Читать интересную книгу Утраченные иллюзии - Оноре Бальзак

В канцелярию вел довольно широкий коридор, выложенный плитками и как бы служивший прихожей. В дом входили через простую калитку; по обе ее стороны виднелись золоченые медные дощечки, с гербом судебного ведомства, на которых черными буквами было выгравировано: Судебный пристав. Оба окна канцелярии, выходившие на улицу, были защищены солидными железными решетками. Окнами кабинет выходил в сад, где судебный пристав, поклонник Помоны, чрезвычайно успешно выращивал плодовые деревья. Напротив канцелярии помещалась кухня, а за кухней находилась лестница во второй этаж. Дом этот стоял в узенькой улице, позади нового здания суда, которое в ту пору еще строилось и закончено было только после 1830 года. Подробности эти отнюдь не излишни, ибо они помогут понять, что произошло с Кольбом. Эльзасец задумал явиться к судебному приставу якобы с предложением выдать за известную мзду своего хозяина и, выведав, какие тенета для него расставляются, сможет предостеречь Давида. Служанка отперла дверь. Кольб заявил: доложите, дескать, желают видеть господина Дублона по делу. Рассерженная тем, что ее потревожили не вовремя, оторвав от мытья посуды, служанка открыла дверь в канцелярию и сказала Кольбу, человеку ей неизвестному, чтобы он обождал тут, покуда ее хозяин занят с посетителями в кабинете; потом она пошла доложить мэтру Дублону, что его спрашивает какой-то человек. Выражение какой-то человек так красноречиво указывало на простолюдина, что Дублон сказал: "Пускай обождет!" Кольб сел подле двери в кабинет.

- Ну, а как вы полагаете поступить? Ведь если бы нам удалось схватить его завтра утром, мы выиграли бы время,- сказал Куэнте-толстый.

- Нет ничего проще! Недаром у него кличка Простак! - вскричал Серизе.

Узнав голос Куэнте-толстого и, главное, услыхав две последние фразы, Кольб сразу понял, что речь идет о его хозяине, и удивление его возросло, когда он различил голос Серизе.

"Мальчишка, который ел его хлеб!" - подумал он в негодовании.

- Друзья мои,- сказал Дублон,- надобно вот как поступить. Мы поставим наших людей на приличном расстоянии друг от друга, начиная с бульвара Болье и площади Мюръе, во всех направлениях, чтобы вернее выследить Простака. Право, эта кличка мне нравится! Но поставим так, чтобы он не заметил, что за ним следят. И глаз с него не спустим, покуда не выследим, в каком доме он считает себя в безопасности; ну, тогда оставим его на некоторое время в покое, а потом, в один прекрасный день, на восходе или на закате солнца, как будто невзначай натолкнемся на него.

- Ну, а что он сейчас поделывает? А ну, как он скроется? - сказал Куэнте-толстый.

- Посиживает у себя дома,- сказал мэтр Дублон.- Ежели бы он куда-нибудь ушел, я уже знал бы. Один из моих помощников сторожит на площади Мюрье, другой - на углу у здания суда, а третий - в тридцати шагах от моего дома. Стоит сему мужу показаться на улице, как послышатся их условные свистки, и он не сделает и трех шагов, как я уже об этом узнаю не хуже, чем из телеграфного донесения.

Судебные приставы дают своим сыщикам почетное наименование: помощники.

Кольб и не рассчитывал на столь благоприятный случай; он потихоньку вышел из канцелярии и сказал служанке:

- Каспатин Туплон, как видно, освободится не скоро, так я понаветаюсь завтра утром.

Эльзасца, отставного кавалериста, осенила мысль, которую он тут же положил привести в исполнение. Он побежал к своему знакомому, который давал внаймы лошадей, выбрал коня получше, оседлал его, а сам пешком воротился к хозяину. Ева была В полнейшем отчаянии.

- Что случилось, Кольб?-спросил типограф, вглядываясь в испуганное и вместе с тем веселое лицо эльзасца.

- Вас окрушают мошенники! Нато карошо прятать козяин. Ви, сутарыня, знаете, кута мошно его прятать?

Когда честный Кольб рассказал о предательстве Серизе, об окружении дома, о том, какое участие в этом деле принимает Куэнте-толстый, и обрисовал те козни, которые строят эти люди, положение Давида представилось в самом зловещем свете.

- Тебя преследуют Куэнте! - вскричала бедная Ева, подавленная этим известием.- Вот почему Метивье был так жесток... Ведь они бумажные фабриканты, они хотят овладеть твоим изобретением.

- Но как спастись от них? - вскричала г-жа Шардон.

- Сутарыня, ей знаете кута -кипуть прятать козяина,- опять сказал Кольб.- Я отвезу наш козяин, никто не путет знать.

- Как только стемнеет, идите к Базине Клерже,- отвечала Ева,- а я схожу туда сейчас же и условлюсь с ней обо всем. В таких обстоятельствах я могу положиться на Базину, как на самое себя.

- Сыщики проследят за тобой,- сказал наконец Давид, собравшись несколько с духом.- Надо найти способ предупредить Базину, не заходя к ней.

