Классическая система интонационности (просодии) постепенно ослабела, и метрическое, основанное на долготе звуков стихосложение сменилось тоническим, основанным на ударении. Неизвестная древним в качестве системы или правила рифма, появившаяся в середине или конце стиха, придавала песне лирический характер и сближала ее с музыкой. Гимны должны были исполняться в церкви. Сначала эта поэзия с ударениями и рифмами была очень несовершенной, но она лучше подходила к свободному, глубокому и пылкому духу христианства, чем стереотипный, жесткий и холодный размер языческой классики[1249]. Количественная, долготная характеристика представляет собой более или менее произвольную и искусственную основу стихосложения, тогда как ударение, или выделение одного слога в многосложном слове, естественно и характерно для народной поэзии, а также привычно для слуха. Амвросий и его последователи, обладавшие чутьем, выбрали для своих гимнов двустопный ямб — наименее метрический и наиболее ритмический из всех древних размеров. Тенденция к благозвучной рифме шла рука об руку с предпочтением акцентированного ритма, и это проявляется в неумелых еще произведениях Илария и Амвросия, но более полно — у Дамаса, которого можно назвать отцом этого улучшения.
Рифма не является изобретением ни варварским, ни цивилизованным, но встречается практически у всех народов, во всех языках, независимо от степени развития культуры. Как и размер, она проистекает из естественного эстетического чувства соразмерности, благозвучия, завершенности и периодического повтора[1250]. Она встречалась даже в древнейшей народной поэзии республиканского Рима, например, у Энния[1251]. Нередко она встречается в прозе, даже у Цицерона, а особенно у святого Августина, которому нравятся изысканные аллитерации и глагольные противопоставления, такие как patet и latet, spes и res, fides и vides, bene и plene, oritur и moritur. Дамас Римский ввел это средство выражения в священную поэзию[1252]. Но только в священной латинской поэзии Средних веков рифма стала правилом, а в XII — XIII веке она достигла совершенства у Адама Сен–Викторского, Хильдеберта, святого Бернара, Бернара из Клюни, Фомы Аквинского, Бонавентуры, Фомы Челанского и Иакова Бенедетти (Якопоне из Тоди, автор Stabat mater), — но прежде всего, конечно же, в не имеющем равных грандиозном гимне о суде, который продолжает производить сильное впечатление в первую очередь из‑за искренности содержания, но и благодаря неподражаемому мастерству в музыкальном отношении к гласным. Я имею в виду не что иное, как Dies irae францисканского монаха Фомы Челанского (около 1250), — гимн, который вызывает изумление при каждом новом прочтении и который невозможно адекватно перевести ни на один из современных языков. У Адама Сен–Викторского также, в XII веке, встречаются непревзойденные рифмы. Приведем описание евангелиста Иоанна (из поэмы De S. Joanne evangelist а), которое Олсхаузен выбрал в качестве эпиграфа к своему комментарию на четвертое евангелие и которое Тренч объявляет самой прекрасной строфой латинской церковной поэзии:
Volat avis sine metaQuo пес vates пес prophetaEvolavit altius:Tarn implenda[1253], quam impleta[1254],Nunquam vidit tot secretaPurus homo punus.
Размер латинской поэзии — разнообразный, часто ему трудно дать определение. Гаванти[1255] считает, что существовало шесть основных видов стиха:
1. Iambici dimetri, двустопный ямб (пример: «Vexilla regis prodeunt»).
2. Iambici trimetri, трехстопный ямб (ternarii vel senarii, пример: «Autra deserti teneris sub annis»).
3. Trochaici dimetri, двустопный хорей {«Fange, lingua, gloriosi corporis mystenum», евхаристический гимн Фомы Аквинского).
4. Sapphici, cum Adonico in fine, сапфический стих, завершающийся адонием (пример: «Ut queant axis resonare fibris»),
5. Trochaici, хорей (пример: «Ave maris Stella»),
6. Asclepiadici, cum Glyconico in fine, асклепиадов стих, завершающийся гликонием (пример: «Sacris solemniis juncta sint gaudia»),
В рассматриваемый нами период преобладает двустопный ямб, у Илария и Амвросия без исключений.
