А позади, почти у выхода, с дружеским участием и радостью на него взирал трактирный его знакомец. Когда только прийти успел? Эрион еще раз поклонился и подмигнул, получив в ответ столь же лукавую усмешку. Оба поняли, что нынче ввечеру встречи им не миновать.
— Вот и увидел своими глазами. Надо сказать, я считал речи о вас обычными байками. Но тут вынужден признаться и извиниться.
— Да ну вас. Операция была плевая.
— О, дело не в плевости. Мастер виден во всем. Даже в самом простом. Вы уже переступили ту грань, за которой ремесло становится искусством.
Эрион помолчал. Знал бы этот как-его-бишь там, как ему хочется большего, насколько ему не хватает знаний, умений, а главное — времени и простора. Но это все несбыточные мечты. И если поддаться им, еще горше будет пробуждение. Понимать, что можешь достигнуть последнего предела в познании, что способен сделать все, что только может сделать человек, — и ничего не мочь из-за такой глупости, как обычный недостаток времени. Из-за дурацкой штуки по имени смерть. Из-за этого самого Дара Илуватара. Эрион помотал головой, отгоняя эти мысли.
— Я бы хотел большего, но, увы, не выйдет.
— А зачем?
Эрион усмехнулся.
— Зачем… Если я знаю, что могу что-то сделать, то это ведь не просто так? Наверняка уж Эру это предвидел в своей Музыке, так что я должен это свершить, ибо все ко славе Его, — с мрачной насмешкой проговорил он. — Но чем больше думаю, тем более циничной шуткой Творца считаю всю нашу жизнь. Дар Смерти — нужен он лишь для того, чтобы человек не стал ему равен. Было бы время — я бы действительно мог достигнуть всего. Вообще всего.
Собеседник с каким-то благоговейным ужасом смотрел на него.
— Вы полагаете, что смогли бы…
— Почему нет? Я уверен, что дай Он нам время, мы могли бы исправить человека. Дать каждому совершенное тело, способное жить бесконечно, не подвергаясь старости и болезням. Дай Он нам время, мы сделали бы то, чего не смог Он.
— А чего Он не смог?
— Сделать человека совершенным не только телом.
— Но вы же не верите и душу!
— Не верю. Но верю в то, что есть чувства, инстинкты поступки. Что все это заложено где-то в нашем теле и если только найти эти точечки, то можно выстроить человека беспорочного. И не надо будет ни запретов, ни правил, ни дурацких сказок о воздаянии, потому как человек просто не совершит ничего, за что потребуется кара.
Собеседник задумчиво молчал, глядя куда-то в пространство.
— Страшновато вас слушать. Получается, что те, кто умрет до создания вашего совершенного человека, — мусор? Отбросы природы? Им-то уже ничего не светит.
— Не светит. Светит только достойным и избранным. Да посмотрите сами — человечество сильно изменилось со времен бронзы и камня, но в целом оно все та же плесень. Лишь отдельные представители человечества — не мусор. Плесень должна плодиться и умирать ради совершенства достойных.
Собеседник сосредоточенно грыз ноготь.
— А эльфы ведь совершенны.
— Нет. Они тоже имеют понятие о воздаянии, чего не может быть у совершенных.
— Хм.
Некоторое время оба молчали. Собеседник нарочито долго смаковал глоток, прежде чем отправить его скользить по гортани и заговорить.
— Понятно, почему у вас такие мысли. Вы лекарь. А лекарь властен над больным, как бог. Сами небось замечали, как самые властные под руками лекаря становятся мирными и смиренными, вплоть до умильных слез. Они предают себя в руки лекаря — иных слов не могу найти, как «предают в руки». Как жертва. Вы просто почувствовали себя богом. Не перебивайте. — Его голос на миг приобрел жутковатую властность. — Вы готовь, и душу отвергнуть, и построить заново тело. Я верю, что вы сможете. Тело материальна, а над материей-то власть обрести легко. Сравнительно легко, конечно. А не думаете ли вы, что однажды дойдете до предела, за которым наткнетесь на Него?
— И что? — отпил вина Эрион. — Он сам меня таким сделал.
— Нет, — засмеялся собеседник. — Я имею в виду, что однажды, вы вдруг найдете душу?
— Ну и хрен с ней, — выругался Эрион. — Значит, и она материальна, если я ее найду вот этими самыми материальными руками и увижу этими самыми материальными глазами. А над материей, вы сами сказали, власть обрести легко.
— Было бы время?
— Было бы время.
— Было бы время… Я, в отличие от вас, верю в существование души. Но в одном вы правы — бессмертие телесное дает, наверное, возможность уйти от воздаяния… Соблазнительно. — Собеседник покачал головой. — Помните наш прежний разговор? О тех самых колечках? Это как раз материальная власть над телом.
Эрион саркастически усмехнулся.
— Во-первых, это неизвестно. Сказочек много, но это всего лишь сказочки. Чего только в них не наврут! И что кольца золото притягивают, и что невидимыми делают… Бред. К тому же, даже если бы они и правда давали вечную жизнь и молодость, я бы все равно ни одного не взял. Я не хочу чужой подачки. Я должен сделать сам!
— Вам добыть копии эрегионского архива? — тут же предложил собеседник. — Нелегко, конечно, но по сходной цене можно постараться.
— Вот тут вы точно врете, — усмехнулся Эрион. — Если бы он существовал, про кольца все давно было бы известно и мы бы с вами дурью сейчас не маялись. И сказочки бы народ не сочинял. Да и не верю я в эти кольца.
— Как хотите. — Собеседник помолчал. — Уйти от воздаяния. Наверное, это возможно. Я много странствовал, много где бывал. И везде люди считают, что за гробом их ждут либо блаженство, либо мучения. Я понимаю, почему загробные страдания так тупо однообразны, люди просто не могут выдумать большего, чем муки тела. А тела-то не будет… А что будет с душой — как-то не придумывается, и уж ужасов для души люди как-то вообразить себе не могут. И успокаиваются, когда им объясняешь. Тела нет — чего ж бояться. А вы говорите — и души нет.
— Интересно было бы посмотреть, как можно мучить нематериальное. В кое я не верю, — фыркнул Эрион.
— Хотите заглянуть в бездну? — странно изменившимся голосом сказал собеседник. — Не советую.
— А вы заглядывали?
— Я верю в душу, — усмехнулся собеседник.
А в это время Асгиль, брат госпожи Мериль сидел на краю постели у себя в комнате перед открытым окном, сцепив руки на коленях, и невидящим взглядом смотрел в синюю ночь. Он видел сегодня почти божество. Он знал о его славе. Сегодня он видел его власть. И была эта власть страшна и прекрасна.
Лекарь был почти творцом. А не лекарь ли Творец?
Лекарь — человек, и в то же время он и выше, и ниже. Он — вне. Ему можно то, что человек никому другому не позволит. Он добровольно отдается в чужие руки. Не сродни ли это любовному соитию, в котором один — властвует, другой — покоряется?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});