Читать интересную книгу Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Наоборот, – почти сухо сказал фон Рабе, – поэтому, для вашей безопасности, вам надо уехать из Берлина, раньше, чем здесь окажется кто-то из них. Особенно Максимилиан.

От ювелира Генрих позвонил домой. Он знал, что отец, получив сигнал тревоги, волнуется. Фон Рабе откашлялся:

– Папа, у нас гостья. Наша знакомая, из Швейцарии… – телефоны были надежными, Генрих мог свободно говорить. Он услышал спокойный голос отца:

– Я знаю, о ком ты. Эмму я предупрежу, она подготовит гостевую спальню. Генрих… – отец помолчал, – она одна?

– Одна… – услышав гудок в трубке, Генрих повернулся к Марте: «Нас ждут, на вилле».

Шофер высадил их у кованых ворот, с эмблемой террикона, с девизом «Для блага Германии». Генрих велел:

– Отвезете меня в Митте… – Эмма и отец шли по усыпанной мраморной крошкой дорожке к воротам. Аттилла весело лаял, прыгая по зеленой лужайке. Марта, зажав под мышкой сумочку, засунула руки в карманы жакета. Генрих опустил саквояж:

– Устраивайтесь, пожалуйста. Ни о чем не волнуйтесь, на вилле нет… – он повел рукой:

– Мы придумаем, как вас отправить в безопасное место, обещаю… – он быстро пошел к такси. Марта смотрела на прямую спину, в эсэсовском мундире. Вечернее солнце играло рыжими бликами, в каштановых волосах.

Хлопнула дверца машины. Генриху, отчаянно, хотелось не отводить от нее глаз. Подняв перегородку, отделяющую пассажира, он щелкнул зажигалкой. Хрупкая фигурка, в темном костюме, удалялась. Тонкие пальцы девушки сжимали сумочку.

– Я не хочу, чтобы она уезжала… – Генрих затянулся сигаретой, – не хочу…, – он велел себе думать о встрече с графом фон Штауффенбергом.

Генрих вернулся домой поздно вечером. Они выпили по кружке пива, с картофельным салатом и сосисками, и погуляли по Музейному Острову. Генрих был осторожен, но вскоре понял, что граф тоже задумывается о противостоянии Гитлеру. Они расстались, договорившись поддерживать связь, учитывая новую должность Штауффенберга, в Генеральном Штабе. Открывая парадную дверь виллы, Генрих ощутил, что проголодался.

– Не пообедал, как следует… -он расстегнул воротник мундира. Тусклый свет огромной люстры бросал отблески на парадный портрет отца, на картину, с изображением фюрера. Внизу было тихо. Генрих вздохнул:

– Она устала, у нее был трудный день…

На комоде, орехового дерева, лежала записка от отца:

– Девочки отправились спать, я тоже. Завтра мы с Мартой поедем на Кудам, по магазинам. Мы тебе оставили салат и холодную говядину. Поешь, милый… – Генрих насторожился. Из библиотеки слышались звуки рояля. Он узнал ноктюрн. Дверь была чуть приотворена.

Она не спала.

Она сидела, за кабинетным фортепьяно. На крышке, в тяжелом, бронзовом подсвечнике, трепетали огоньки свечей. Июньское, белесое небо, медленно темнело. Она распустила волосы, но осталась в скромной юбке и рубашке. Аттила, уткнув нос в лапы, лежал на ковре, рядом с табуретом.

Генрих прислонился к косяку, стараясь даже дышать, как можно тише:

– У нее отличная техника, я еще зимой заметил. Она хотела учиться дальше. То есть не музыке, математике. Она студентка… – вздрогнув, девушка оборвала ноктюрн. Пальцы лежали на клавишах:

– Все хорошо, герр Генрих. Мы с Эммой… – она мимолетно, слабо улыбнулась, – даже посмеялись, немного. Мы с ней в одной комнате жить будем, ваш отец… – ее голос задрожал:

– Ваш отец попросил слуг поставить еще одну кровать. Отец у вас чудесный… – вспомнив знакомый, запах сандала, Марта велела себе не плакать:

– От папы так пахло. То есть от Янсона. Я этот ноктюрн играла, когда мама приехала, и сказала, что папа погиб… – она не двигалась. Генрих кивнул:

– Отдыхайте, фрейлейн Марта. Спокойной ночи, не смею мешать… – Генрих, мягко, закрыл дверь.

– Я даже не знаю, как выглядит мой отец, настоящий… – поняла Марта, – я, наверное, никогда его не увижу. Если увижу, он может и не обрадоваться мне. И я не увижу мамочку… – слезы текли по лицу, капая на белую рубашку:

– Я совсем одна, одна… – не выдержав, Марта сползла на ковер, закусив зубами руку. За окном всходили слабые, летние звезды:

– Я никого не знаю, у меня не осталось семьи… – всхлипнув, обняв Аттилу, она спрятала лицо в теплой шерсти. Собака лизала мокрые, соленые щеки. Марта помотала головой:

– Мамочка хотела, чтобы я выжила. У меня есть родственники, есть друзья. Эмма, граф Теодор, Генрих. Он друг, и никем больше не станет… – Марте было больно даже думать о таком.