- Сутарыня, вам восмошно пойти,- сказал Кольб.- Моя мысль такова: я выйту из тома вместе с козяин, за

нами погнались свистуны. За вами, сутарыня, следить пу-тет некому, и ей скоро-скоро утекайте к коспоша Клерше! Я имею мой конь, я сашайт на коня козяин и... поминай нас, как зовут, тьяволь их пэпраль!.. ГРАФ СИКСТ ДЮ ШАТЛЕ

Камергер двора его величества, префект Шаранты, государственный советник.

- Вы в милости,- сказал Сешар-отец,- в городе только о вас и толкуют, точно о какой-нибудь важной персоне... Ангулем и Умо оспаривают друг у друга честь свить для вас венок.

- Моя милая Ева,- сказал Люсьен на ухо сестре,- я решительно в том же положении, в каком был в Умо в тот день, когда был зван к госпоже де Баржетон: чтобы принять приглашение префекта, у меня нет фрака!

- А ты все же думаешь принять приглашение? - испуганно воскликнула г-жа Сешар.

Вопрос идти или не идти р префектуру послужил причиной спора между сестрой и братом. Здравый смысл провинциалки подсказывал Еве, что в свете следует появляться только с веселым лицом, в элегантном костюме, безукоризненно одетым; но она таила истинные свои мысли: "К чему поведет обед у префекта? Что готовит для Люсьена великосветский Ангулем? Не замышляют ли что-нибудь против него?"

Кончилось тем, что Люсьен, перед тем как идти спать, сказал сестре:

- Ты не знаешь, как велико мое влияние; жена префекта боится журналистов; и притом графиня дю Шатле все та же прежняя Луиза де Негрпелис! Женщина, сумевшая выхлопотать столько милостей, может спасти Давида! Я расскажу ей об открытии брата, и для нее ничего не значит выхлопотать у правительства субсидию в десять тысяч франков.

В одиннадцать часов вечера Люсьен, его сестра, мать и папаша Сешар, Марион и Кольб были потревожены городским оркестром, к которому присоединился еще гарнизонный; площадь Мюрье была полна народу. Ангулемская молодежь приветствовала серенадой Люсьена де Рюбампре. Люсьен подошел к окну в спальне сестры и посреди глубокого молчания, наступившего после того, как отзвучали последние слова серенады, сказал:

- Благодарю соотечественников за оказанную мне честь, постараюсь быть ее достойным. Позвольте мне закончить: волнение мое чересчур сильно, и я не в состоянии говорить.

- Да здравствует автор "Лучника Карла IX"!.. Да здравствует автор "Маргариток"! Да здравствует Люсьен де Рюбампре!

После этого троекратного залпа приветствий, выкрикнутых несколькими голосами, в окно полетели букеты и три венка, брошенные ловкой рукой. Десять минут спустя площадь Мюрье опять стала безлюдной и водворилась тишина.

- Я предпочел бы десять тысяч франков,- сказал старый Сешар, с крайне ехидной миной разглядывая со всех сторон венки и букеты,-но вы ведь преподнесли им маргаритки, ну, а они вам - букеты: вы цветочных дел мастер!

- Вот как вы цените внимание, которым меня почтили сограждане! вскричал Люсьен, и выражение его лица изобличало, что забыты все горести: оно так и сияло довольством.- Кабы вы знали людей, папаша Сешар, вы знали бы, что такие минуты в жизни неповторимы. Лишь искренний восторг способен вылиться в подобное торжество!.. Такие вещи, милая матушка и дорогая сестра, сглаживают многие огорчения!-Люсьен обнял сестру и мать, как обнимают в те минуты, когда радость поднимается в душе столь могучей волной, что хочется увлечь ею дружеские сердца. ("За отсутствием друга,- сказал однажды Бисиу, опьяненный успехом сочинитель обнимает слугу".)- Ну, ну, детка,-сказал он Еве,- о чем ты плачешь?.. А-а! От радости...

Оставшись наедине с матерью, Ева, прежде чем опять лечь в постель, сказала ей:

- Увы! В нашем поэте, сдается мне, есть что-то от красивой женщины самого последнего разбора...

- Ты права,- кивая головой, отвечала мать.- Люсьен уже забыл не только свои горести, но и наши.

Мать и дочь расстались, не решаясь высказать до конца свои мысли.

В странах, снедаемых духом общественного неповиновения, прикрытого словом "равенство", всякая победа является одним из тех чудес, которые, как, впрочем, и некоторые иные чудеса, не обходятся без закулисных махинаций. Из десяти случаев торжественных признаний, какие выпадают на долю десяти лиц, прославленных еще при жизни у себя на родине, девять объясняются причинами, непосредственно не касающимися увенчанной знаменитости. Торжество Вольтера на подмостках французского театра не является ли торжеством философии его века? Во Франции признание возможно только в том случае, если, возлагая венец на голову победителя, каждый мысленно венчает самого себя. Стало быть, предчувствия обеих женщин имели свои основания. Успех провинциальной знаменитости находился в чересчур резком противоречии с косными нравами Ангулема и явно был подстроен с какими-то корыстными целями или же создан влюбленным режиссером, короче, обязан сотрудничеству равно вероломному. Ева, впрочем, как и большинство женщин, была недоверчива в силу инстинкта, она жила не умом, а сердцем. Засыпая, она говорила сама себе: "Кто же тут до такой степени любит моего брата, чтобы взволновать весь город?.. "Маргаритки" еще не изданы. Как же поздравлять с будущим успехом...