§116. Латинские поэты и гимны
Поэты рассматриваемого периода, кроме Пруденция, — все священники, и лучшие из этих поэтов — выдающиеся богословы, отличившиеся в первую очередь в этом последнем занятии, а не в поэтическом творчестве.
Иларий, епископ Пуатье (поэтому именуемый Пиктавийским, умер в 368), западный Афанасий в арианских спорах, по свидетельству Иеронима[1256], является первым автором гимнов в Латинской церкви. Во время ссылки во Фригию и Константинополь он ознакомился с арианскими гимнами и после возвращения начал писать ортодоксальные гимны для использования в Западной церкви. Таким образом, он стал основателем латинской гимнологии. Он написал прекрасный утренний гимн, Lucis largitor splendide, гимн в честь Пятидесятницы, Beata nobis gaudia, и, возможно, латинский вариант знаменитого Gloria in Excelsis. Ему приписывается множество гимнов, но часто авторство вызывает сомнения, особенно в тех случаях, где уже присутствует регулярная рифма, как в гимне в честь Богоявления:
Jesus refulsit omniumPius redemptor gentium.
Мы приводим в пример первые три строфы его утреннего гимна, который часто переводился на немецкий и английский языки[1257]:
Lacis largitor splendide, 0 славный Отец света. Cuius serene lumine От Чьего сияния, спокойного и ясного, Post lapsa noctis tempora Когда убегают часы ночи, Dies refusus panditur: Разливается сверкающий рассвет. Tu verus mundi Lucifer, Ты воистину несешь свет миру, — Non is, qui paivi sideris, Не свет того малого древнего светила. Venturae lucis nuntius Которое возвещает в начале утра Augusto fulget lumine: Восшествие нашего более мрачного света, Sed toto sole clarior, Но того, которое ярче полуденного жара. Lux ipse totus et dies, Ты — самое полное сияние дня, Interna nostri pectoris И самые глубины нашего существа Illuminans praecordia. Ты освещаешь Своей благодатью.Амвросий, знаменитый епископ Милана, живший несколько позже (ум. в 397), до сих пор считается родоначальником латинских церковных песен в силу количества и ценности созданных им гимнов. Он стал примером для подражания у своих последователей. Его слава как создателя гимнов была так велика, что слова Ambrosianus и hymnus некогда были почти синонимами. Его гимны отличаются силой веры, благородным достоинством, возвышенной, хотя и грубоватой простотой, проникновенностью, подлинным церковным и литургическим духом. Размер еще неровный, рифма появляется только в зачатке; в этом отношении, конечно, его гимны стоят гораздо ниже, чем более мягкие и богатые произведения Средних веков, более приятные для слуха и души. Это алтарь из неполированного, грубого камня. В них великие предметы веры представлены с кажущейся холодностью, им поклоняются издалека, но страсть в них есть, хотя и скрытая, и огонь сурового энтузиазма пылает, хотя и не на поверхности. Многие из них имеют не только поэтическую, но историческую и богословскую ценность, как свидетельства в пользу ортодоксии и против арианства[1258].
Из всех гимнов, которые приписывают Амвросию[1259] (от тридцати до сотни), только двенадцать, по мнению бенедиктинских издателей его трудов, действительно принадлежат ему, а остальные являются более или менее успешными подражаниями неизвестных авторов. Нил сокращает количество подлинно Амвросиевых гимнов до десяти, исключая оттуда все, где регулярно используется рифма, а также все, которые не являются метрическими. Среди подлинных — утренний гимн, Aeterne rerum conditor[1260] («Боже, Творец всего сущего от века»); вечерний гимн, Deus creator omnium[1261] («Боже, Творец всяческих…»); и гимн в честь Адвента, или Рождественский, Venu Redemptor gentium («Гряди, Искупитель народов»). Последний справедливо считается лучшим. Его часто переводят на современные языки[1262], и мы даем его в качестве примера: