Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Это куда же? – поинтересовался батюшка. – Ежели нам позволительно узнать будет.

– В Петербург, – ответил Алексей. – Хочу в университет поступить.

Матушка охнула, мельхиоровая лопаточка, которой сестра Валентина раскладывала цыплят, выскользнула из её рук и, звякнув, ударилась о край блюда.

– Когда же? – спросил отец Иоанн.

Сестра напряглась и побледнела.

Алексей медленно поднялся из-за стола и только тогда ответил:

– Завтра… Благословите, батюшка.

Матушка тихо заплакала.

– Не реви, – оборвал её муж, потом прибавил: – После поговорим.

Остаток обеда прошёл в гнетущей тишине. Никто не решался слова вымолвить. Даже любимый всеми десерт – овсяную кашу с мёдом, спелой клубникой и орехами – съели как-то второпях и молча.

– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, приди к нам и спаси нас, – почти машинально проговорил батюшка слова молитвы и, кивнув головой, сказал сыну. – Пошли.

Потом они заперлись в кабинете и проговорили с глазу на глаз больше двух часов. Всё это время матушка, не шевелясь, сидела на сундуке в коридоре, покорно сложив руки на коленях, беззвучно плакала и молилась. Слёзы текли по её розовым щекам, скатывались вниз, капля за каплей падая на цветастый фартук. Когда дверь кабинета открылась, она торопливо стёрла со щёк последнюю слезу и обречённо встала.

– Свершилось?..

– Помоги ему собраться, – только и ответил ей муж, осенил сына крестом и троекратно расцеловал. Потом молча повернулся и ушёл в кабинет, плотно прикрыв дверь. Больше отца Иоанна домочадцы в этот вечер не видели.

На следующий день сразу после завтрака Алёша, простившись с матерью, зятем и сестрой, навсегда покинул родительский дом. Подхватив пузатый саквояж и клетчатый портплед, он бодро зашагал по Соборной улице в сторону вокзала. Сколько ни уговаривала его мать взять извозчика, наотрез отказался:

– Ну, вот ещё!.. Будто я… барин какой!.. Надо мне, матушка, к студенческой жизни привыкать. В Петербурге на извозчиках не очень-то разъездишься.

– Пиши почаще… Нас не забывай, – уговаривала его сестра.

Чмокнув её в щёку, Алексей проворно сбежал с крыльца. На ходу обернулся и помахал рукой. А мать ещё долго стояла на пороге и торопливо крестила его вслед, пока сын не скрылся из виду.

С отъездом Алексея в доме Богомоловых поселилась тоска. Замолк рояль, по вечерам в уютной гостиной перестали слышаться весёлые голоса и смех. Лица домочадцев помрачнели, улыбка на них стала редкой гостьей, а матушка ходила по дому с воспалёнными глазами, потому как частенько плакала где-нибудь в укромном углу, когда её никто не видел. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, а теперь всё чаще и чаще не вставала по утрам с постели, жалуясь на недомогание, и, в конце концов, сильно занемогла. Врачи недоумённо разводили руками, прописывали безполезные пилюли и порошки, всё семейство усердно молилось "о здравии рабы Божьей Екатерины", но… Ничего не помогало. Матушка таяла буквально на глазах и к Покрову Пресвятой Богородицы тихо скончалась, посылая своё материнское благословение всем родным, а особенно сыну Алексею, который по неведомой причине так и не смог приехать на похороны матери и лишь, спустя две недели, прислал письмо, в котором горько сокрушался о её смерти. Отец пережил свою жену всего на пять лет. В октябре четырнадцатого года подхватил где-то жестокую инфлюэнцию и сгорел в пять дней.

Воспоминания Валентины Ивановны оборвались приходом Капитолины, которая вернулась в гостиную с кожаным сундучком в руках.

– Красота-то какая! – восхищённо проговорила домработница, ставя сундучок на пуфик рядом с креслом хозяйки. – Небось, от батюшки вашего остался.

– Сначала у отца был, потом по наследству к мужу перешёл, – Валентина Ивановна достала из портмоне маленький ключик и вставила его в замок сундучка. – Они оба священники у меня, и сундучок этот им нужен был на случай, чтобы требы разные вне храма совершать: больного причастить или дом освятить… В таком роде… Вроде походной аптечки у доктора…

– Ну, надо же!.. – изумилась Капитолина. – Попы?!..

– Не попы, а священники, – поправила её Валентина Ивановна.

– Да, да, конечно священники!.. А я и не знала!..

– В наше время таким родством хвастать не принято, – ответила хозяйка и подняла кожаную крышку.

