Тогда же, у лотка с виноградом — встретились они на базаре в Хопи и беседовали, прицениваясь к фруктам, — Командор пригласил Марча в свое лесное логово. Через несколько дней Марч пришел, принес пузырек с этикеткой французских духов. Пробыл у Командора около часа. Знакомился с бандой, у каждого спросил имя, профессию. С Тишкой говорил о боге. Всем обещал работу за границей, обеспеченную жизнь.
Наверное, Командор открыл не всю правду, умолчал о каких-нибудь связях своих с Марчем. Пусть так. Бесспорно одно — это ловкий, опасный враг. Он свободно владеет русским языком, знает местность, имеет друзей.
Зачем ему Командор? Зачем Анисим и Тишка, Муса, Мохов? И его приятель Оловянный, о котором я еще не упоминал, — вор-домушник, вечно пьяный верзила с неприятными, тусклыми, словно остановившимися глазами? Нет, я не мог объяснить интерес Марча к этим разным людям.
Где же обретается Марч? Откуда должен прийти?
Командор ответить не мог или не хотел. Но я и без того узнал порядочно. Завтра вечером все решится! Надо немедленно дать знать нашим.
Каждый день я уходил на разведку — намечать расположение дозоров. Командор привык к этому, называл меня своим начальником штаба.
Над поляной, где мы остановились на отдых, навис гребень горы, весь красный от осенних кленов. На нем вздымалась тригонометрическая вышка, одна из многих, расставленных по горам и долам. Мы с Царевым условились, в каком бревне и приблизительно в каком месте будет лежать мое послание — крохотная бумажка, засунутая в щель.
Набегали клочья тумана; вышка то теряла свои очертания, то снова вырезывалась на фоне хмурого неба. Я спешил, чтобы добраться засветло. В голове складывался текст записки, — подтянуть к стоянке банды поисковую группу, ждать моего сигнала. Три выстрела подряд. Кроме пистолета, у меня есть еще граната; быть может, придется ее пустить в ход. Да, три выстрела или взрыв гранаты. И тогда…
— Стой! — раздалось в чаще.
Я вздрогнул, потом засмеялся — на меня смотрел солдат с карабином.
— Саратов, — сказал я.
— Затвор, — ответил солдат.
Прекрасно — значит, записка не нужна. Обо всем сейчас же договорюсь, узнаю про Корочку, про Анисима.
Сам Царев ждал меня в шалаше с радистом Комовым возле вышки. Я подбежал. После тягостных часов в роли Трофимова встреча со своими — желанная передышка, и я готов был расцеловать их, Комова и даже Царева. Я забыл, что мне следует прежде всего доложить капитану. Вопрос о Корочке, об Анисиме не удержался на языке.
— Спокойнее, капитан, — услышал я.
Только выслушав меня, Царев сообщил — очень коротко и с видом весьма недовольным — о судьбе моих помощников.
— Вы не должны были их отпускать от себя, — сказал он. — Особенно Корочку. Это серьезный промах.
— Да, досадно, — согласился я. — Но как я мог предвидеть…
— Не знаю, — он сплел свои пальцы и после паузы хмуро повторил: — Во всяком случае, вы не имели права оставаться в единственном числе.
— Есть еще Тишка.
— Пустое место!
Хвалить Тишку я не собирался. Однако высокомерный тон Царева сердил меня, и я сказал:
— Парень он неплохой. И будет полезен мне, — я не сомневаюсь.
На это он ничего не ответил, только брезгливо поморщился и отпустил меня.
Увы, я не представлял, какую важную роль сыграет в предстоящих событиях Тишка. Я слишком доверился ему.
— Вот что, Тихон, — шепнул я ему, вернувшись на стойбище. — Может статься, услышишь выстрел… Давай тогда сразу ко мне. Понял?
— Кто стрелять будет?
— Я. Наших пора вызывать. Хватит нам тут в лесу жить, как волкам.
План у меня был такой: дождаться Марча, потом выйти в лес и дать сигнальный выстрел. Царев и его люди с вечера подтянутся поближе и смогут быстро окружить банду.
Не только я, весь лагерь был в тот вечер возбужден ожиданием и долго не засыпал. Командор дольше обычного чистил свои ногти, потом брился, готовил в дорогу пожитки. Я спросил его, когда появится Марч.
— А-ачевидно, до рассвета, — протянул Командор, растянулся на топчане и тотчас вскочил.
— Дятел стучит, — сказал я.
Нервы Командора сдавали. Он боялся своих подручных и не скрывал этого.
— Мохов, А-алавянный, — произнес он, прислушиваясь к шепоту, донесшемуся снаружи. — Шушукаются. Вы не представляете, какая пытка для интеллигентного чела-авека с такими… Нет, как сказал классик, трепетная лань не может ха-адить в упряжке с а-аслом.
— Сейчас вам не позволительно быть трепетной ланью, — заметил я, впадая в тот же тон. — Вы думали, как нам быть, если ваш Марч не придет?
— Нет, нет. — Он томно потянулся и сжал ладонями виски. — Это было бы ужасно.
— Но допустим, — настаивал я.
— Нет, он придет. Если… Если не случится с ним катастрофа. Та-агда… Га-алубчик, выручать нас будете вы. Вы нас поведете за кордон. Кто же еще? Га-алубчик, ведь правда?
Он обнял меня и поцеловал мокрыми пухлыми губами в щеку.
«Отлично, — подумал я. — Как раз такой ответ мне и нужен. Значит, Командор по-прежнему доверяет мне».
Наконец мы оба уснули.
Тишке я приказал разбудить меня через два часа. Последний раз я проверю и сменю посты… И затем, не позже рассвета, преступник Трофимов перестанет существовать, капитан Новиков возродится, и вся банда, а с ней и загадочный Марч станут нашими пленниками.
Марч придет — в этом я не сомневался. Наши пограничники не помешают ему прибыть сюда, в ловушку…
Теперь, когда я вспоминаю все это, мне ясно, — тогда я был слишком уверен в успехе и излишне спокоен. Было бы полезно прислушаться к тому, о чем шептались Мохов и Оловянный.
Вскоре к этим двум голосам присоединился еще третий. Я спал, я не мог слышать Тишку, который подсел к костру, едко дымившему в ямке, и… выдал меня.
— Дяденьки! — он обращался так ко всем старшим. — Дяденьки! Зачем нам за границу уходить? Не надо! Грехи ведь не отвалятся от вас, еще больше греха возьмете на душу! А лучше вы покайтесь, покайтесь!
Бандиты сперва отмахивались от Тишки, гнали его. И тут Тишка не выдержал, выболтал все.
— Ей-богу, Новиков, капитан, — клялся он, — не убитый, живой.
Ему поверили. Мы с Корочкой вызывали у бандитов смутное подозрение. А Тишка еще настойчивее стал уговаривать их не уходить за рубеж, покаяться перед капитаном Новиковым, помочь ему изловить Марча. И заслужить прощение.
Наивный мальчишка! Он действовал из хороших побуждений. Но он еще не избавился от влияния елейных сектантских проповедей, он надеялся «божьим словом» обезоружить бандитов, направить на стезю добродетели.
— Грех-то иначе не смоете, — говорил он. — Еще больше будет грех, коли сбежите.