Читать интересную книгу День «Д». 6 июня 1944 г. - Стивен Амброз

В Париже военный губернатор Штюльпнагель выпустил прокламацию, которая транслировалась по французскому радио: «Немецкие войска получили приказ расстреливать на месте каждого, кто будет замечен в сотрудничестве с союзническими солдатами, моряками или летчиками. Такой француз будет считаться бандитом».

Премьер-министр в правительстве Виши — Пьер Лаваль обратился по радио к согражданам с воззванием игнорировать призыв Эйзенхауэра к сопротивлению, переданный Би-би-си: «С горечью я прочитываю сегодня приказы, которые дает французам американский генерал. Правительство Франции строго выполняет условия перемирия 1940 г. и призывает граждан страны следовать данному нами обещанию. Если кто-либо из вас примет участие в начавшемся вторжении, то Франции грозит гражданская война».

Маршал Петен призвал французов выступить вместе с немцами: «Англосаксонцы ступили на нашу землю. Франция стала полем грандиозной битвы. Французы, не позволяйте вовлечь себя в действия, которые могут вызвать возмездие. Четко исполняйте распоряжение правительства».

Парижане слушали, но делали свои выводы. В стране в целом сохранялось спокойствие. Бойцы Сопротивления, конечно, начали действовать. Однако не все французы входили в эту организацию. В самой Нормандии и повсюду от Нормандии до границ с Германией люди были обеспокоены тем, что в их деревне, городке или на ферме вспыхнут бои. Они едва осознавали, что происходит. Немцы оккупировали всю страну, они мелькали везде и повсюду, в то время как приход союзников представлялся лишь отдаленной надеждой. Французы поступали разумно — вели себя тихо и держали свои мысли при себе.

В маленьких городках юга Франции люди были более откровенными в выражении своих чувств. Энтони Брукс из службы специальных операций вошел в Тулузу на рассвете. Он уже знал из сообщений Би-би-си, что час вторжения наступил. Но только ему и бойцам Сопротивления было известно, что наступил день «Д».

Брукс рассказывает: «Я проник в Тулузу через сады и огороды с крошечными одноэтажными домиками и длинными грядками с салатом и луком, над которыми, как над художественными полотнами, трудились местные жители.

Я проходил возле одного домика как раз после восхода солнца. Ставни были раскрыты настежь, и маленькая девочка, я думаю, лет восьми, совершенно нагая, высунулась в окно и прокричала:

— Они высадились! Европа будет свободной!»

Брукс отправился на явку в Тулузе, где мы «собирались выпить по стакану белого вина»: «Мы праздновали, потому что нам не верилось в то, что доживем до этого дня. Я имею в виду освобождение. Когда я впервые прыгал с парашютом во Францию в 1942 г., мне и в голову не приходило, что я увижу день „Д“.

Одна знаменитая американская экс-репатриантка, бывшая гражданка Франции, весьма живописно восприняла события тех дней. В 1940 г. Гертруда Стайн уехала из Парижа, когда в город вошли немцы. «Они предупредили нас: „Убирайтесь отсюда!“ — написала Стайн в 1945 г. — И я сказала Алисе Токлас:

— Не знаю, надо ли это делать. Слишком много неудобств. А я так привередлива в еде».

Но им пришлось покинуть Париж. Стайн и Алиса Токлас поселились в деревне Белли на перекрестке границ Италии и Швейцарии. Стайн так охарактеризовала свое новое положение: «Алиса Токлас слушала радио, а я уходила в сад подрезать кусты и забыть о войне».

Конечно, совсем отойти от событий ей не удавалось. 5 июня 1944 г. Стайн писала: «Ночью взят Рим. Это радость, и какая еще радость!.. Она немного отвлекла людей от переживаний по поводу бомбардировок Франции (союзниками) и гибели мирных граждан… Но Рим взят, и все забыли о бомбардировках, а для французов прощать и забывать, забывать и прощать — это просто, даже очень просто. Рим взят, и это еще не конец войны, а лишь начало конца».

6 июня Стайн вышла на улицу, чтобы набраться впечатлений. Ей встретились несколько немецких солдат: «Они как-то неуверенно и жалко поприветствовали меня, сказав „здравствуйте“. Я, естественно, не ответила. Потом я сидела с женой мэра возле ее дома. Немецкий солдат прошел по дороге, вежливо поклонился и тоже сказал „здравствуйте“. Прежде они никогда этого не делали.

