И выскочил я из-под козырька «на автомате», не отдавая себе отчета, куда и зачем я иду. А шел я под тем же непрекращающимся дождем, под которым утром шел на работу. В голове крутилась строчка К. Симонова: «… шли бесконечные злые дожди…». И точно – сегодняшний дождь не был ни крупным, ни холодным, ни проливным, а именно изматывающее-монотонным, моросящим, равнодушным и злым. Но разного злого сегодня я видел столько, что уже не обращал на это внимания…
Теперь, когда все окончилось, спешить действительно было незачем, и я аккуратно обходил огромные лужи по самому «сухому» из всех неизбежно мокрых маршрутов…
Ещё не дойдя до калитки в заборе НИИТМотопрома, я немного успокоился и решил заехать на радиорынок в Царицыно, чтобы купить новые картриджи и бумагу для принтера – у него в ближайшее время явно прибавится работы.
Злые мысли крутились вокруг последней сцены в кабинете как осы вокруг куска сырого мяса, но от их жужжания прояснения не наступало, а ноги несли вперед по замысловатой кривой между ручейками, бочажками и озерцами тротуара проспекта им. Ю.В. Петрофабриченского вверх, к Онкологическому Центру.
Почему-то всплыла в памяти старая армейская история. Служил у нас один сержант, откуда-то из руссийской глубинки. Парень грамотный, бойкий, рукастый, он к концу службы стал зампотехом роты.
И вот однажды, меньше чем за полгода до его «дембеля», 11 июля 1972 года (я хорошо запомнил эту дату, поскольку она предшествует тогдашнему Дню независимости Монголии) он заступил в наряд по парку. Я как раз был оперативным дежурным и выдал ему «табельное оружие» – пистолет Макарова.
После своего наряда я спал «как убитый», но общедивизионная тревога Наташиными руками смогла-таки разбудить меня в 4 часа утра! Оказалось, что сержант Лукашин угнал из парка персональную машину комбата, был остановлен на посту ВАИ, стрелял в дежурившего там офицера, после чего и «скрылся в неизвестном направлении».
Офицер, у которого, несмотря на выполнение им «боевой задачи», не было никакого оружия, после прозвучавшего в монгольской ночи выстрела (кто и куда стрелял в тот момент дежурный по посту благоразумно выяснять не стал) очень быстро принял правильное решение: упал прямо на живот (благо в гобийской предпустыне, ровной, как днище сковородки, это не грозило серьезными травмами) и быстро-быстро пополз на свой КП.
Оценить технику его ползания было невозможно из-за кромешной тьмы, но вот скорость оказалась даже выше, чем норматив на оценку «отлично». Приползя в будку, он тут же позвонил, сообщил о нападении на пост и, тем самым, поднял по тревоге всю нашу дивизию. Танковую, между прочим…
Лукашина мы искали 18 часов. И это в праздничном монгольском городе, чуть ли не втором по величине в стране! Монголам, естественно, ничего не сообщили о причинах того, почему на их праздник пришло столько «руссийских цириков» с автоматами и почему при такой «некруглой» дате (51 год их революции) военный парад такой длинный? (Весь день над городом летали наши вертолеты, а по улицам разъезжали бронетранспортеры и машины).
А через 18 часов беглец и стрелок из пистолета сам сдался первому же встреченному им патрулю в самом центре города. Оказалось, что он перед выездом из парка «принял на грудь» «немножко бражки», тайно зревшей в одном из парковых огнетушителей, а, попав среди ночи в незнакомое место, забрел на стройку (единственную в городе!) и лег спать на какие-то рабочие лохмотья. А на следующий день его никто не разбудил (праздник – все рабочие на демонстрации и за праздничными столами).
Проснувшись, Лукашин сразу понял по стрекоту вертолетов и гулу бронетранспортеров, кого и, главное, ЗА ЧТО ищут. Решил выйти «к своим» и… застрелиться! Потому, что жить после такого исхода вчерашнего куража не хотелось. И кому теперь что объяснишь? Ибо стрелял-то он ведь «просто попугать», вверх, «в белый свет как в копеечку», от тоски и из-за девичьей измены, ставшей ему известной из ее же письма, полученного уже в ходе дежурства, а, судя по переполоху, попал прямо между глаз этому чванливому лейтенанту.
Спасло дело то, что во встреченном им патруле был один мудрый сверхсрочник, который, увидев его, выходящим из-за угла с пистолетом у виска, успел крикнуть: «Да не попал ты! Мимо! Он живой!».
А теперь мне почему-то захотелось увидеть Владимира Ивановича и рассказать ему эту историю…
Я сел в метро на станции «Каширская». И хотя – объективно! – никуда не спешил, был рад тому, что удалось вскочить в последний вагон в тот момент, когда из динамика послышалось: «Осторожно, двери закрываются!». Это сработал древний инстинкт – ты убегаешь, я – догоняю, я убегаю – ты догоняешь. И я не смог бы сказать, какую именно роль – убегающего или догоняющего – я исполняю в данный момент…
Народу на станции было немного, мне даже удалось сесть. С моего места был виден и перрон и противоположный путь. И в тот момент, когда мы тронулись, из тоннеля противоположного пути выскочил поезд. На этой пересадочной станции движение устроено так, что поезда на противоположных путях двигаются в одну и ту же сторону.
Мы набирали скорость и платформа за окнами сначала медленно поплыла, а потом движение ускорилось настолько, что и люди, и станционные колонны превратились в неясные теневые пятна, мелькающие друг за другом. Светлой полосой выглядел и движущийся по противоположному пути поезд. Он опередил нас, но уже начал тормозить, замедляясь по мере приближения к концу платформы.
И вот наступил момент, когда скорости поездов стали уравниваться, и я увидел, как светлая полоса распалась на отдельные вагоны, а потом, на несколько мгновений, которые, тем не менее, показались мне достаточно длинными, параллельный поезд «остановился» и я сквозь призрачное мелькание теней станционных колонн смог разглядеть даже выражения лиц его пассажиров.
Рядом со мной сидел молодой парень и из наушников, которые висели у него на груди, слышалась популярная песня Анатолия Журавлева:
В том что так случилось
Нет ничьей вины
Просто мы с тобою…
Параллельные миры.
Я не знал тебя тогда
Между нами дни, года,
Между нами целый мир как стена.
Только руку протяни
И исчезнут эти дни
И миры и города и года…
Странное ощущение охватило меня… Я как будто зримо увидел «срастание» или «склеивание» этих параллельных миров из песни. Даже девушка, отвечающая настроению медленной мелодии, сидела в «параллельном вагоне» и, полуприкрыв глаза, задумчиво слушала в своих наушниках… ту же песню! Да, я понимаю, все это – элементарные следствия законов механического движения, оптических и психологических иллюзий, сегодняшнего стресса. Но ощущение было настолько ярким, что мне подумалось – а вдруг все это «на самом деле»?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});