Нутро сундучка со множеством отделений, перегородок и кармашков, было обтянуто красным атласом. И какое же там хранилось богатство!.. Кружевные пинетки, костяной веер с перламутровой инкрустацией, набор слонов и слоников, крохотная табакерка из палисандрового дерева, шкатулка, обтянутая разноцветным бисером, театральный бинокль с выдвижной ручкой, массивная серебряная брошь с каким-то зеленоватым камнем, жемчужное ожерелье… Всего и не перечислишь!.. Валентина Ивановна открыла шкатулку, всю усыпанную бисером, и извлекла оттуда крестик на тонкой серебряной цепочке.

– Это мой крестильный. Я его, почитай, сорок лет, как сняла и сюда запрятала. Пришла пора снова надеть… Помоги застегнуть, а то пальцы у меня стали корявые, совсем не слушаются.

Девушка застегнула миниатюрный замок на цепочке.

– А с чего это пора пришла?..

– Помру я скоро, Капа…

– Да что вы такое говорите?!.. Ей Богу!..

– Не спорь!.. Сердце… оно всё чует… Всё… Не сегодня и не завтра, конечно, но, поверь, близок мой час. Ох, как близок!..

Она вновь заглянула в сундучок.

– Сколько же разного барахла за человеческую жизнь набирается! – достала оттуда маленький альбомчик с двумя розовощёкими девочками в нарядных платьях на обложке. – Как давно я его в руки не брала! Страшно подумать!.. – открыла и засмеялась.

– Что вы? – удивилась Капа.

– Вот, послушай…

"В минуты скорби и печали,Когда тоска, как лютый зверь,Терзает сердце, то едва лиПомогут люди – им не верь!В такие горькие минутыОдна с невзгодами борисьИ, если хочешь утешиться,Творцу Всевышнему молись!..

Катя Глуховцева. 14 марта 1895 год".

Это мы в гимназии на память друг дружке в такие альбомчики стихи писали. А Катя среди нас слыла настоящей поэтессой. Какие сладкие слёзы мы проливали над её стихами!.. Это уже потом, много позже, случайно открываю модный женский журнал и читаю до боли знакомые стихи. Батюшки!.. Да ведь это Катин перл!.. Так я узнала, где черпала вдохновение лучшая поэтесса нашей гимназии… Погоди… Сейчас… Попробую вспомнить…

"Печальный соловей прекрасной розеПел дивный гимн, сгорая от любви,Но, верная унылой жалкой прозе,Бездушная шипы ощерила свои!.." —

Валентина Ивановна опять засмеялась, – Сколько лет прошло, а я помню!.. До сих пор помню!..

Она достала из сундучка пачку фотографий.

– Сейчас я тебе её покажу… Вот, смотри, третья справа… Правда, хорошенькая?.. А сколько надежд!.. Сколько сладких предчувствий!..

– А где она теперь? – осторожно спросила Капа. – Жива ли?..

– Бог весть!.. В девятнадцатом году Глуховцевы всей семьёй за границу подались. Я от неё две почтовые открытки получила. Одну из Белграда, а через полгода из Парижа. Больше я про неё ничего не слыхала, – она достала ещё одну фотографию, – А это её брат Виталий!.. А?.. Необыкновенно, неестественно хорош!.. Сколько ночей я из-за него проревела!.. Подушку слезами насквозь промочила!.. А он в мою сторону даже не глядел…

Капа покачала головаой и сказала очень уважительно:

– Военный!..

– Мы с Катей уговорили его сняться, когда он к нам на каникулы из кадетского корпуса приезжал, – Валентина Ивановна перевернула фотографию и прочитала на обороте: – "Пятое августа 1898 год." Боже!.. Как давно это было!.. И как недавно!.. Как-то жизнь слишком быстро прошла… Промелькнула!.. Бедный Виталий!.. Погиб в двадцатом, когда белые из Крыма в Константинополь уходили… Упал с парахода и… утонул, – она увлеклась, перебирая старые пожелтевшие фотоснимки. – Это я… Это моя матушка… Это тоже я… Опять я… с выводком своим…

– Ой!.. – Капа всплеснула руками. – Сколько у вас детишек-то!..

– Пятеро… Троих я ещё в младенчестве схоронила. Вот… Надюшка до году не дожила, а Боренька и Глебушка один за другим ушли… В тринадцатом году у нас страшная холера была… Только Петруша выжил, самый младшенький… Я его отваром из полыни отпоила.

Она стала перебирать фотографии.

– Это брат Алёша… Письмо, что ты мне давеча дала, от него пришло.

– Старший? – почтительно спросила Капа.

– На девять лет меня моложе.

– Тоже очень красивый.

– У родителей нас было шестеро: четыре мальчика и две девочки. А остались только мы с Алёшкой… Как время бежит!.. Когда же мы с тобой, братик, в последний раз виделись?.. – спросила Валентина Ивановна, обращаясь к фотоснимку, на котором во весь рот улыбался озорной мальчишка, весь усыпанный веснушками. И сама себе ответила: – Ну да, ещё до войны!..