Но вот дрогнул гребной винт, постепенно набирая обороты. Лодка пришла в движение, которое убыстрялось до тех пор, пока скорость не достигла крейсерских параметров. Теперь уже приполюсный «пятачок подлянки» не был ей опасен. Его удалось перехитрить.
Сильно обмороженного, но всё ещё живого лётчика тотчас поместили в корабельный лазарет, где доктор Целиков принялся его обследовать. А погибшего пилота поместили до возвращения в базу в один из корабельных рефрижераторов. Обнаруженные документы свидетельствовали, что в живых остался штурман старший лейтенант Михаил Друган, тогда как погиб командир экипажа капитан Виктор Ямщиков.
О том, что лётчики найдены, удалось послать РДО перед самым погружением лодки. В ответ же был получен приказ полным ходом идти на перехват неопознанной атомной лодки, предположительно большого водоизмещения, которая по данным разведки направляется подо льдами в район Кольского полуострова. А обстановка была тревожной. В полярных морях разворачивались крупные силы шестого американского флота. И вот теперь угроза родным берегам исходила уже из подо льдов. Впрочем, было ещё достаточно времени, чтобы занять изначальный район для патрулирования. Непрядов утвердил новый расчётный курс и пошёл в лазарет, чтобы проведать обмороженного лётчика.
Егор нашёл его далеко не в лучшем состоянии. Старший лейтенант Друган пребывал в глубокой коме. Он лежал на койке в отдельном помещении лазарета, похожий на мумию египетского фараона. Всё тело его было сплошь забинтовано. Лишь по хриплому и прерывистому дыханию можно было понять, что лётчик ещё жив.
— Ну, как он? — с волнением спросил Непрядов.
— Да сами видите, в каком он ужасном состоянии, — тихо и озабоченно ответил Целиков. Знаком он дал понять, что лучше перебраться в соседнее помещение, чтобы не тревожить больного. Непрядов тотчас подчинился, на цыпочках последовав за доктором.
— Жить будет? — прямо спросил его о главном, что тревожило теперь весь экипаж.
— Я постараюсь, — уклончиво пообещал доктор. — Но придётся оперировать. Без этого никак нельзя.
— Ясное дело, — согласился Непрядов, устало опускаясь на табурет. — Теперь надо постараться сберечь его, — и добавил, исподлобья глянув на Целикова. — Во что бы то ни стало, Александр Сергеевич.
Доктор понимающе кивнул, хотя ясно было и то, что он всё же обыкновенный корабельный эскулапе, а не всесущий Господь Бог, который может сотворить чудо.
Видя, что командир не торопится, Целиков предложил ему кофе. Егор не отказался. Они расположились здесь же за столиком в процедурной, где у доктора было оборудовано нечто вроде уютного гостевого уголка.
— А сможете, Александр Сергеевич, оперировать в такой вот непростой подлёдной обстановке? — спросил Егор, отхлёбывая из чашки обжигающий кофе маленькими глоточками.
— В этом особой проблемы нет, хотя определённая опасность всё же существует, — сказал Целиков, настраиваясь на философский лад. — Опыт на сей счёт у морской медицины имеется предостаточный, — и пояснил.
— С тех пор, как некто Кудрин, корабельный доктор с фрегата «Александр Невский», первым в конце прошлого века сделал в море операцию под эфирным наркозом.
— Вот видите, в конце века, — как бы укорил Егор Целикова сразу за всех его корабельных собратьев по профессии. — А великий Пирогов, если не ошибаюсь, делал подобные операции в полевых условиях гораздо раньше, в самый разгар Крымской войны.
— Всё так, — согласился Целиков. — Но должен заметить, Егор Степанович, что над корабельными медиками той поры весьма долго довлело мнение известного военно-морского эскулапа Бахерахта, — Целиков поднял указующий перст, воздавая должное авторитету своего коллеги. — Так вот он утверждал, что «каждая болезнь гораздо опаснее на море бывает, нежели на берегу». Поэтому корабельные медики старались тогда особенно не рисковать. Больных мореходов, от греха подальше, просто свозили на берег при первой же возможности и уже там их оперировали.
— Тоже мне, гиппократы нептуновы, — подколол доктора Егор. — А потом что же, расхрабрились?
— Да жизнь заставила смелее быть, — Целиков утверждающе ткнул пальцем в стол. — Корабельные медики уже в море стали бороться за жизнь каждого моряка, оказавшегося в беде. Кстати, в Великую Отечественную войну почти девяносто шесть процентов больных и раненых моряков корабельного состава было возвращено в строй.
— Выходит, этот самый ваш Бахерахт был обыкновенным перестраховщиком?
— А вот и нет, — упрямствовал доктор. — В чём-то сей корабельный эскулап был всё-таки прав, поскольку всякая болезнь на море действительно опасна. Она во сто раз усиливается изнурительной качкой, да и всем ненормальным укладом нашей жизни, перестройкой её ритма. На состоянии организма в море вообще сказывается масса всякой всячины.
— Ладно, убедили, — примирительно согласился Непрядов. — Надеюсь, что вашего опыта, Александр Сергеевич, в данном случае будет достаточно.
— Я постараюсь, Егор Степанович, — снова пообещал доктор.
Командиру ничего не оставалось, как поверить на слово. И потом, ведь не было ещё случая, чтобы доктор хотя бы раз в чём-то подвёл свой экипаж. А что касается его осторожности, — такой уж он, верно, обстоятельный и разумный человек, не привыкший бросать слов на ветер.
По корабелке Непрядову доложили, что для него приготовлена корабельная сауна. После изнурительного вояжа на «пятачок подлянки» надо было хорошенько отогреться и попариться. Непрядов через приоткрытую дверь глянул ещё раз на Другана и отправился в бытовой отсек.
А сауна была сработана на подводном корабле по всем правилам настоящей финской бани. Правда, округлые каменюги были горкой навалены в жаровне скорее для красоты, чем для пользы дела. Но зато свежий пар можно было по собственному усмотрению доводить до любой температуры, которой душа желала. Имелся даже небольшой бассейн, который заполнялся донельзя холодной и просоленной забортной водой.
Егор долго сидел на самой верхней полке, привалившись спиной к обшивке из ольховых, гладко выструганных досок, совсем разнежившись и разомлев. Ему было хорошо и спокойно. Он всё же испытывал удовлетворение от того, что спас чью-то человеческую жизнь. И ещё оттого, что сам не заблудился и не сгинул вместе с двумя моряками на том самом распроклятом «пятачке подлянки». Вспомнилось, а ведь был момент, когда он уже начал сомневаться в том, что разыщет пропавший экипаж. Но всё обошлось. Подумалось, а будь иначе, он бы себе этого никогда не простил, до конца дней своих считал бы себя виноватым. Выходило, что опять ему повезло. И вот так бы всегда…