Читать интересную книгу Сентиментальные агенты в Империи Волиен - Дорис Лессинг

И я спросил его тихим голосом, стараясь говорить совершенно спокойно:

— Колдер, я могу высказать свое мнение?

— Если эти вам дадут возможность. — Колдер полунасмешливо, полувосхищенно усмехнулся и кивнул на эту пару: Инсента и Кролгула, стоявших в своих героических позах и распевавших: «Смерть…»

— Только вы можете их остановить, — заметил я.

— Да пусть болтают… — бросил Колдер.

Крогул тут же замолк и, сардонически, презрительно пожав плечами, снова уселся в своей привычной позе, которой он ухитрялся выразить скромное и непритязательное личное достоинство и в то же время — непередаваемое чувство своего превосходства.

Инсент все распевал, пока Колдер, привстав, не одернул его:

— Садись, парень, пусть свое слово скажет оппозиция.

И Инсент, ахнув, сел, в смятении бросив виноватый взгляд на меня, а потом на Крогула, — этим взглядом он извинялся и обещал поддержку.

— Вы должны сделать вот что: разносторонне развивать свою экономику, — заявил я.

Я знал, как мои слова их воспламенят, потому что это вроде бы совсем простое решение, но такого совета никто не ждал.

Волиенадна — планета шахтерская. Уж какая есть. Такой она была испокон веков, как значится в ее истории, записанной Волиеном.

Все надолго замолчали, потом Крогул позволил себе сначала долгий приступ беззвучного смеха, а потом взрыв хохота. Теперь хохотали и волиенаднанцы. Взгляд Инсента был пустым и тяжелым, у него отвисла челюсть. Меня главным образом беспокоил он: в конце концов, если я не сумею спасти его, вернуть к себе, тогда…

— Пусть говорит, — сказал Колдер, издевательски ухмыльнувшись.

— Вы — рабская планета, о чем вам уже рассказал Кролгул. Причем планета богатая, и ваши богатства уходят от вас, — начал я.

— К Ненасытной Утробе, — встрял Кролгул. Голос его был негромким, но задумчивым.

— Нет, — парировал я. — Плоды вашего труда отбирали у вас не одно столетие. Но так было не всегда. Вы забыли, что до того, как вы подчинились Волиену, вы были подчинены планете Мейкен, а еще раньше — планете Словин, причем и те и другие отбирали у вас минералы, которые вы добываете. Но еще до всего этого победителями были вы. Был такой период в вашей истории, когда вы доминировали над планетой Волиендеста и самим Волиеном…

— Чем доминировали? — заинтересовался Кролгул. — Снегом и льдом?

— В тот период льды отступили, и вы разбрелись по всей тундре, вы размножились, но вам не хватало ресурсов для прокорма и обогрева. Вы стали воровать космолеты Словина, которые прилетали к вам за продуктами питания и приземлялись, вы на них отправлялись на Мейкен и Волиен, а потом сами стали изготавливать такие же корабли и терроризировать четыре планеты: да, вы отбирали у них все, так же, как сейчас отбирают у вас…

Колдер слушал мои слова, слегка посмеиваясь.

— Не хотите ли вы сказать, что мы были кровопийцами-империалистами, каким теперь стал Волиен?

— Я хочу сказать, что вы не всегда были рабами и источником богатства для других народов.

— И вы предлагаете, чтобы…

— Вы — богатый трофей для Волиена и будете таким для любого, кто захватит Волиен, потому что империи поднимаются и рушатся, переживают расцвет и упадок, и все повторяется снова. Волиен исчезнет с этой планеты так же, как ослабели и исчезли Мейкен и Словин, так же, как вы ослабели в свое время и были изгнаны с тех планет, которые некогда сами завоевали. Но кто бы там ни захватил Волиен — (естественно, я не мог в этот момент даже намекнуть на Сириус, потому что это слово я мог шепнуть только Ормарину, он был пока еще единственный оставался достаточно серьезным, чтобы понять ситуацию, Кролгул же сам не знал, как скоро Волиен рухнет и подчинится завоевателю), — кто бы ни пришел завоевывать вас после Волиена, он будет ровно так же пользоваться вами, если вы сами не приложите усилий, чтобы этого не допустить. Но вы сами можете стать сильнее. Вы можете стать фермерами не хуже, чем вы сейчас шахтеры, и…

Кролгул хохотал, он просто плакал от смеха.

— Фермерами! — кричал он, и его смеху вторили сторонники Колдера. — Фермерами — на этом куске льда!

Но нечаянно он слишком явно проявил свое презрение к планете, и Колдеру это не понравилось.

— Что же именно можно здесь выращивать? — прямо спросил он меня.

