Но не следует думать, что метаморфоза — форма только мифологического мышления. Это вечный модус человеческой мысли, включая новоевропейскую и научную, связанный с самими ее основами. Там, где в прогрессе сознания рождается существенный элемент нового, необъяснимый и непокрываемый логическими средствами обнаружения его связности и мотивации, мы имеем дело с метаморфозой в развитии мысли (или, если угодно, какой-то «революцией» в познании и мышлении). Именно так обстоит дело в науке, наиболее строгой и логически последовательной сфере прогресса мысли. Здесь не место развивать эту тему. Интересующихся ею более подробно можно отослать к книгам Л. Полани «Личностное знание», Т. Куна «Структура научных революций» и другим. Темы их не связаны с понятием или термином метаморфозы, но в них показывается, что даже в науке знание личностно, и поэтому его неявный и невыявленный до конца фундамент всегда шире логически выявленных результатов; и что развитие науки идет через эпохальные революции мысли либо, при более осторожном подходе, через ее микрореволюции на каждом шагу. Конечно, кроме характеризующих психику и сознание, есть и метаморфозы природного, вполне объективного типа — космические, геологические, биологические, химические и т. д. За пределами соизмеримой с человеком сферы (на границах мега- и микромира) классическая логика науки также оказывается неприменимой для раскрытия характера объективных метаморфоз, они соотносятся не с прямыми (динамическими), но с косвенными (статистическими) закономерностями науки.
Но все это вопросы, выходящие за рамки темы. Для нас важно, что фантастика — та сфера художественной образности и эстетического сознания, где метаморфоза была и осталась основополагающей категорией, поскольку это древнейшее и до сих пор живое выражение принципа пограничности — резкой и логически до конца неисчерпываемой ситуации обновления, перемены и перехода. Заметим, что невыявляемость основ глубокой метаморфозы логическими средствами объяснима просто. В процессах метаморфоз в сознание и отражаемый в нем объективный мир вторгается нечто существенно новое. А при таком вторжении (или открытии), как известно, вновь познанное и доступное связному объяснению соотносится с более обширной, обнаруживаемой самим открытием, сферой непознанного. Расширяя познание, мы гораздо быстрее расширяем непознанное. Это принципиальное отношение содержания вновь выявляемого к невыявляемому, но ф а к т и ч е с к и у ж е п р и с у т с т в у ю щ е м у в сознании, и отражено в логической структуре метаморфозы, а через нее — в логической структуре фантастики (как связи в ней ratio и intuitio).
Стоит добавить, что в эстетике по отношению к художественно выражаемым ситуациям и формам метаморфозы употребляют нередко термин «гротеск». Такое обозначение столь распространилось и укрепилось, что, даже обращаясь к широкому читателю, мне представляется полезным оговориться. Мы не прибегли к этому термину по трем причинам. Во-первых, по происхождению и буквальному смыслу это случайный термин (от итальянского grotta — пещера, где и были открыты и привлекли внимание такого типа изображения). Понятие же метаморфозы прямо связано с сутью дела и в самой художественной литературе имеет традицию гораздо более древнюю, чем возникший в конце XVII века эстетический термин «гротеск». Во-вторых, понятие гротеска при своем углубленном раскрытии все равно требует обращения, пусть образного и беглого, к термину «метаморфоза». Иными словами, не только исторически, но и по существу понятие метаморфозы первично, а гротеска — вторично и производно. Обратимся же к первичным понятиям. Наконец, вокруг термина «гротеск» накопилось много полемики. Мы не хотим в ней участвовать и предпочитаем более очевидное и простое понятие.
Р е в о л ю ц и я — исторически сложившееся и вызревшее к новому времени явление «социальной метаморфозы», обусловленной в основном объективными силами, но — в чем и отличие ее от традиционного бунта или восстания — сознаваемой вождями, теоретиками и массами как целенаправленная перестройка основ социальной системы, обращенная в будущее. Это явление — как революция социально-политическая, экономическая, культурная (в том числе научно-техническая) — стало осевым для нового времени и отразилось во всех его сферах. Революция неизбежно основное и формообразующее событие не только своей эпохи, но также предшествующей и последующей, а все новое время — это цепь революций и реакций на них. Однако если говорить об искусстве, то жанры границы, и прежде всего фантастика, есть та область, где революция отразилась с т р у к т у р н о, т. е. наиболее непосредственно и глубоко (не только в тематике, но в самой форме и внутреннем духе жанра). Феномен революции как бы изнутри организует строение и каждый образный элемент современной фантастики независимо от тематики. Что же касается прямых тематических выражений, то фантастика, как известно, наиболее пригодное и благодарное поле для художественных форм социального эксперимента — социологического моделирования, прогноза и даже нового познания прошлого. Правда, не стоит забывать, что это в основах этический и эмоциональный, а не строго научный — пусть даже мысленный — объективный эксперимент. Оба типа эксперимента обращены к реальности, но предъявляют к ней разные требования. Акцент научного — что есть и будет на самом деле, научно-фантастического — как хотелось бы и должно быть (или не должно быть). Конечно, таковы отличительные устремления всего содержательного искусства, но в фантастике они выражаются особо наглядно и непосредственно.
Положение героя современной фантастики на грани миров, на перекрестке путей (а это его жанровое, структурное положение) содействует раскрытию в ней тем и образов, связанных со свободой, выбором и перерождением личности. Жизнь личности, если таковая имеется, представляет в своих основах свободный выбор — процесс мучительный и незавершимый, но и творческий, плодотворный — поистине духовные роды. Внутренне бесконечный мир устремленности духа ввысь и в себя и родовых страданий души был открыт в европейском искусстве в качестве центральной тематики всего пару веков назад. И в фантастике, может быть, с наибольшим жанровым откликом (в массе наивно и деформировано, но это подтверждает органику жанра) — выразились затруднения и специфика «внутреннего человека», отличающие атмосферу нашего времени.
Таковы, как представляется на сегодня, уроки фантастики и основные черты эстетики фантастического.
Н. Никитина
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});