живёт превеликое множество. Необыкновенный он лишь для нас.
— Ты знаешь, откуда он? Гелия раскрыла тебе и эту тайну?
— Я и сама люблю поразмышлять. Хотя бы иногда. Не теперь. Сейчас я тону в таких жутких дрязгах за обладание школой, созданной когда-то моей же бабушкой, что реально становлюсь умственно расстроенной. Прости меня, Нэя. Я всегда любила тебя и люблю по сию пору. Желаю тебе только счастья.
— Я тоже люблю тебя. Ты единственная родная мне душа, кто и остался у меня в столице…
— Разве не Эля стала единственной твоей подругой? Не её ты осыпала благодеяниями не по заслугам?
— Она необходима мне в моей очень сложной деятельности. И всё, что она имеет, она честно зарабатывает нелёгким трудом, уж поверь.
— Поверить в её честность я не могу, уж уволь. Да и устарела я для чувствительных объяснений в чисто женской привязанности. Я и от мужских-то признаний давно отвыкла. Зрелый возраст, часто отнимая у женщины её манящую сексуальную ауру, дарит иногда здравый ум и ясность души. А ты вправе выбирать себе тех слуг, кто тебя и устраивает.
— Кажется, ты обиделась…
— Кажется, я задолжала тебе некоторую сумму за десерт? — спросила Ифиса, демонстративно зарывшись в свою сумочку, а Нэя отлично видела, что сумочка её абсолютно пуста. Она взяла Ифису за руку, давая понять, что их размолвка — ерунда, денег ей не надо, что она хочет, чтобы им время от времени встречаться и общаться. Но Ифиса без всякого чувства поцеловала Нэю в щёку и быстро ушла по своим запутанным тропам навстречу невесёлым делам, унося в себе, непонятную для Нэи, горечь и обиду. Ей даже и в голову не пришло, что Ифиса, говоря о ревности неких женщин, имела в виду себя. Если и было что-то, когда-то, так ведь Ифиса и тогда не имела склонности к отрыву от реальности.
Нэя осталась стоять одна. Внезапно её обнял Антон. Они с Икринкой вышли следом. Икринка облизывала яркие пухлые губы и улыбалась.
— Кто эта расфуфыренная, как свадебный торт, тётя? — спросила она.
— Моя подруга, — ответила Нэя, — Кажется…
— Друзья не могут казаться, — сказала Икринка, — Они или есть, или их нет.
— Прежде мне казалось, что ты тоже моя подруга, — ответила Нэя.
— Тебе не казалось, сказала Икринка, — Я как была, так и осталась твоей подругой.
Она явно была в настроении. Обняла Нэю и поцеловала её сладкими губами. После чего они с Антоном ушли, держась за руки.
— Я сшила тебе красное платье, — сказала Нэя ей вслед. — Как ты и просила.
— Я ни о чём тебя не просила, — ответила она, не оборачиваясь. — Разве я кукла, чтобы обрядиться в красное платье?
— Ты просила… — сказала Нэя, не понимая и Икринку тоже. — И при чём тут кукла? У твоей мамы тоже было красное платье… — тут она замолчала, вспомнив тот ужасный день, когда Гелия и нарядилась в красное платье…
… — Она помешалась на своих платьях, — сказала Икринка Антону. — Она только и говорит, что о платьях. Интересно, а о чём она разговаривает с отцом? Как думаешь?
— Думаю, что точно не о платьях, — засмеялся он.
— Давай жить здесь, — сказала Икринка, рассматривая людей на улице и вокруг. — Мама любила Паралею. Жила тут. Как я понимаю, почему она сбежала от вашего скучнейшего благополучия. Маленький закрытый мирок счастья, когда вокруг всё иначе, это по-настоящему скучно. Счастье должно быть всеобщим. Только тогда жить будет радостно.
Они углубились в бедные кварталы. Икринка раздавала деньги умышленно неумытым попрошайкам, — они стали появляться на окраинах, тогда как в центре их не было. Заглядывала при этом им в глаза, чего обычно не делают люди, подавая милостыню. Потом она задумчиво произнесла, — Когда человеку трудно жить, ему не бывает скучно. Плохо — да, но не скучно.
Разве кукла умеет любить?
Они набрели на какой-то магазинчик игрушек. Икринка раздумчиво бродила среди витрин, где сидели разноцветные куклы. Некоторые были настолько искусно сделаны, что являли собою подобие живых девушек в миниатюре, или детей. Местное кустарное творчество было удивительным. Это был квартал ремесленного люда. У одной из витрин стояла мать с девочкой. Девочка тихо причитала, не желая отходить от куклы, красующейся в самом центре магазинчика. По-видимому, это был чисто витринный образец. Очень дорогой, выставленный для привлечения внимания, без шанса его продать из-за дороговизны. Мать тащила дочь прочь.
— Ты уже большая. Стыдись. Да и денег таких нет. Это роскошь не про нас с тобой. — Зачем она и сама пришла в подобный магазин дразнить ребёнка? Или из собственного любопытства? На кукле было пунцовое платье, шляпка с цветами, туфельки в цветочках, увидев которые Антон хмыкнул. Они были маленьким подобием тех туфель, что он отнёс Нэе после купания, когда они с шефом чуть не схватились на берегу озера. Что было причиной приступа гнева, уже нельзя было и вспомнить. Кажется, Рудольф оскорблял Нэю.
Икринка вытащила из поясной сумочки деньги и подала продавцу — старому человеку, возможно, мастеру этих кукол. Он взял из её рук нужное количество денег, она подставила ему щедрую пачку, но он не взял ни одной лишней бумажки. Женщина, замотанная в своё серо-крапчатое одеяние, с закрытыми куском ткани волосами, но совсем не старая, только обесцвеченная раньше времени, смотрела с жадностью на деньги в руках Икринки. Она страдала от вида чужого благополучия и в одежде, и в деньгах. После покупки Икринка, развернувшись к девочке, отдала ей куклу.
— На, бери!
Мать отпрянула, но ребёнок схватился за куклу с детской непосредственностью.
— Зачем она тебе? — спросила Икринка у девочки
— Она будет моей дочкой, — девочка уже прижимала к себе куклу, боясь, что её вдруг отнимут, а ей дали по ошибке. Во всяком случае, мать решила, что куклу дали ей только подержать, и готова была отнять её и тотчас же вернуть сумасбродной девушке, вздумавшей тут поразвлечься с чужим ребёнком. Или подразнить их недоступным богатством. Радости в её лице не было, а только ожидание неприятности. Девочка теребила цветы на шляпке. Пунцовое сокровище, тараща глаза, было безучастно к ласкам ребёнка.
— Но ведь она не сможет с тобой разговаривать. И вообще, ничего… — сказала Икринка. Мать, плохо понимающая ситуацию, боялась, что девочка испортит куклу, и пыталась контролировать движения дочери, охраняя чужую вещь.
— Я научу её разговаривать, — сказала девочка.
— Но любить тебя она не сможет.
— Сможет! Я буду играть с ней, шить ей платья из лоскутков, которые принесёт мне мама с фабрики. Она полюбит меня. Дам ей сладости.
— Разве сможет она ответить тебе? — продолжала