Читать интересную книгу Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

В конце декабря к Оле однажды пришла ее мать, Анна Ивановна. Они долго сидели на кухне и Оля наконец понемногу выговорилась, но мистические думы и тревоги за сына, конечно, решила держать при себе.

— Вот так он и решил, мама, — безнадежно произнесла она, — Больше никаких писем, звонков и вообще признаков жизни. Даже когда я получу «наследство» для Паши, я не смогу узнать никаких подробностей. Но разве это правильно? Конечно, я очень виновата перед Айваром, но почему теперь он захотел просто вычеркнуть меня из жизни? Почему я не могла знать о его здоровье, присылать лекарства, приезжать? Почему, в конце концов, не смогу хоть оплакать его потом по-человечески...

— Глупая ты, Оля, — мягко сказала Анна Ивановна, — Да он так и сделал только потому, что ты до сих пор ему дорога. Ведь ты всегда сможешь верить, что он еще жив! У меня вот после смерти твоего отца такой возможности нет...

Мать приумолкла и Оля, потрясенная этим порывом откровенности, бережно положила руку на ее плечо. Тут в кухню неожиданно вошел Паша и сказал:

— Вы что грустите, девчонки? Перед праздниками не положено! Давайте уже понемногу готовиться: с вас пироги, а я, так уж и быть, съезжу за подарками в торговый центр.

— И сестренок с собой возьмешь? — спросила Оля с улыбкой.

— Что мне остается делать? — притворно вздохнул мальчик, — Их, конечно, за уши будет не оттащить от нарядов и раскрасок, но я потерплю, если ты улыбнешься.

Он подошел к матери и поцеловал ее в щеку, а потом уважительно дотронулся до руки бабушки. Оля посмотрела на сына с нежностью, в которой проскальзывало что-то похожее на уважение, и еще — на благодарность к тому, чьи очертания она сейчас видела в его добром и в то же время строгом лице. «Спасибо тебе, Айвар», — подумала она и вдруг ощутила прилив спокойствия.

18.Сквозь голубое стекло

С отъездом Даниэля Гиди из Питера жизнь в семье Андрея Петровича Ли удивительным образом стала меняться. Дурные вести из Эфиопии будто расшатали некие малозаметные, но важные детали механизма, после чего он посыпался сам собой.

Нерина подалась на «полевые» работы в дальних поездках через несколько месяцев после разговора с Олей, когда ее родители отметили торжественную дату — сапфировую свадьбу, или, как говорил Андрей Петрович, «цифру, которую и назвать страшно». В честь праздника она сделала для родителей соответствующие аксессуары из голубого стекла — матери перстень в винтажном стиле, а отцу запонки. Устраивать посиделки с гостями семья не хотела, и Надежда Павловна накрыла скромный стол с корейскими жареными пельменями и салатом из морепродуктов, а на сладкое — русским яблочным пирогом и узваром на меду. Отдав должное лакомствам, Андрей Петрович увлекся каким-то политическим обозрением, а Нерина ушла к себе в комнату и мать последовала за ней. Надежда Павловна принялась расчесывать дочке волосы старенькой, сохранившейся с детства щеткой. Это когда-то было их любимой игрой, похожей на некий душевный ритуал.

— Знаешь, доченька, ближе к старости особенно понимаешь, что для женщины нет ничего важнее, чем создание крепкой гармоничной семьи. Мне это, слава богу, удалось, — сказала мать, — Единственное, что не дает покоя, — это твоя неприкаянность. Я-то надеялась, что ты обуздаешь свои причуды, но похоже, ты так и не повзрослела. Все-таки что ни говори, а мы были другими...

— Да, мама, это я хорошо поняла. Вы были другими, и ты, и Элла Максимовна, — ответила Нерина угрюмо, имея в виду свою свекровь, — Только те глупости, которых я от вас обеих наслушалась, будто жена должна быть «милой дурочкой» и безмолвной тенью мужа, давным-давно вышли из моды. Мужчинам скучно с женами, годными только на роль прислуги или инкубатора! И они, представь себе, тоже хотят, чтобы их искренне любили такими, какие они есть, а не тупо смотрели в рот потому, что «так принято».

