— справляться не только с детьми, но и с загонами Полины. Но почему-то я все равно радуюсь. Может сам не до конца осознал, но у меня нет ни единой мысли, что с рождением детей все пойдет наперекосяк. Правда, сначала их надо выносить и родить. С Полиным недоеданием действительно мой косяк.
Тихонько приоткрываю дверь в абсолютно темную палату и тут же комнату озаряет неяркий свет.
— Ты что здесь делаешь?! Напугал, блин. Кто так крадется?! — испуганно бросает Полина, усаживаясь на кровати. Глаза стеклянные, губы красные и искусанные. Ну чего ты творишь, дурочка?
— Прости, я не хотел тебя будить, подкрадывался на случай, если ты спишь, — прохожу в палату, закрывая за собой дверь ногой.
— А ты допускал мысль, что я могу заснуть? Слишком самонадеянно с твоей стороны, тем более, зная меня, — скрестив руки на груди, недовольно бурчит себе под нос Полина.
— Я тебе подарки принес. Думаю, тебе понравится.
— Подарки?
— Ну, можно сказать и так.
— Шутишь? — недоверчиво интересуется Полина, хмуря лоб.
— Нет, — вполне серьезно произношу я, откладывая пакеты в сторону, и быстро принимаюсь скидывать с себя одежду, наблюдая за ошалелым взглядом Полины. — Я тут ночевать останусь, а не то, что ты подумала. Наверняка, и так херни в голове надумала за эти несколько часов. Так что пресеку дурь, пока еще возможно. Не бойся, я буду в трусах, спортивных штанах и вот этой замечательной футболке. Персонал клиники смущать не буду. Кстати, хорошую тебе мама пижаму подогнала. Прям няшная, с мишками.
— Ты мне сейчас не нравишься, Сережа.
— В смысле? — присаживаюсь на кровать. Да, какая-то она узкая. Не подумал я об этом. Спать вдвоем будет не слишком удобно.
— В прямом. Не надо со мной церемониться, ясно? И вот это вот наигранное счастье передо мной демонстрировать тоже не надо.
— Кто сказал, что оно наигранное? — Полина ничего не отвечает. Молча закрывает глаза, откидывая голову назад.
— Полиуретановый презерватив оказался реальным гондоном. Как прозаично, не находишь? — вдруг произносит она, открыв глаза.
— Шутишь, значит жить буду.
— Ты?
— Ага.
— Я не справлюсь, — мотает головой, закусывая губу.
— Справимся. Для начала возьми мой подарок, уверен, что тебе полегчает, — наклоняюсь к пакету и достаю оттуда коробку. — Открывай, не бойся.
Полина недоверчиво смотрит то на меня, то на коробку, но все же берет ее в руки. Разворачивает подарочную упаковку и издает что-то наподобие смешка.
— Пистолет?!
— Игрушечный водный пистолет, но выглядит как натуральный. В коробке есть водные краски красного цвета, которые хорошо отмываются. Давай их вставим внутрь, — беру игрушку, которая выглядит точь-в-точь как настоящий пистолет и вставляю краски. — Вот сюда надо нажимать. Пиф-паф. Можешь пульнуть в меня прям сейчас, я специально в гипермаркете прикупил белую футболку, чтобы было видно, типа кровище. Стреляй. Все как ты любишь, аля триллер в живую.
— Только после того, как у тебя появится ответное оружие и на природе. Еще чего, стены гадить в клинике, — слезы слезами, но здравый ум у Полины все же не отнять.
— Тебе не угодишь. Стреляй мне в лоб с расстояния, — встаю с кровати и отхожу на пару шагов.
— Отомстить за то, что обрюхатил меня двойней?
— Ну типа того.
— Ты дурак, Алмазов. Я так-то не в куличики играла. Обвинять в этом тебя можно было бы, если бы Леопольд был не зачехлен, а так… натрахались, пора и честь знать. Шутка. Хотя не шутка, — вновь закрывает глаза и откидывает голову назад. — Я кашу не умею варить. Не умею, Сережа. Ни одну кашу. Ни манку, ни геркулес. И какие там еще бывают. Ничего. Я не умею варить эту гадость.
— Поль, да на хрен нам сдалась эта каша? — сажусь рядом, откладывая в сторону водный пистолет.
— Ты дурак что ли? А дети по-твоему, что едят? Пиццу?
— Господи, давай доживем до этих говнокаш. Вообще-то младенцев кормят молоком. Грудным. А потом уже смесями, прикормами и прочим. Каши, блин. Главное, чтобы тут все было, — кладу ладони на Полину грудь. — А для этого надо усиленно есть. Я бы сказал, даже жрать.
— Мда… еще и грудь обвиснет. Вот об этом я почему-то не думала.
— Не обвиснут твои сиськи. Я договорюсь с малявками, как только они родятся, чтобы ели сразу и не буянили.
— Очень смешно, — ложится на кровать, прикладывая руки к своему животу.
— Поль, это все наживное. Я тоже не умею, но ведь все справляются, чем мы хуже? Правильно — ничем. Это же даже какой-то вызов самому себе. Глупо говорить, что будет легко и не будет хлопот. Будет. Но ведь в этом и приятное есть, — приподнимаю верх пижамы, оголяя Полин живот.
— Какие приятности? Растяжки на животе?
— Нет, — легонько поглаживаю ее живот. — На летних экзаменах никаких волнений, тебе поставят все автоматом, — целую чуть ниже пупка. — Это, во-первых, во-вторых, у нас будет новая большая квартира. В-третьих, тебе будет куда применить твои диктаторские замашки и занудничевство.
— В смысле?!
— В прямом, — снова целую ее в живот, от чего Полина наконец-то улыбается. — Будешь воспитывать умных, воспитанных детей с пеленок. Карточки там всякие показывать с первого дня жизни, чтобы в садике были самыми умными и утерли всем нос.
— Прекрати. Я знаю, что ты делаешь.
— Что?
— Пудришь мне мозги. Это бессмысленно, Сережа. Я не собираюсь делать аборт, — вполне серьезно произносит Полина, поглаживая меня по голове. — Так что не надо мне расписывать прелести жизни во время беременности и после родов. Я — реалистка. Циничная, эгоистичная, но реалистка. Предупреждаю сразу, как только я отсюда выйду, я не уволюсь с работы. Если надо будет — буду брать больничные. Но с работы не уволюсь. Хрен им.
— Кому? — ошарашенно поднимаю на нее голову.
— Тому, кто берет налог с моей и без того маленькой зарплаты. Все возьму с государства. Начиная с декретных, заканчивая всякими пособиями. Надо изучить этот вопрос. А если уволюсь сейчас, то никаких декретных мне не видать. Так что, хрен им, — зло бросает Полина. Блин, и смех, и грех.