Отлично. Сегодня высадка… Мы слушаем Эйзенхауэра… А вчера какой-то человек продал нам десять пачек сигарет «Кэмел». Какое счастье! И мы поем «аллилуйя». Мы чувствуем себя прекрасно. Все нам звонят и поздравляют меня с днем рождения, который еще не наступил. Но мы понимаем, что все это значит. И я говорю в ответ, какая у них великолепная прическа. Пусть она всегда будет такой красивой. Какой сегодня выдался день!»[93]

В Риме празднества были уже в разгаре, когда передали новости о вторжении. Они стали еще более шумными, Даниэл Лэнг в колонке «Письма из Рима» («Нью-йоркер») отметил, что «итальянцы пришли в экстаз»: «Они любят победителей несколько сильнее, чем другие нации. Тысячи итальянцев собрались на площади, где еще недавно Муссолини устраивал свои бодрые шествия. Они восторгались и аплодировали, словно присутствовали при исполнении величайшей оперы в своей жизни. Они выкрикивали любые английские слова, которые приходили на ум. Один обезумевший от радости старик без конца вопил:

— Уик-энд! Уик-энд!

Многие держали в руках огромные букеты цветов и забрасывали ими солдат на джипах и танкистов. Толпы людей размахивали британскими, французскими и американскими флагами. Откуда они их взяли, это могут знать только сами итальянцы».

В Амстердаме Анна Франк услышала известия о высадке союзнических войск по радиоприемнику в своем укрытии на чердаке. «Наступил день „Д“, объявили по английской информационной программе, — записала она в дневнике. — Это великий день. Началось вторжение! Новости передаются на английском языке… Мы говорили об этом за завтраком в девять часов. Неужели повторится история с высадкой в Дьепе два года назад?»

«Несусветная суматоха в нашем „секретном аппендиксе“, — отметила Франк в дневнике. — Но слишком все хорошо, как в сказке, чтобы поверить. Может быть, победа придет в этом, 1944 г.? Мы не знаем, но надежда вновь зародилась в нас. Она придает нам новые силы, мужество… Теперь мы, как никогда, должны стиснуть зубы и не давать волю слезам. Франция, Россия, Италия и даже Германия могут позволить себе выплакаться и найти в этом утешение после всех несчастий. Мы пока не имеем на это никакого права…

После известий о вторжении я почувствовала, что к нам идут друзья. Нас так долго притесняли эти жуткие немцы. Они брали нас за горло. Ощущение, что к нам идут друзья, вселяет веру в грядущее освобождение.

Теперь евреям нечего бояться. Но освобождения ждет Голландия и вся оккупированная Европа. Марго надеется, что сможет снова пойти в школу в сентябре или октябре».

Москва ликовала. На улицах толпы людей танцевали и пели, сообщал корреспондент американского журнала «Тайм»: «Это была самая счастливая столица в мире». В вестибюле гостиницы «Метрополь» одна восторженная москвичка обняла репортера и воскликнула:

— Американцы, мы вас любим. Мы любим, любим вас. Вы наши настоящие друзья!

Рестораны в Москве вечером 6 июня заполнила праздничная публика. Русские танцевали с британскими и американскими дипломатами и журналистами. Александр Уэерт был в одном из ресторанов и наблюдал, как вошла группа японских дипломатов и корреспондентов: «Они вели себя надменно и провокационно. Американцы их чуть не побили».

«Правда» посвятила вторжению четыре колонки и поместила большую фотографию Эйзенхауэра. Но газета не дана никаких комментариев о значении этого события. Редакторы ждали указаний Сталина. Не одна неделя прошла, когда наконец диктатор высказался по поводу открытия второго фронта, чего он так долго добивался. Однако его мнение было благодарным и точным: «Без сомнения, это блестящий успех наших союзников. Надо признать, что история не знает операций с такой широкой концептуальностью, грандиозностью масштабов и мастерством исполнения». Он напомнил, что преодолеть Ла-Макш не удалось ни «непобедимому Наполеону», ни «истеричному Гитлеру»: «Только британские и американские войска смогли покорить пролив. Эта операция войдет в историю как величайшее достижение».

После такого заявления «Правда» с энтузиазмом принялась комментировать «достижение» союзников.

В Берлине люди занимались своими повседневными делами. Редко кто в разговорах касался темы вторжения, хотя о нем постоянно передавались сообщения по радио. Нацистская пропаганда твердила одно: «Слава Богу, закончилась война нервов». Тем не менее корреспондент лондонской «Таймс» в Стокгольме передал: «Мощь первого удара генерала Эйзенхауэра повергла в шок берлинцев. Масла в огонь подливали и неутешительные заявления о масштабности высадки и предупреждения о том, что, возможно, на побережье сошли еще не самые главные силы».

И все же нацистские пропагандисты и дикторы неустанно призывали немцев сражаться против британцев и американцев во Франции с тем, чтобы спасти Германию от ужасов оккупации страны Красной Армией. Трудно сказать, сколько людей в тоталитарном обществе, помимо Гитлера и его приспешников, верили в такую логику нацистских идеологов.