Как далеко ветры с земли могли доносить семена, птиц, прутья, ветки, с корнем вырванные деревья, я не имею представления, но все то, что любит тепло, процветало на этой земле. И отсюда начался мой народ.
Время от времени кто-нибудь среди нас рассказывал о посещении Британских островов, известных теперь как Шетландские или Оркнейские острова, или даже побережья Шотландии. Острова зимы – вот как мы их назвали, или, буквально, острова ужасного холода. Такие путешествия всегда были захватывающими.
Временами какого-нибудь из Талтосов смывало в море, и ему как-то удавалось добраться до островов зимы и соорудить там плот для возвращения домой.
Были и такие Талтосы, которые в выдолбленных деревянных лодках отправлялись в море специально в поисках приключений, и если они не тонули, то возвращались домой, полумертвые от холода, и никогда не предпринимали путешествий к земле зимы снова.
Все знали, что в той земле существовали звери, покрытые мехом, которые могли убить, если представлялся случай. И потому у нас были тысячи легенд и воззрений, правильных и неправильных, а также песен о снегах зимой, о медведях в лесу и об огромных льдинах, плавающих в озерах.
Время от времени, чрезвычайно редко, Талтос мог совершить преступление. Он или она вступали в половую связь, не получив по той или иной причине на то разрешения. В результате у них рождался новый Талтос, который по тем или иным соображениям был нежелателен. Или кто-то преднамеренно наносил вред другому, и тот умирал. Но случалось такое весьма редко. Я о таких случаях только слышал, но никогда не видел ничего подобного. Но совершившие такое преступление изгонялись: их вывозили в Британию на больших лодках и там оставляли умирать.
Между прочим, мы ничего не знали о действительных сменах времен года, ибо для нас даже лето в Шотландии было смертельно холодным. Мы отсчитывали время только по лунному календарю, и, насколько мне помнится, у нас даже не существовало такого понятия, как год. Разумеется, бытовали легенды, которые вы можете и сейчас услышать по всей планете: о временах, когда еще не было луны.
И это были легендарные времена, предшествовавшие началу времен, но никто на самом деле не помнит о них.
Не могу сказать, как долго я прожил на этой земле до того, как она была разрушена. Я знал мощный запах Талтоса в той земле, но он был так же натурален, как воздух. Только позже он стал иным, чтобы отметить различие между Талтосом и человеком.
Я помню Первый День, как и каждый Талтос. Я родился, мать любила меня. Я проводил много времени с отцом и матерью, обмениваясь с ними мыслями, подходил к высоким скалам чуть ниже края кратера, где сидели белоголовые и без конца разговаривали. Я питался молоком своей матери много лет. Известно, что молоко может иссякнуть, если женщина не позволит другим пить из ее грудей, и не вернется, пока она снова не родит. Женщины не хотят, чтобы их молоко иссякло, и любят кормить своим молоком мужчин – это доставляет им божественное удовольствие. Таков был общепринятый обычай: лежать с женщиной и пить ее молоко; в той или иной мере это было продолжением любви. Семя Талтоса, как и семя человеческого существа, было, конечно, белым.
Разумеется, женщины кормили молоком женщин и посмеивались над мужчинами, дразня их тем, что у них в сосках не было молока. Но зато наше семя считалось похожим на молоко, не столь вкусное, но по-своему такое же питательное и полезное.
Одна из игр для мужчин заключалась в том, что следовало найти женщину одну, налететь на нее и пить ее молоко, пока другие, услышав ее протесты, не прибегут и не прогонят наглеца прочь. Но никому даже и в голову не приходило пытаться зачать другого Талтоса с этой женщиной! И если она действительно не хотела, чтобы мы сосали ее молоко, что ж, через некоторое, достаточно разумное время мы прекращали это занятие.
Женщины время от времени также нападали на других женщин. Привлекательность женщины, ее обаяние имели большое значение для тех, кто искал удовольствий такого рода; личностные предпочтения доминировали; мы всегда имели определенные личностные различия, хотя каждый почти все время пребывал в прекрасном настроении.
У нас были обычаи. Но я не помню, чтобы были законы.
Смерть приходила к Талтосу только в результате несчастного случая. А так как Талтосы по натуре отличались игривостью и были физически крепкими и неугомонными, многие из них умирали в результате разного рода случайных инцидентов: поскользнувшись, падали со скалы, или могли подавиться персиковой косточкой, или, атакованные грызуном, погибали от потери крови, так как вызванное его укусом кровотечение было невозможно остановить. Талтосы редко, а точнее, практически никогда не ломали костей, пока были молоды. Но после того как ребячья кожица Талтоса утрачивала детскую мягкость и, возможно, появлялось несколько белых волос на голове, он мог разбиться, даже упав с небольшой высоты. И именно в этот период жизни, как я думаю, большинство их и погибало. Мы в основном были беловолосым народом, но среди нас встречались и рыжие, и черноволосые. Среди нас редко попадались типы со смешанным цветом волос, и, разумеется, молодых было во много крат больше, чем пожилых.
Иногда на долину нападала чума и резко уменьшала численность населения. Истории о чуме были самыми печальными из всех, которые мне доводилось слышать.
Но я до сих пор не представляю, какой была эта болезнь. Те инфекции, которые смертельны для людей, нам не опасны.
Я могу «вспомнить» чуму и как я ухаживал за больными. Я уже при рождении знал, как раздобыть огонь и безопасно доставить его в долину. Я знал, как разжечь огонь, а потому мне не нужно было искать его, хотя взять его у других было легче всего. Я от рождения знал, как приготовить моллюсков и ракушки на огне. Я знал, как приготовить черную краску из пепла.
Но вернемся к теме смерти. У нас не случались убийства. В идею о том, что один Талтос мог убить другого, никто не верил. Естественно, если вы поссорились и столкнули другого со скалы и он упал и разбился до смерти, такое происшествие продолжали считать «инцидентом»: «Вы ведь не хотели этого». И все же другие порицали виновного за потрясающую безответственность и даже могли отправить его в ссылку.
Беловолосые, любившие рассказывать истории, жили, конечно, дольше остальных, но никому и в голову не приходило думать о них как о стариках. И если они на ночь ложились в постель, а утром разбудить их не удавалось, предполагалось, что такой человек умер от несчастного случая – например, от ушиба, свидетелей чему не было. Белоголовые часто имели очень тонкую кожу, настолько тонкую, что можно было почти увидеть, как под ней течет кровь. А с течением времени они утрачивали свой запах. Но, кроме этого, мы ничего не знаем о возрасте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});