– Больше я не заплачу, – велела себе девушка, – пока не найду маму. Мы с ней встретимся, обязательно. И я никуда не уеду… – она поцеловала Аттилу куда-то во влажный, холодный нос. Пес ласково заворчал. Марта вернулась к фортепьяно. Размяв пальцы, девушка нехорошо усмехнулась:

– Больше никаких сомнительных композиторов. Фюрер любит Вагнера, фюрер его услышит… – вскинув острый подбородок, Марта заиграла «Полет валькирий».

Комнату для безопасной связи с Москвой, в советском посольстве тоже оборудовали в подвале. Стены выкрасили в серый и синий цвет. Простые лампочки окружили проволочной сеткой. Воронову помещение напомнило камеры для допросов, во внутренней тюрьме, на Лубянке. Кукушка, под охраной, продолжала сидеть на месте. Женщину обыскала сотрудница посольства. Воронов боялся, что у Кукушки в сумочке окажется пистолет или шприц, с каким-нибудь сильнодействующим средством. Паук поставлял сведения, о фармакологических разработках американцев, однако Наум Исаакович вздохнул:

– Даже Паук не имеет доступа в некоторые лаборатории. Они принадлежат ведомству Гувера, ФБР… – Эйтингон почесал ручкой лоб, – а Паук армейский офицер. Известный тебе Меир Горовиц, судя по всему, перешел из подчинения Гувера в службу Даллеса… – Эйтингон задумался:

– Хорошо, что мы разыграли комбинацию с фон Рабе. Присутствие мистера О’Малли в Европе не нужно ни нам, ни немцам. Если он появится в Советском Союзе, под видом журналиста… – Эйтингон усмехнулся, – мистер Горовиц нам все расскажет, о тайнах его работы на Даллеса… – Воронов смотрел на спокойное лицо Кукушки:

– Она не знает, что я видел документы ее отца. И Наум Исаакович не знает. И нарком Берия о них понятия не имеет. Только я, и товарищ Сталин… – в сообщение о Горском не упоминалось его американское происхождение. Петр понял, что Иосиф Виссарионович решил не обнародовать эти сведения:

– И мне нельзя… – серые, дымные глаза женщины скользили по строкам газетной статьи: «Коварные планы шпиона западных империалистов».

– Нельзя, – повторил себе Петр:

– Я член партии, я обязан соблюдать дисциплину. Я не могу предавать огласке подобные вещи, без разрешения Иосифа Виссарионовича… – он, все равно, хотел поговорить с Наумом Исааковичем. Если Марта Янсон, со своими нейтральными документами, отправилась в Америку, Паук бы мог ее найти:

– Паук ее родственник… – женщина, холеными пальцами, с алым маникюром, перевернула газетный лист, – кузен. Раввин Горовиц, которого Степан из тюрьмы выручил, тоже. И Меир, он же мистер О’Малли. Кукушка знает о них, она долго в Америке болталась… – Петр замер:

– Нет, нет, Паук не может быть двойным агентом. Он наш человек, он любит Советский Союз… – Наум Исаакович говорил, что ручается за Паука, как за собственного сына. Эйтингон хотел организовать агенту посещение Москвы:

– Мы его примем в партию, выдадим советский паспорт, получит звание… – Наум Исаакович подмигнул Петру:

– Два ордена у него есть, как у тебя. Подобное важно, для нашего товарища… – за Кукушку Петр рассчитывал получить третий орден. Науму Исааковичу Берия обещал звание старшего майора государственной безопасности. В сухопутных войсках это равнялось командиру дивизии.

– Мы с Эйтингоном оба майоры, – вздохнул Петр, – но ко мне доверия меньше, а все проклятый Степан. Хоть бы он героически разбился, в своей вечной мерзлоте. Еще хорошо, что партия мне поручила должность резидента, в Цюрихе… – Петр был уверен, что Кукушка не только нашла своих американских родственников, но и продалась, с потрохами, ведомству Даллеса. На него, судя по всему, работала вся семья Горовицей:

– Шпионское гнездо, – Петр вдохнул запах жасмина, от ее белой шеи:

– Она крестик сняла. Наверняка, передала дочери. Где эта проклятая Марта, как ее искать… – в Швейцарию отправили чистильщиков, с приказом доставить Марту Янсон в Советский Союз, буде она хоть переступит границу страны. Глядя на ухоженное лицо Кукушки, Воронов понимал, что подобного можно не ожидать:

– Она давно американские документы сделала, себе и дочери… – в сумочке у женщины, правда, никаких бумаг не лежало. Она пришла в посольство без паспорта. Оружия Кукушка тоже не принесла. Петр, лично, распотрошил элегантное творение, из ателье Hermes, sac à dépêches, лиловой, крокодиловой кожи, в тон канту, на костюме серого твида. Шейный платок у Кукушки тоже был от Hermes, лилово-серый, в цвет ее глаз.