Через несколько дней, как я был у него, он явился ко мне и рассказал: познакомился с очень интересной красивой дамой, конечно, увлекся ею, и они весело проводили время, разъезжая по окрестностям Ниццы, но дама упросила его заехать в Монте-Карло, а потом зайти в казино, где и засела играть в рулетку. Спустив все свои деньги, начала уговаривать его поиграть, он расчувствовался к просьбам ее, решил поставить какуюто сумму; проиграл, она умоляла продолжать, и он по слабохарактерности потерял голову, играл до тех пор, пока не проиграл 600 тысяч франков и все свои деньги, привезенные из России. Послал телеграмму в Петербург с просьбой перевести ему деньги и теперь ожидает их, но его тянет поиграть, а потому просит дать ему заимообразно 2 тысячи франков, которые отдаст по получении из Петербурга. На его просьбу я напомнил его мне совет: даже отцу, проигравшемуся в казино, ничего не давать. Обиженный Мансфельд ушел, и я больше с ним не видался. В Москве потом узнал от его родственников: из Петербурга ему высылали несколько раз деньги, потом перестали, и его казино отправило в Россию за свой счет, вручив железнодорожный билет в вагоне.
В то время, как я однажды сидел за кофеем в бювете француженки, пришли туда два крупье из Монте-Карло, рассказавшие, что акции казино поднялись благодаря приезду какого-то русского богача.
В этот же день узнал от своих московских знакомых, что приехал Николай Дмитриевич Стахеев, его приезд в Монте-Карло всегда сопровождается повышением курса акций, так как он крупно играет и обыкновенно проигрывает. Н.Д. Стахеева я лично не знал, хотя он был пайщиком Товарищества, где я был директором, но он ни разу не был на общем собрании пайщиков.
Николай Дмитриевич наследовал от отца крупное наследство, что- то около 5 миллионов рублей, и хорошее дело. Он серьезно занялся делом, обладая большими коммерческими способностями, сравнительно в короткое время 5 миллионов обратил в 40 миллионов рублей. Жил он в то время в Елабуге в Сибири 9*, где женился на какой-то даме, откупив ее у мужа-чиновника за крупную сумму.
Переехал на жительство в Москву, купивши особняк в приходе Харитония в Огородниках 10*, где был старостой, тратя большие деньги на украшение и благолепие храма. В Москве начал скупать старые дома на лучших улицах, строить многоэтажные дома, получая от них большой доход. Купил большую землю на Новой Басманной улице, где построил громадный особняк (в данное время [тут] помещается НКПС) 11*.
В это же время начал увлекаться красивыми женщинами, тратя на них большие деньги. Жил с женой какого-то художника (Маковского), еще со многими артистками. С женой разошелся. Путешествуя за границу с дамами, он, естественно, попал в Монте-Карло, где и сделался хорошим клиентом казино, сильно разматывая свои капиталы без жалости и сожаления.
Жена его, испугавшись плохих результатов для своих детей, задумала взять его под опеку, обратилась к известному присяжному поверенному Плевако с просьбой об этом. Плевако отказался, сказав: «На таких людей, как ваш муж, наложить опеку не придется: он сумел сравнительно в короткое время капитал отца увеличить во много раз».
Потом Н.Д. Стахеев обеспечил своих детей несколькими домами, а жене отдал свой особняк на Новой Басманной. Жена Стахеева переехала из него, сдав его внаймы вдове С.Т. Морозова Зинаиде Григорьевне за 25 тысяч рублей в год. Строил этот особняк мой знакомый архитектор Михаил Григорьевич Бугровский, сообщивший, что постройка дома обошлась в 1 миллион рублей.
В 1932 году, когда я писал об этом, Н.Д. Стахеев был жив, жил за границей на получаемую пенсию от казино в Монте-Карло.
