Райнасон встал.
— Возможно, завтра вечером, — сказал он. — А сегодня я занят. С Марой. — Он повернулся и направился к двери.
— Я бы советовал тебе провести время с кем-нибудь другим, — спокойно сказал вслед ему Маннинг. — Я от всей души это тебе советую, для твоего же блага — веришь ты мне или нет.
Райнасон повернулся к двери и холодно ответил:
— Вы ее не интересуете, Маннинг.
Маннинг мог, конечно, из чувства уязвленного самолюбия досаждать ему по мелочам; но его завуалированные угрозы не беспокоили Райнасона. Во всяком случае, у него сейчас на уме было совсем другое. Он вспомнил наконец то, что никак не мог припомнить относительно резьбы по камню на том хирлайском доме на фотографии, и что так привлекло его внимание: там было большое сходство с резьбой, которую он видел глазами Теброна у входа в Храм Кора. Символы Кора, так их назвал Теброн… Скопированные с работ Древних… Пришельцев?…
ГЛАВА V
Возникли проблемы с Хорнгом, который начал сопротивляться проведению телепатических контактов. Хнрлайцы жили на Равнине в развалинах, каменные стены которых как наждаком шлифовали ветры. Из-за этого углы и выступающие части домов давно уже округлились и утратили свою прежнюю форму. Аборигены изредка поддерживали здания незначительными ремонтами; был даже общий для всех сад с обычными для этой планеты темными губчатыми растениями. Проходя между массивными зданиями, Райнасон и Мара повстречали нескольких огромных аборигенов; они обернулись, посмотрели на землян ничего не выражающим взглядом, затем в своей обычной замедленной манере продолжили путь, неведомо куда и неизвестно зачем.
Они нашли Хорнга неподвижно сидящего в том месте, где сходились несколько зданий; он уныло смотрел вдаль, туда, где за Равниной на фоне темно-голубого неба виднелись невысокие холмы. Райнасон снял с плеча телепатер и подошел к нему. Когда он включил автопереводчик, абориген не подал никаких признаков, похожих на возражения, но когда землянин поднял микрофон, чтобы обратиться к нему, в тишине разреженной атмосферы вдруг послышался сухой голос Хорнга; перо самописца вычертило:
НЕТ НИКАКОЙ ЦЕЛИ.
После небольшой паузы Райнасон сказал ему:
— Мы почти завершили наш доклад. Нам нужно сегодня закончить.
НЕТ НИКАКОЙ ЦЕЛИ В СМЫСЛЕ ПОИСКА.
— Никакой цели доклада? — переспросил Райнасон после паузы. — Это для нас очень важно, и мы почти уже закончили. Будет еще меньше цели, если сейчас мы остановимся, когда уже так много сделано.
Огромная, обтянутая кожей голова Хорнга повернулась к нему; Райнасон почти физически, как нависшую над ним тень, ощутил его тяжелый взгляд.
МЫ ПРИВЫКЛИ К ЭТОМУ.
— Мы думаем не совсем одинаково, — сказал Райнасон. — Для меня в этом есть цель. Ты мне поможешь в последний раз?
Абориген ничего не ответил, только медленно склонил на бок голову. Райнасон воспринял этот жест как согласие и подал Маре знак, чтобы та включила телепатер.
После последнего сеанса Райнасон понимал причину нежелания со стороны Хорнга продолжать эксперимент. Возможно, даже его заявление о том, что нет никакой цели, имело смысл: могло ли упорядочение истории этой расы что-то значить для ее последних представителей? Возможно, мм было все равно; вся их жизнь состояла теперь в том, что они медленно брели среди развалин старого мира и чувствовали, что все рушится, а беспорядочную картину прошлого своей расы они тоже воспринимали как нечто такое, что вскоре должно исчезнуть.
И Райнасон не забыл леденящие душу волны ненависти, которые накатывались на него из мозга Хорнга; он был абсолютно уверен, что Хорнг не забыл этого тоже.
Мара подсоединяла провода телепатера; Хорнг сидел без движения, изредка переводя свои темные глаза с нее на Райнасона. Когда Мара закончила, Райнасон кивнул, чтобы она включила контакт.
И сразу же почувствовал, как разум Хорнга наваливается на его собственный: неясные потоки мысли ощущаются ближе, серые расплывчатые изображения становятся более четкими и накрывают сознание; через какое-то мгновение он ощутил, что его собственные мысли сливаются с мыслями Хорнга, что целостность восприятия происходящего растворяется в восприятии инопланетянина. Теперь они были вместе; они почти слились в единое целое.
В Хорнге он ощутил шепот недоверия, страха и отголоски той самой ненависти, которая так поразила его раньше. Но все это было глубоко в подсознании; на поверхности сознания волнами распространялось ощущение собственной ненужности, отказа от всего активного, нереальности происходящего вокруг. Спокойствие, которое он раньше отмечал в Хорнге, теперь куда-то ушло, и его место занял туман безнадежности.
Райнасон осторожно углубился в пласты расовой памяти этого серого сознания, чувствуя, как на него давят находящиеся где-то совсем рядом чувства Хорнга. Он нашел их, эти пласты мыслей неизвестных ему и живших тысячелетия тому аборигенов, изображения и звуки, существовавшие в реальной жизни задолго до него. Он пошарил в них, пытаясь снова отыскать мысли Теброна… и нашел-таки то, что искал.
Сейчас он был Теброном, марширующим через обширную равнину, которую уже видел раньше; сильный ветер бросал ему прямо в лило песок, поднимаемый шаркающими ногами его солдат. Он ощущал, как мускулы на ногах ноют от усталости; сухой воздух обжигал жадно дышащие ноздри при каждом долгом вдохе. Он был еще на расстоянии нескольких часов марша до города, но скоро, вот уже совсем скоро, перед заходом светила должен быть привал.
Райнасон стал осторожно пробираться по этому слою памяти, стремясь перескочить немного вперед; он сознавал, что Хорнг пристально следит за его передвижениями. В его сознании все еще доминировала усталость, затем вдруг промелькнул едва заметный проблеск интереса к чему-то, но тут же был подавлен усталой безнадежностью, апатией, которую Райнасон уже отмечал ранее. Он проследовал по слоям памяти дальше… еще дальше… и гот, наконец…
Охранник храма пал в тени, и один из гвардейцев Теб-рона наклонился, чтобы подобрать его оружие. То, что осталось от тела охранника, катилось вниз по ступеням Храма — три, четыре, пять ступеней; и вот, наконец, эта половина туши замерла внизу. Теброн отвернулся и направился вверх ко входу.
Накатилась волна стона от невыносимой боли и страха, которые вырастали где-то в глубинах его подсознания. Он вошел в тень дверного проема и остановился, но только на какое-то мгновение: внутри не было никакого движения, и он сделал шаг вперед — всего одна ступенька вниз, в помещение Храма.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});