Едва императорская карета пересекла Перекоп, как в грохоте копыт и облаке пыли их окружили 1200 татарских всадников с кривыми саблями, копьями, луками и стрелами, словно путешественники переместились в темное прошлое Европы. «Что скажут в Европе, мой дорогой Сегюр, — спросил де Линь, — если 1200 татар отконвоируют нас в ближайший порт, посадят благородную Екатерину и Римского императора на корабль и доставят в Константинополь?» К счастью для Линя, его предположения не достигли ушей Екатерины. Отряд татарских мурз, одетых в зеленые с золотом мундиры, составлял теперь ее личный эскорт, а двенадцать татарских мальчиков прислуживали ей в качестве пажей.[733]
Кареты и всадники, неслись все быстрей и быстрей и обогнули отлогий холм, за которым скрывалась древняя столица татарского ханства. Когда дорога пошла вниз, восьмерка лошадей вдруг понесла, но Екатерина не выказала ни малейшего волнения. Татарам удалось успокоить лошадей, и поезд остановился у ворот Бахчисарая.
Ханский дворец — резиденцию хана, гарем и мечеть — строили невольники-украинцы по планам персидских и итальянских архитекторов, в мавританском, арабском, китайском и турецком стилях с неожиданными чертами европейской готики. Планировка повторяла расположение константинопольских дворцов с их многочисленными воротами и внутренними дворами. Высокие стены скрывали потайные сады с причудливыми фонтанами. Западные детали убранства и толщина стен напомнили Иосифу кармелитский монастырь. Рядом с мечетью располагалось кладбище династии Гиреев: две восьмиугольные ротонды окружали ханский мавзолей, окруженный резными плитами надгробий. Вокруг дворца между двумя рядами белых скал лежал татарский город с его банями и минаретами. На холмах Потемкин расставил фонари, чтобы путешественники чувствовали себя как в волшебном арабском дворце.
Екатерина расположилась в бывших покоях самого хана, куда входил «великолепный и причудливый зал для аудиенций» — богато украшенный, с дерзким девизом: «Признают и завистники, что ни в Исфахани, ни в Дамаске, ни в Стамбуле не видели подобного». Иосифу отвели комнаты брата Шагин-Гирея. Потемкин, разумеется, поселился в помещении бывшего гарема. Сладкий запах садов — апельсиновые деревья, розы, жасмин, гранаты — наполнял каждую комнату, где диваны тянулись вдоль всех четырех стен, а в середине бил фонтан. За обедом Екатерина принимала муфтиев, с которыми обходилась весьма почтительно. В адресованном Потемкину шуточном стихотворении императрица восклицала: «Не здесь ли место рая? Хвала тебе, мой друг!»[734]
Иосиф со свитой отправился осматривать Чуфут-Кале, город, вырубленный в скале в восьмом веке евреями-караимами. Вернувшись в Бахчисарай, Нассау, Сегюр и де Линь отправились исследовать татарскую столицу. Самый озорной из них, хотя и двадцатью годами старший Сегюра, де Линь хотел непременно увидеть лицо хотя бы одной татарской девушки. Через двое суток, в 9 часов утра 22 мая, монархи, окруженные татарскими пажами и всадниками и донскими казаками, выехали, чтобы увидеть главный акт потемкинского спектакля.
В Инкермане император и императрица обедали во дворце, построенном на скале, нависающей над морем. Играл потемкинский оркестр. На склоне холма гарцевали татарские всадники. Вдруг светлейший подал знак, открылся занавес и двери на балкон распахнулись. Когда монархи встали из-за стола, эскадрон умчался прочь и перед ними открылось невероятное зрелище.
Спускающиеся к морю горы образовывали глубокую бухту, а в середине ее красовался целый флот — не меньше двадцати линейных кораблей и фрегатов стояли на якоре, в боевом порядке, носами ко дворцу. По следующему знаку князя флот салютовал всеми пушками. Этот грохот, вспоминал позже Сегюр, словно объявлял, что Российская империя достигла юга и что екатерининские армии «через 30 часов могут водрузить свои флаги на стенах Константинополя». Перед путешественниками лежал основанный тремя годами раньше Севастополь.
Как только пушки умолкли, Екатерина подняла тост за своего лучшего друга, глядя на Иосифа, но не называя его. Можно представить себе чувства, обуревавшие императора Священной Римской империи германской нации. Свою обычную невозмутимость сохранил только Фицгерберт. Все взоры обратились на Потемкина. Присутствующие при этой сцене русские не могли не думать о петровском завоевании Балтики. Кто же из придворных произнесет это первым? «Ваше величество, — сказал наконец Сегюр, — создав Севастополь, вы завершили на юге то, что Петр Великий начал на севере». Нассау обнял Потемкина и попросил дозволения поцеловать руку императрицы. «Я всем обязана князю Потемкину, — сказала Екатерина, — так что целуйте его. — И, смеясь, обернулась к светлейшему. — Надеюсь, теперь никто не назовет его ленивым». Потемкин облобызал ее руки и прослезился.[735]
Светлейший провел царицу и императора к шлюпке, которая повезла их в Севастополь, остальные последовали за ними на другой лодке. Они прошли прямо под носами трех шестидесятишестипушечных кораблей, трех пятидесятипушечных и десяти сорокапушечных фрегатов, которые приветствовали императрицу еще тремя залпами. Матросы кричали «ура». Гости высадились у подножия каменной лестницы, ведшей прямо к адмиралтейству, где Екатерину ждали апартаменты. Вокруг лежал новый город Севастополь, «самый прекрасный порт, какой мне доводилось видеть», — записал Иосиф. Его восхищению не было предела: — В бухте стояли 150 судов, готовых к плаванию и сражениям». Порт охраняли три артиллерийские батареи. На склонах стояли дома, лавки, два госпиталя и казармы. Сегюру казалось невозможным, что Потемкин смог сделать все это в месте, где три года назад не было ничего. «Императрица, — отмечал Иосиф, — в совершенном экстазе [...] Князь Потемкин на вершине могущества, ему воздают невообразимые почести».[736]
И монархи, и князь думали об одном: о предстоящей войне. Екатерина II Потемкин чувствовали, что у них хватит сил разбить турок. Императрица спросила Нассау, так же ли хороши ее корабли, как турецкие в Очакове. Он отвечал, что российские суда могут положить турецкий флот к себе в карман. «Как вы думаете, осмелюсь я это сделать?» — улыбнулась она де Линю. Потемкин повторял, что Россия готова к войне и, если бы не Франция, «мы начали бы прямо сейчас».[737]
Екатерину, однако, здравомыслие не покидало, и она приказала Булгакову направить султану ноту, удостоверяющую, что она не имеет тех намерений, какие можно было бы предположить. Тем не менее и европейские дипломаты, и Высокая Порта имели все основания полагать, что владычица Севера готова перейти в наступление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});