На юг Франции, в местечки, разбросанные между Ментоном и Канном, стремятся богатые люди из всей Европы, чтобы в тяжелые зимние месяцы пожить под полуденным солнцем и насладиться красотами природы, чудным воздухом и всеми удобствами жизни, устроенными предприимчивыми французами. В первые месяцы своего пребывания туристы отдаются полному наслаждению всеми этими благами дивного земного уголка мира. В нем все приспособлено, чтобы наполнить жизнь приехавших всеми удовольствиями, какие только возможны: карнавальные шествия с остроумным изображением смешных сторон жизни, волновавших в то время общество; битва цветами между публикой, сидящей на устроенных особых верандах, с катающимися нарядными дамами и господами в экипажах, украшенных вплоть до колес живыми цветами. Я не в состоянии перечислить все удовольствия, какие там только имеются, приноровленные ко вкусу всех народностей; так, мне в Ницце пришлось видеть впервые любимое испанское развлечение — бой быков, а в 1890 году, в мое первое посещение Ниццы, увидал первый кинематограф, устроенный в простом деревянном балагане, когда еще не было его в других больших городах Европы. В эти местечки устремляются лучшие гастролеры всех стран, да вообще все выдающиеся по талантливости в мире искусств и развлечений — все едут туда со своими услугами позабавить богатых людей, только платите деньги — и отказа не будет ни в чем.
Все эти местечки — сплошное место развлечений, но как они ни разнообразны и ни интересны, а месяца через полтора надоедают — набивают оскомину; так и случилось со мной, меня оттуда потянуло, и, пользуясь случаем отъезда моих знакомых, кавказца (не то абхазца, не то менгрельца) и его жены-француженки, в Рим на Пасху, я поехал с ними.
С кавказцем (имя и фамилию забыл) я познакомился через его жену, учившую моих детей французскому языку. Кавказец рассказал мне, что он попал в Париж, бежав из России, будучи замешан в каком-то политическом деле. В Париж приехал без всяких средств и очень бедствовал, встретил девушку, занимающуюся педагогикой, она приняла в нем участие и помогла устроиться ему в какое-то дело, а потом он на ней женился. Француженка, жена кавказца, была истая католичка и все время мечтала попасть в Рим во время праздника Пасхи и побывать у папы. В Риме у нее был какой-то родственник — прелат 12*, он обещался для них устроить помещение и свидание с папой.
Накануне нашего отъезда в Рим оттуда приехал мой знакомый Николай Васильевич Скобеев и сообщил, что он прожил в Риме десять дней и все время была отвратительная погода, а в день его отъезда выпал большой снег, а потому советовал выезд отложить, подождать, пока установится хорошая погода, но ввиду того, что с прелатом был согласован день нашего выезда и он должен был нас встретить на вокзале, то мы поехали.
Когда приехали в Рим, и помину не осталось от снега, был превосходный солнечный теплый день. Встретивший нас прелат отвез на нанятую им квартиру, почти в центре города, близ Корсо 13*, на очень узенькой улице, населенной, как сказал прелат, преимущественно интеллигенцией. Когда проезжали по улицам, бросалось в глаза особое оживление, улицы были наполнены туристами, обыкновенно прибывающими к празднику. Прелат уверял, что в гостиницах нет свободных номеров: переполнены приезжими, и мне Рим еще более понравился, чем в первый раз, когда я был в нем.
Квартира, нанятая прелатом, оказалась превосходной. Состояла из трех комнат, отлично меблированных дорогой мебелью, с коврами, зеркалами и картинами. В средней комнате помещалась наша общая столовая и гостиная, а по бокам наши спальни с отличными кроватями, умывальниками, чистым хорошим бельем, и за все это уплачивалось нами по 5 франков в день, да, кроме того, в эту же плату входил утренний завтрак, состоящий из хлеба, масла, кофе и молока.
Прелат оказался очень милым и любезным; несмотря на то что он был пожилым, но водил нас по всему Риму, объяснял и показывал все, что имело в прошедшем какое-либо значение, историю Рима знал отлично, и его рассказы были интересны и полезны.
Желая отблагодарить прелата чем-нибудь, пригласил его и моих попутчиков обедать в лучший ресторан Рима, но обед был прескверный, приготовленный на оливковом масле, вина плохие, о чем я высказал моим компаньонам мое неудовольствие: в лучшем ресторане — и кормят так скверно!
На другой день прелат, когда пришло время обеда, повел в какой- то плохонький с виду ресторанчик, находящийся недалеко от центра, в странном по своей архитектуре доме, помещавшийся в подвальном этаже, вход в него и лестница были очень неказисты, но, когда мы вошли в ресторан, меня поразила картина кухни, находящейся как раз при входе: на большом прилавке лежали груды разной провизии в живописно-красивом виде, напоминающие картины Рембрандта nature morte 14*: здесь стояли корзины с рыбою, омары, устрицы, с горами всевозможных овощей, фруктами, сырами, а по бокам лежали куски мяса и разная птица и дичь. За прилавком стоял почтенный красивый старик, встретивший очень добродушно прелата приветствием, с любовью посматривая на него.