— Неричка, поверь, ты заблуждаешься, — сказала мать, отложила щетку и пригладила гребнем собственную прическу. В последнее время она подкрашивала седину в экстравагантный голубоватый оттенок, и в сапфировую свадьбу это как нельзя лучше сочеталось с ее синим бархатным платьем и серо-голубыми глазами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Не без удовольствия глядя в зеркало, Надежда Павловна произнесла:

— Для женщины, дочка, ничего не меняется, русская она или кореянка. Каждому природа воздает по потребностям: мужчине — амбиции и сила, женщине — хитрость и обаяние. Когда они создают семью, то взаимно подпитывают друг друга, но основной движущей энергией всегда является жена, если ей хватает ума не показывать этого мужу.

— И чем же она, по-твоему, движет, кроме чистоты белья да температуры борща? Ведь ничего другого делать не надо, чтобы муж не усомнился в ее прелестной глупости! — отмахнулась Нерина, — А может быть, ему не хочется, чтобы она была глупой, и он это не считает ни милым, ни сексуальным! Костя, между прочим, даже приезжал на нудные научно-культурные конференции, чтобы меня послушать! Там люди, которые знать не знали о его деньгах, запросто говорили ему: «А вы, наверное, муж Нерины Андреевны?» Знаешь, с каким удовольствием он мне об этом рассказывал?

— Нери, это все баловство, приятный подсластитель семейных будней, но не основное блюдо, — возразила мать, — В первую очередь женщина должна родить детей, чтобы обеспечить мужу его продолжение на свете, а себе спокойную жизнь в равновесии между долгом и любовью. А слишком умные люди редко пребывают в равновесии, вот я за тебя и переживаю вдвойне.

— Ну извини, мама, что я не могу открыть себе голову и заменить мозг на сахарную вату, — съязвила дочь, — Но несмотря на это, я хотела иметь ребенка, причем именно с Костей, и никогда не отрицала, что это очень важно. Но знаешь, что мне противно? То, что для тебя ребенок не личность, не любимый человек и член семьи, а только средство для того, чтобы мужчина «никуда не делся»! Может быть, именно из-за твоего давления я психологически не могла забеременеть! И Костя обиделся на меня потому, что решил, будто я рассуждаю как ты.

— Вот послушала бы ты меня вовремя, — начала мать, но заметила взгляд Нерины и не стала договаривать, — Дитя мое, ты сильно преувеличиваешь тонкость мужских чувств! Обиделся, скажешь тоже... Поверь народным мудростям, которые доходчиво разъясняют, что у мужа должно быть полным, а что пустым, чтобы он был доволен, и сделай выводы. Научись жить проще наконец, а то когда-нибудь это неумение тебе дорого обойдется.

— Да уже обошлось! — воскликнула Нерина, с отчаянием взглянув на себя в зеркало, — Тогда, с Айваром! Эта история мне обошлась очень дорого и больно, я перестала себя уважать. А для меня, мама, это слово не пустой звук, в отличие от тебя.

— Злая ты стала, дочка, вот что одиночество творит, — покачала головой Надежда Павловна, — История, конечно, с душком, но продолжать ее мусолить через столько лет...

Следуя совету Айвара, Нерина не рассказала правду об этом инциденте никому, кроме отца, а уж Надежде Павловне и подавно не собиралась говорить. Но сейчас она повернулась к матери, секунду поразмыслила и произнесла:

— А вот если бы ты узнала, что Айвар тогда ни в чем не был виноват? Ты бы так же говорила — «с душком»? А ведь он поначалу тебе даже нравился!

— О господи, Нери, да какая уже разница, — вздохнула мать, — Я и сейчас не стану говорить, что он какой-то особенно плохой. Нет, он был обаятельный, интересный, немного чудаковатый, но в общем парень как парень. Дело-то не в этом, Неричка...

— Ты не ответила на мой вопрос, — начала молодая женщина.

— Я сейчас и отвечаю на твой вопрос, радость моя. Нам с тобой важно не то, чья там вина, а то, что у тебя все равно не получилось бы с ним ничего толкового. Спору нет, в той истории было много неясного, и я не исключаю, что он не виноват, — этот порошок могли передать ему по ошибке, а предназначался он для кого-то другого. Мало ли там было всякого сброда? Но эту историю разумнее оставить в прошлом и не трогать лишний раз. В главном папа был прав: хорошим мужем Айвар тебе точно не мог быть, а остальное неважно.