Читать интересную книгу Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

Провожая председателя, Олексан подумал о том, что можно попросить денег авансом, пожалуй, Кудрин ему сейчас не отказал бы. Ну да, Кудрин не отказал бы… Но у Олексана язык не повернулся просить об этом. Не стоит, решил он, беспокоить председателя по таким пустякам. Жили же они до сих пор без гардероба, обходились без него, потерпят еще. Сколько? А сколько нужно. Лишь бы Глаша поняла это!..

16

Подмечено издавна: год с годом не бывают схожи. Ака-гуртские старики рассказывают, что в их пору и погода стояла иная: летом жарища несказанная, а зимой трескучие морозы, на деревьях аж кора лопалась. Даже весной ударяли такие утренники, что по звонкому насту обучали жеребят стригунков ходить в упряжи. Кто их знает, стариков, может, и прибавляют малость, поди, проверь их…

Весна в этом году в Акагурт пришла необычайно рано. У стариков опять же свои приметы: "На Евдокию пора высевать семена огурцов на рассаду, а в день Благовещенья грешно даже полешко поднять, в этот день и птицы гнезда не вьют…" А у молодежи, поди ж ты, свои приметы времени: к концу марта надо справиться с ремонтом машин, а в апреле начнется культивация. Вот и поговори с нынешней молодежью! И деды и внуки в одной деревне живут, одну землю топчут, а на разных языках рассуждают. Парень сидит за рулем трактора, попробуй, спроси у него, кто была такая Евдокия, так он тебе в лицо рассмеется. Потому и горестно вздыхают порой акагуртские старики: "Охо-хо, мы помрем, и все стародавние праздники забудутся…"

Уже в конце марта солнце стало сильно пригревать, на взгорках зачернели проталины, а потом подул южный ветер-снегоед, лохматые тучи проносились низко" секли дома и деревья косыми струйками дождя. Речка Акашур летом почти пересыхает до дна, мальчишки, подвернув штаны, прямо руками ловят в обмелевших заводях скользких усачей. А тут смирная речонка взбунтовалась, вышла из берегов и залила окрестные низины и луга. С каждым часом вода прибывала, угрожая затопить колхозные постройки.

В одну из холодных темных ночей акагуртцев разбудили тревожные сигналы. Около конного двора, безостановочно били в кусок металлической балки. Тут и там в домах зажигались торопливые огни, люди на ходу одевались и выбегали на улицу, тревожно озирались, боясь увидеть зарево пожара. Но зарева не было, а со стороны конного двора продолжали нестись звонкие удары…

Харитона Кудрина разбудила мать:

— Харитон, проснись, кто-то в рельсу колотит! Никак, горит…

С трудом растолкала: вечером Харитон вернулся из дальней бригады усталый и расстроенный. Когда до его сознания дошли слова матери, он мигом вскочил, оделся, будто по армейской тревоге, и опрометью кинулся на улицу. Из-за ситцевой занавески показалась заспанная Галя, встревоженно спросила:

— Тетя Марья, что случилось?

— Кабы сама знала! Слышь, в рельсу колотят, значит, что-то неладное. Люди вон бегут… Осто-о, в такую ночь не приведи беду… Темно, хоть лучиной в глаз ткни.

Галя накинула теплый шерстяной платок и, подойдя к окну, стала всматриваться в темноту ночи. По улице мечутся красноватые огни фонарей, слышно, как по всему Акагурту остервенело лают собаки. Галя со страхов подумала, что в той стороне, куда бегут люди с фонарями, — склады. А там — семенное зерно! Как же она может оставаться дома, когда там… Сдернула с плеч платок, бросилась одеваться, а у самой пальцы дрожат, путаются в петельках.

— Осто, Галя, и ты туда же? Оставайся дома, без тебя управятся мужики!

— Побегу, Марья-апай, сердцу не терпится!

Пробегая мимо дома Кабышевых, она заметила женскую фигуру, жавшуюся в воротах. Галя узнала жену Олексана.

— Не знаете, что там такое случилось? Олексан убежал, долго не идет…

— Не знаю. А вы чего здесь стоите, идемте вместе!

— Ой, куда я пойду, дома никого, везде открыто! Одной сидеть боязно, стою здесь. Подожду, может, вернется скоро…

Галя побежала дальше, с неприязнью подумай: "Боится, добро растащут! Очень кому-то нужно! О муже беспокоится? Над барахлом трясется! Ну и стой себе, как собачка на привязи…"

Добежав до конторы, она узнала причину ночной тревоги. Где-то в верховьях разбушевавшаяся река прорвала запруды и начала бесноваться без удержу. Животноводческие фермы стояли в полуверсте от реки, но и к ним подобралась вода: размыв неширокую дамбу, устремилась к коровнику. Почуяв опасность, обеспокоенно мычали и рвались с привязей коровы. Часть коров была уже выведена. Люди кричали и размахивали фонарями. Близко шумела вода. Испуганные животные никак не хотели идти в темноту.

