Почему? Почему царь-колокол звонит по нему? Кто дал старт этому чудовищному некромарафону? Сначала бортпроводник поддается панике. Вереница трагических развязок без завязок кажется вызывающе бессмысленной. На помощь герою приходят другие обитатели симфеариума. Бродячий симфеонавт, коллекционирующий все аватары своего первого поцелуя, кратко вводит Живова в физику симфеона. Несчастный симфелитик, испытавший нечто подобное полисмерти Живова, потерявший большинство своих альтер-эго и теперь способный лавировать только между тремя одинаково отвратительными мирами, уверяет героя, что рано или поздно череда мучений оборвется. Все свои смерти симфелитик переживал не одновременно, а с большими промежутками, и потому считает землянина симфулянтом, будто бы он только симулирует свои смерти для какой-то непонятной цели. Далее, коварный симфеодал пытается завербовать героя, чтобы он стал его вассалом и помог в войне с соседними симфеодами. И каждый из встреченных симфов выдвигает новую версию в деле Живова. Особенно его увлекает вариант, подсказанный безобидным тронутым симфриком и по совместительству конспиросимфом: тот убежден, что Живов стал пешкой в чьем-то преступном замысле, что его подставили, что он будет умирать, пока не найдет того, кто его подставил, и не расправится с ним. С этим созвучна версия о мультиверсальном покаянии Живова: якобы он совершил какой-то страшный грех, и могущественная секта симфанатиков, а может быть, их Симфаал собственной персоной обрек его на страшную кару.
Интересно, что если 30 лет назад я построил маршрут из 15 фрагментов, то 15 лет назад – из 30. Прошу прощения за каламбур, так уж вышло. Важно здесь, пожалуй, то, что и в первый, и во второй раз я выбрал один и тот же фрагмент из второй части, который непосредственно предшествует кульминации – это 8-я страница. Вот как я описывал ее в цитированной статье:
Версии множатся, сплетаются, распадаются, как сами миры, но все это – только прелюдия. Ближе всего к полиистине герой подходит, встретившись с престарелым симфеархом по кличке «экс-уай-зет» (XYZ, Ксиз). В своем мире он носил противоречивый титул YZ – Yawning Zeal, то есть Зевающий Раж, Зевающее Рвение. Покинув материнскую реальность, он прибавил к своему имени «экс» – «бывший зевающий раж». И вот благодаря Ксизу кое-что проясняется.
Прогуливаясь от смерти к смерти, зевающий зилот и бортпроводник размышляют о том, что в мультивселенной возможно абсолютно все. Следовательно, абсолютно все реализуется. Если возможно себе представить такое фантастическое стечение обстоятельств, настоящий танцующий фонтан обстоятельств, при котором в каждом из возможных миров один и тот же человек трагически погибает в один и тот же момент – значит, это возможно, и такой человек должен найтись. Ровно один на весь царь-космос, на все пространства-времена, на всю камасутру великого отца и великой матери. И это поистине – совпадение совпадений. «Но ведь не может же быть, что я – победитель наименее беспроигрышной лотереи в мультивселенной!» – восклицает Живов. «Должен же был хоть кто-то победить? Вот ты есть хоть кто-то», – отвечает Ксиз. По его словам, ситуация идентична Большой проблеме сознания в домашнем мире Живова. Симфеархи по долгу службы хорошо знакомы с локальными мирами. (Правда, вместо Земли Ксиз использует термин Облако Земель, имея в виду размытый рой реальностей, основанных на земной фактуре.) Мудрец советует молодому человеку не задаваться вопросом «почему я», точно так же как в детстве ему не было смысла задаваться вопросом «почему я – это я, а не кто-нибудь другой». Дальше в рассказе следует очень трогательный философский кусок, где «судьба всего живого, всего симфонически живого» уподобляется пробуждению планктона в разлинованном желудке кита. Каждый маленький рачок, моллюск и микроб обнаруживает себя в определенной клетке, отмеченной его именем. Причем каждое имя – это одновременно изящная математическая формула и глубокий каламбур на неком уникальном языке. И вот планктон задается вопросом: как так получилось, что я оказался в этой клетке, чье название так потрясающе красиво, так удивительно подходит ко мне? А правда заключается в том, что желудок кита выстлан огромным экраном, на котором запущен клеточный автомат, постоянно генерирующий гармоничные математико-лингвистические конфигурации.
Симфеарху удается убедить Живова в своей точке зрения. И вот они подходят к последней реальности. Что тоже довольно иронично, учитывая, что количество параллельных миров по умолчанию бесконечно. То есть за время беседы симфеарх и бортпроводник исчерпали вечность.
Обратный отсчет неумолим. И тут Живов, уже как будто смирившийся со своей ролью мультикосмического козла отпущения, вдруг проявляет слабость. Он думает: ну а что, если я не тот, о ком говорит симфеарх, что, если мне останется один крошечный завалящий мирок – и в нем одном я не умру и поживу еще немного? Ведь если в симфеоне возможно все, если там бывает смерть-во-всех-возможных-мирах, значит, бывает и смерть-во-всех-возможных-мирах-кроме-одного. Мудрец Ксиз даже немного обижается на спутника за такие мысли. Как, он готов променять звание Первопроходца Тотальной Смерти на какую-то периферийную жизнь? И ведь даже если ему отпущен еще год или там миллиард лет, все равно затем его ждет дверь аварийного выхода. Живов колеблется – но понимает, что хочет еще жить.
Я специально привожу подробное описание этого куска, потому что очень уж он мне нравится, особенно про кита. Далее – пересказ 21-й страницы, то есть кульминации, которую, как и экспозицию, читатель не выбирает.
И вот – утро последней казни. Но где же Живов обнаруживает себя? В салоне самолета, посреди деловитого жужжания кондиционеров, с ремнем безопасности в руках, который ему через секунду предстоит снова замкнуть вокруг воздуха. Он затравленно смотрит по сторонам: здесь должно быть что-то не так, как в первый раз, в материнском мире. А надо сказать, что за время путешествия он досконально изучил обстоятельства своего первого катапультирования. «Должно быть какое-то важное отличие», – говорит он себе, занося ремень над воздухом. Что же будет? Избавление и дарованная жизнь – или всего лишь ложная надежда? Некий знак, который подскажет смысл всего происходящего? А может быть, окажется истинной версия одного из ранних собеседников Живова, и он, например, обнаружит в сиденье 21F того самого заговорщика, кто подставил его, – может быть, бортпроводнику стоит мгновенно сомкнуть ремень вокруг его шеи? А может быть, истинна версия одной встреченной на пути симфетки, которая утверждала, что там, в самолете, Живов не ответил на улыбку какой-то девушки и потому провалился в водоворот прожорливых миров? Тогда нужно найти эту девушку и тут же ей улыбнуться… И вот, в последний момент, все наконец решается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});