Она подозрительно уставилась на него.
— Отчего не знать? Молодая женщина. Только думаю, вы ошиблись.
Джейк глубоко вздохнул, усмиряя страх и преодолевая надежду.
— Вы так говорите, потому что она… не белая?
— Так вам известно? Жильцы не против. Она очень скромна и живет тихо.
— Сейчас ее нет дома?
— Кажется, она где-то работает.
Джейк кивнул, собираясь поблагодарить, и внезапно увидел… ее и смотрел, ежесекундно боясь, что наваждение исчезнет, а она шла легко и уверенно и с каждым шагом приближалась к нему.
— Лила!
Она приоткрыла рот, словно собираясь крикнуть. Ее зубы и белки глаз были яркими, а лицо — растерянным.
Женщина смотрела на них с любопытством. Лила поздоровалась с ней и коротко кивнула Джейку, приглашая подняться в квартиру.
Она сняла накидку тонкого сукна и молча принялась разжигать камин. Джейк смотрел на нее. Гибкая спина, красивая посадка головы, мягко очерченные губы. Не было лишь выражения любопытного и вместе с тем послушного ребенка, которое отличало Лилу.
— Ты работаешь? — спросил он, стремясь сгладить неловкость первых минут встречи.
— Посудомойкой в кафе, — ответила Лила и добавила, словно предупреждая его реакцию: — Мне повезло, что я смогла найти эту работу.
— В Нью-Йорке нелегко жить.
— Как и везде — для нас. Первое время мне очень помогла Хейзел, моя новая знакомая, с которой я приехала сюда.
— А теперь ты живешь одна?
— Хейзел вышла замуж, и мне пришлось переехать. Но мы часто видимся. Хейзел очень деятельная женщина. Ее муж состоит в Нью-Йоркской ассоциации помощи освобожденным рабам, а она ему помогает.
Джейк удивился: прежде бывшая невольница не знала таких слов и не интересовалась подобными вещами. Он испытывал неловкость от того, что в этом преображении не было его заслуги.
Лила выглядела все такой же тихой и скромной, и вместе с тем в ней появился стержень, какого не было раньше. Казалось, новая внутренняя сила делает ее неуязвимой; теперь она словно бы знала нечто важное и доступное только ей.
— Я рад, что ты нашла подругу, у которой есть чему поучиться.
Лила улыбнулась.
— Я стараюсь ей подражать, но не всегда получается. Скажем, Хейзел умеет забывать прошлое. А я — нет.
Он затаил дыхание.
— Ты пыталась?
— Да, но у меня ничего не вышло.
— У меня тоже.
Она села на потертый диван. Джейк опустился рядом.
— Потому я и прислала адрес.
— Потому я и приехал к тебе.
Джейк не помнил, что именно говорил Лиле. Кажется о том, что с каждым годом пустота в душе делалась все шире, как полоска воды между берегом и кораблем, который отходит от родной пристани и исчезает вдали. О том, как он тосковал, когда она уехала. И, конечно, о любви.
Темнело. Огни за окном сделались тусклыми, как ночные бабочки. Улицы тонули в кружевной тени. Воспоминания уносились, будто смытые невидимым отливом, и постепенно в сердцах воцарилось настоящее.
Джейк взял Лилу за руки и заглянул ей в глаза.
— Ты выйдешь за меня замуж? Ты хочешь поехать в Темру? Ты вернешься в Новый Орлеан?
Лила была рада, что Джейк привез ее в Темру. Все здесь было таким близким и знакомым, будто она только вчера рассталась с этим домом, и вместе с тем она была поражена, как много удалось сделать Айрин и Алану. Сейчас особняк выглядел почти так же, как до войны.
На крыльце стоял Арчи. К удивлению Лилы, он не расплылся в улыбке, не сдвинулся с места, а лишь смотрел на них с той беспросветной горечью, какую способны выражать лишь негритянские лица.
— Здравствуй, Арчи, — сказал Джейк. — Ты нас не узнал?
— Узнал. Хорошо, что вы приехали.
— Что произошло?
Арчи зашлепал губами:
— Ужасное несчастье! С Коннором. И, быть может, и с мисс Айрин.
Джейк едва не схватил его за грудки.
— Что случилось?! Рассказывай!
День, когда в школу привезли письменные принадлежности и книги, выдался радостным и суматошным. С утра Айрин вместе со Сьюзен Стерн и учениками раскладывала, расставляла и распределяла эти сокровища.
К обеду женщины отпустили детей домой, тогда как сами были намерены работать до вечера. Коннор и Розмари хотели задержаться, но Айрин беспокоилась, что они проголодаются: в спешке она не позаботилась о том, чтобы взять с собой еду. Тогда мальчик сказал, что они вполне могут вернуться домой одни.
— Мы каждый день ходим этой дорогой, и никого не встречаем.
Это была правда. Округа выглядела мертвой, опустошенной; человеческий голос слышался много реже, чем крики зверей и птиц.
Айрин смотрела на своего сына. Волосы над его высоким смуглым лбом вились крупными завитками, карие глаза были серьезными, серьезнее, чем у Алана.
Внезапно ее захлестнула волна любви к этому мальчику, такая сильная, что перехватило дыхание и задрожали руки. При этом, как ни странно, ее охватила робость. Айрин поняла, что не знает, как выразить эту любовь; попросту не умеет этого делать и, наверное, никогда не умела.
Она смущалась, потому что не знала, какой будет реакция Коннора. К тому же рядом стояла Розмари, которая не имела родителей. Ее любили темнокожие слуги, и все же она была ничьей.
Чувства Айрин проявились только во взгляде и в голосе:
— Ты уверен, что вы дойдете одни?
— Конечно.
— Только никуда не сворачивайте и нигде не задерживайтесь!
— Хорошо.
Айрин почудилось, будто Коннору хочется как можно скорее расстаться с ней, и она тихонько вздохнула.
Она долго стояла на дороге, глядя вслед двум маленьким удаляющимся фигуркам. Потом вернулась в школу.
Дети быстро шли по дороге. В отсутствие взрослых ими овладело безудержное веселье, ощущение безграничной свободы, и, едва взглянув друг на друга, они принялись хохотать, а после помчались наперегонки.
Потом Розмари сказала:
— Мне надо в кусты.
Конни кивнул и остался ждать на дороге. Он был рад возможности перевести дыхание и оглядеться вокруг.
Прежде ему не приходилось видеть столько зелени. Высокие деревья, верхушки которых колыхались, а листва трепетала на ветру, напоминали бегущих великанов с развевающимися волосами. Здесь был такой простор для всего, для фантазии, для счастья, что у него захватывало дух.
Он обрел семью. У него появились друзья. Не было ни страшных снов, ни кошмаров наяву. Даже Айрин (ни вслух, ни даже про себя он пока что не называл ее мамой) сегодня смотрела на него каким-то особенным взглядом, которого до сих пор удостаивался только его отец.
Навстречу ехали какие-то всадники. Коннор не успел ничего подумать и лишь посторонился, чтобы их пропустить.