Олексан Кабышев, запыхавшись, подбежал к председателю:

— Харитон Андренч, на ферме вода уже на вершок поднялась. Если не загородим ей дорогу, совсем зальет!

В сильном возбуждении он не замечал, что громко кричит. Кудрин в ответ тоже крикнул:

— Как ты ее теперь задержишь, поздно! Надо было раньше об этом думать!

— Десять лет такого паводка не было!.. Попробуем бульдозером подтолкать землю, будем дамбу усиливать! По другому руслу пустим!

— Давай! Только осторожнее там…

Кабышев кивнул и нырнул в темноту. Кудрин вырвал из чьих-то рук зажженный фонарь и побежал внутрь фермы. В самом конце длинного и темного прохода мелькали огни, слышались голоса, высокий женский голос в отчаянии кричал: "Да иди ты, иди, бестолковая! Ой, сердце мое! Дурочка ты, Милка-а-а…" Молодая корова-первотелка, ошеломленная криком и шумом, бестолково металась из угла в угол, не понимая, чего от нее хотят. Дрожа всем телом, пригнув голову с большими острыми рогами, она тревожно всхрапывала и жалась к стенке. Человек пять-шесть мужчин, размахивая руками и крича наперебой, пытались направить ее к выходу, а Параска со слезами в голосе уговаривала свою любимицу: "Милка, Милка, сдурела совсем! Иди же, иди-и-и…" Кудрину оставалось сделать шагов десять, когда обезумевшая от страха корова, коротко промычав, вскинула голову и, напрягшись всем телом, бросилась вскачь по коридору. В сознании Харитона в какую-то долю секунды мелькнуло: "Фонарь! Здесь сухое сено…" Вытянув в сторону руку с горящим фонарем, метнулся вправо, и в этот момент что-то острое ударило его в левую часть груди, отбросило назад. Харитон упал, ударившись затылком о кирпичную стойку.

…Очнувшись, он медленно раскрыл глаза, стараясь понять, где он. С потолка ослепительно била в глаза электрическая лампочка, где-то сухо и четко отстукивали ходики. На белоснежных стенах — яркие плакаты. И тишина, странная тишина. Опершись на правый локоть, Кудрин хотел приподняться, но левый бок точно обожгло раскаленным железом. Застонав от боли, он повалился на спину. Спустя некоторое время он почувствовал, на лице прикосновение чьих-то пальцев. С трудом разлепив веки, он близко увидел Галино лицо. Она плакала… Харитон облизал языком пересохшие губы и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Галя… милая Галина… не надо плакать… Со мной ничего не случилось… все в порядке… Сейчас я встану…

Галя еще ниже склонилась к нему, горячо зашептала:

— Ой, не надо вам вставать, Харитон… Харитон Андреевич, не надо! Я сказала, чтоб сюда никто не заходил, а то будут мешать… Скоро должен прийти фельдшер, он сделает перевязку. Только не надо двигаться, снова пойдет кровь. Хорошо, что у доярок оказалась аптечка, я присыпала рану стрептоцидом…

Харитон усмехнулся:

— Не узнаешь, где тебя погибель ждет… На фронте фашистские "тигры" ни черта не сделали, а тут корова едва на тот свет не спровадила. Смешно…

— Ой, Харитон Андреевич, вам не надо много говорить, я боюсь. Лежите спокойно, возьмите под голову вот это… — Скинув с себя вязанную фуфайку, она приподняла его голову и с величайшей осторожностью подложила мягкую, еще с живым теплом фуфайку. Потом она неслышными шагами ушла за дощатую перегородку, вернулась с эмалированной кружкой, полной воды, поднесла к губам Харитона. Она повторяла шепотом одни и те же слова, словно заговаривала его. — Только не надо двигаться, лежите спокойно… Не надо двигаться…

— А как… там? — указав глазами в сторону завешенного окна, спросил Харитон.

— Уже сделали, все сделали. Всю скотину перевели в другое помещение, трактористы поднимают дамбу. Там Кабышев на бульдозере… Воду отвели… Все хорошо, не надо об этом думать.

Харитон долго смотрел на ее милое и озабоченное лицо, затем очень серьезно проговорил:

— Послушай, Галя… если бы ты разрешила мне сейчас подняться, я мог бы тебя поцеловать?

Она задышала часто-часто, будто собираясь расплакаться, и прошептала прерывисто и чуть слышно:

— Не надо подниматься… я сама… сама…

Тень от ее головы закрыла ослепительно-яркую электролампочку, волосы ее засветились, горячие, робкие губы прижались к губам Харитона.

Земля, освободившаяся от снега, просыхала с каждым часом. Река угомонилась после хмельного буйства. Лишь кое-где по берегам виднеются следы ее разбушевавшейся удали: неведомо откуда выхваченные бревна, занесенные песком сучья, а на ветвях прибрежных ив выгоревшими флажками колышутся пучки соломы.