Они вышли, перебрались через живую изгородь, вскочили на коней и легкой рысью поскакали назад. Они молча проехали деревню и вскоре очутились на дороге, бегущей меж полей, засаженных розами. Только здесь они нарушили молчание.
— Ну что, — спросил Пардальян, — вы по-прежнему считаете, что можно легкомысленно относиться к такому противнику, как Фауста?
— Сударь, — запротестовал Вальвер, — я никогда не относился к ней легкомысленно. Однако признаюсь, что несмотря на все ваши рассказы, несмотря на то, в чем мне самому пришлось убедиться, я не ожидал от нее столь низменного поступка.
— О! Пустяки, — своим привычным насмешливым тоном ответил Пардальян, — главное, что мне хотелось бы вам внушить — так это то, что вы все время должны быть начеку и готовы к худшему. Фауста принимает решения молниеносно, а действует еще быстрее. Можете мне поверить: никто не умеет столь же изобретательно, как Фауста, творить зло.
— Я начинаю верить вам, сударь.
Как видите, Пардальян пытался доказать молодому человеку необходимость соблюдать величайшую осторожность. Однако теперь это было излишним. Вальвер понял, что ему надо тщательно заботиться о собственной безопасности — если не ради себя, то хотя бы ради своей возлюбленной. Стремительность действий Фаусты, а также ее жестокость и изобретательность произвели на него устрашающее впечатление.
Он наконец понял, что с таким грозным противником, как Фауста, нельзя допускать ни единой оплошности, ибо любая небрежность или неосторожность могут оказаться роковыми.
Заметив, что молодой человек то и дело оборачивается и внимательно смотрит на дорогу, шевалье спросил его:
— Вы что-то ищете?
— Сударь, — не давая прямого ответа, начал Вальвер, — я полагаю, что Фауста знала, что вы приедете в этот дом, раз она оставила там записку, адресованную лично вам.
— Знала или же догадалась, — согласился Пардальян.
— Это все равно, — продолжал Вальвер. — Раз она это знала, значит, она вполне могла устроить нам на дороге ловушку.
— Разумеется. Такой возможности нельзя исключать. Именно об этом я и говорил вам час назад, когда вы спрашивали меня, зачем наши спутники вооружены до зубов.
— Я согласен с вами, сударь. И сейчас мне показалось, что вы полностью поглощены возникшими сложностями и совсем забыли о дороге. Поэтому я решил, что буду внимателен за нас двоих. Ведь если мы еще не угодили в ловушку Фаусты, то это вовсе не значит, что мы можем чувствовать себя в безопасности.
— Что ж, граф, наблюдайте за дорогой, — улыбнулся Пардальян. — В случае с Фаустой двойная бдительность никогда не помешает. Однако позвольте вам заметить, что одной только осторожности недостаточно. Надо постоянно сопоставлять и думать. Вы прочитали записку Фаусты. Если бы вы немного поразмыслили над ней, то поняли бы, что она ждет моего ответа; будь я на ее месте, я бы поступил точно так же. Поэтому я и позволил себе ослабить бдительность. Она не предпримет ничего ни против меня, ни против вас, поскольку вы находитесь со мной, пока не получит от меня ответ.
— Черт побери, вы совершенно правы, какой же я болван, что об этом не подумал! — воскликнул Вальвер.
За разговорами они не заметили, как доехали до Банье. В деревне Пардальян поинтересовался, не проезжали ли здесь носилки в сопровождении многочисленного эскорта. Ответ был отрицательным.
— Отлично, — сказал себе Пардальян, — значит, девочку отвезли не в Париж… Или по крайней мере отвезут туда не сразу. Фауста приняла все меры предосторожности, чтобы я не нашел свою внучку и не забрал обратно.
Они продолжили путь и без происшествий прибыли в гостиницу «Золотой ключ». Вечер они провели вместе, равно как и весь следующий день. Но все было спокойно. Ни Фауста, ни Кончини не объявились.
Пардальян стал прежним — то есть обрел присущее ему насмешливое добродушие. Принял ли он решение, как вести себя с Фаустой? Этот вопрос чрезвычайно волновал Вальвера, восхищавшегося выдержкой шевалье, но не осмеливавшегося ни о чем его спрашивать; сам же Пардальян об этом не заговаривал.
Утром следующего дня, четверть часа спустя после прихода в гостиницу Вальвера, который теперь большую часть времени проводил вместе с Пардальяном, в комнату шевалье постучала мадам Николь и сказала, что двое мужчин жаждут побеседовать наедине с шевалье де Пардальяном.
— Прикажите этим господам подняться сюда, — бросил Пардальян.
Как только дверь за мадам Николь закрылась, шевалье воскликнул:
— Пусть меня изжарят живьем, если это не люди Фаусты, пришедшие за ответом на послание.
А так как Вальвер из скромности собрался удалиться, Пардальян живо остановил его:
— Останьтесь, сын мой. Ваше присутствие не будет лишним.
Вальвер послушался и тихо удалился в угол.
Мадам Николь ввела двух посетителей и сразу вышла. Гости стояли на пороге, прикрывая лица плащами и дожидаясь, пока хозяйка гостиницы не затворит за собой дверь. Однако Пардальян сразу угадал, что одним из посетителей была сама Фауста, а другим — ее верный телохранитель великан д'Альбаран.
Все четверо учтиво раскланялись; со стороны могло показаться, что встретились лучшие друзья, а не заклятые враги. Однако на предложение Вальвера сесть Фауста и д'Альбаран ответили отказом. Из этого можно было сделать вывод, что они не собирались задерживаться в комнате надолго. И действительно: Фауста без обиняков приступила к делу.
— Шевалье, — начала она, — я пришла за ответом на свое письмо; мне известно, что вы получили его.
— Как, принцесса, — насмешливо воскликнул Пардальян, — вы сами пришли за ответом? Какая честь для моего скромного жилища!..
— Шевалье, — сурово ответила Фауста, — я не привыкла перекладывать свои дела на других.
— Как я вас понимаю, принцесса! — снова усмехнулся Пардальян.
И сменив насмешку на ледяную вежливость, добавил:
— Позвольте мне прежде всего вернуть вам ту драгоценную безделушку, которую вы столь неосторожно оставили в пустом доме; любой бродяга мог зайти туда и взять ее.
— Я знала, что кинжал попадет в надежные руки, — ответила Фауста, беря кинжал, протянутый ей Пардальяном.
Немного помолчав, она спросила:
— А если я попрошу вас оставить у себя это оружие на память обо мне?..
— Я охотно бы согласился, сударыня, если бы речь шла о простом кинжале. Но эта игрушка слишком дорога для меня, поэтому, к великому своему сожалению, я не могу ее принять, — вежливо отказался Пардальян.
— Хорошо, не будем больше говорить об этом, — не стала настаивать Фауста.
Опустив кинжал в карман камзола, она продолжила:
— Вернемся к делу…
— То есть к ответу, которого вы от меня ждете, — еще более холодно уточнил Пардальян.