— Если вы меня послушаете, вы и ваши люди, я объясню. Подобные природные условия существуют не только на вашей планете.

— А почему вы считаете, что Волиен нам разрешит? Мы их устраиваем такими, какие мы есть; они заинтересованы в наших минералах и больше ни в чем.

— Но, — возразил я, — у вас есть генерал-губернатор, и он, по-моему, к вам прислушается.

И тут Кролгул заорал:

— Грайс Ненасытная Утроба, Генерал-губернатор Жадюга, Гора Сала…

И тут неожиданно Инсент тоже вскочил на ноги, снова ожил и проявил себя как активная марионетка Кролгула.

— Долой Грайса! — орал он. — Избавимся от Грайса, и…

Я жестко взглянул на Колдера: это из-за него поднялся такой гам.

— Повторяю для вас, Колдер: я могу вам помочь. Запомните мои слова.

Колдер старался не встречаться со мной взглядом: верный знак, что для этих людей я уже перестал существовать. И действительно, на несколько минут меня охватило чувство, будто я превратился в невидимку, потому что все рабочие, сидящие на одной скамейке, не спускали своих жестких серых враждебных глаз со страстных черных глаз Инсента, который, кстати, тоже избегал моего взгляда. А Кролгул опустил голову, как бы в задумчивости уставившись в пол, хотя на самом деле вовсю гипнотизировал Инсента из-под тяжелых век. Парень явно снова подпал под его влияние.

— Совершенно очевидно, — говорил, скорее даже декламировал Инсент тихим голосом, постепенно обретавшим силу, — что наступил поворотный момент нашего динамичного развития! Какие перспективы раскрываются перед нами, когда мы одной ногой еще стоим в позорном и гнетущем прошлом, а другой — уже в будущем, в котором наш образ жизни станет более активным и появится перспектива, и тогда, приложив все усилия и использовав все возможности, мы, несомненно, построим свое счастье на том месте, где сейчас нет ничего, кроме угнетающей нищеты…

Из группы Колдера послышались сердитые возгласы, и Колдер крикнул:

— Давай, парень, ближе к делу: какие у тебя конкретные предложения?

Инсент, прерванный на полуслове, неопределенно улыбался, в сильном возбуждении от собственной риторики. Руки у него подрагивали, и губы тоже.

Кролгул тихонько подсказал:

— Конкретное предложение! Вы говорите о действии, о поступке! Я вам скажу, какой поступок ждет, чтобы вы…

— …наполнили его исторической неизбежностью… — подхватил Инсент почти нерешительно, потому что его запал был прерван на взлете, и он не мог его восстановить.

— Да, — голос Кролгула стал громче, — этот поступок даст понять вашим тиранам, которые…

— …жиреют на ваших мучениях! — воскликнул Инсент. А дальше голос Кролгула:

— Грайс Ненасытная Утроба, любимчик Волиена, символ Волиена, он ведь тут у вас представляет собой Волиен; хватайте его и…

— Хватайте Грайса! — заорал Инсент, подпрыгивая. — Тащите его к… к…

— На суд истории, — подсказал Кролгул. И почти незаметным жестом заставил Инсента умолкнуть, так что тот теперь стоял с разинутым ртом и с полузакрытыми глазами; — ну прямо сомнамбула или человек, впавший в транс. Вдруг из толпы рабочих раздался крик:

— Да, это в самую точку, надо притянуть Грайса к суду, давайте его…

— Долой его! — снова включился Инсент. — Мы вытащим его из роскошного дворца, мы заставим его стоять тут, в зале суда, среди нас всех…

— Среди народа, — снова подсказал Кролгул, — и Инсент погиб. Он стоял среди нас, подняв руки над головой, и, казалось, пульсировал и светился жизнью, которую в него вдохнул Кролгул. Теперь Инсент бесконтрольно принадлежал ему, и каждый из тех, кто присутствовал в этом зале суда, потянулся к нему с какой-то тоской, охваченный сильным желанием. Должен признаться, Джохор, что и меня вдруг охватило это же чувство. Какими же мелкими, жалкими, скудными показались мне вдруг все наши усилия, особенно наш стиль речи, такой холодный, сдержанный, элитный. Я представлял, каким кажусь шахтерам в эту минуту: спокойно сижу тут, посторонний для них, чуждый их жизни, их борьбе, равнодушный и бесстрастный.

Но я знал, что меня будут слушать, именно из-за моей сдержанности, и еще потому, что все, что бы я ни сказал, должно показаться им несправедливым, даже грубым; и я заметил, не повышая голоса, не изображая готовности к самопожертвованию и потерям:

— Ну, выгоните вы Грайса из его резиденции, ну, даже убьете его, что изменится? С Волиена вам тут же пришлют нового губернатора, и как бы новый не оказался похуже.