На самом деле Левицкий обнаружил, что изначально существующие осознанные убеждения участников испытаний а) никак не влияли на скорость или точность, с которой они узнавали противоречащие описания в ходе эксперимента; б) не поддавались влиянию бессознательного познания, которое имело место. Субразум впитывает знания, о которых сознание даже не предполагает, которые никак его не меняют, и использует их, чтобы воздействовать на поведение людей. Отсюда появляется раскол между тем, что люди, как им кажется, знают о себе, и бессознательной информацией, которая руководит нашими ощущениями и реакциями. Убеждения, которые они себе приписывают, можно сказать, входят в конфликт с тем, что на самом деле их поведение проявляет.
Таким образом, этот небольшой эксперимент четко иллюстрирует феномен своего рода «раздвоения личности», о котором нам всем известно, но который часто очень удобно не замечать: у нас в уме существует некий второй управляющий центр, способный работать по-своему, и ему все равно, что в данный момент думает «штаб-квартира» сознания. А сознание может оставаться невозмутимым по поводу такого несоответствия, оно притворяется, что не замечает его вообще. В конце обзора своего эксперимента Павел Левицкий делает заключение: «…получается, система, обрабатывающая бессознательную информацию, в целом быстрее и “умнее”, чем способность думать и определять значения… сознательно контролируя процесс. В основном вся “настоящая работа” [мозга] выполняется на уровне, к которому у «сознательного» подхода нет даже доступа»{25}. Такое утверждение с точки зрения упрямой науки о мышлении звучит весьма необычно, но именно это мы видим благодаря тщательно продуманным и контролируемым экспериментам.
Исследования, которые мы рассмотрели, демонстрируют, что, когда речь заходит о познании, сильное стремление к ясности может быть палкой о двух концах. Но есть и другие сферы жизни, о которых можно сказать то же самое. Например, как насчет умения, которое уже хорошо освоено? Различаются ли как-то знания человека в зависимости от того, может ли он выразить словами то, что знает? Рич Мастерс из Йоркского университета в одной из своих работ показал, что люди, которые могут четко рассказать о том, что они делают, с наибольшей вероятностью «слетают с катушек» в стрессовой ситуации, чем те, чьи умения полностью основаны на интуиции{26}. Он изучал людей, которые учились играть в гольф, обращая особое внимание на их умение загонять мячик в лунку. Одной группе намеренно объясняли, как толкать мяч. Им дали ряд инструкций, которым нужно было следовать как можно точнее. Другой группе вообще не объясняли никаких правил, испытуемые должны были просто практиковаться. Их даже попросили занять голову чем-то не относящимся к гольфу, чтобы они не думали о том, как толкают мяч. После тренировок обе группы протестировал подставной эксперт по игре в гольф, которого до этого никто из участников исследования не видел. При этом игроки получали приличное вознаграждение или штраф в зависимости от своих успехов. И «эксперта», и денежные награды, и штрафы включили в тест, чтобы повысить напряжение.
Мастерс обнаружил следующее: те, кто учился интуитивно, держались гораздо лучше тех, кому дали инструкции. Как он объяснил, в стрессовом состоянии (которое спортсмены называют «мандраж») сбой произошел из-за того, что проинструктированная группа пыталась включить р-состояние и вспомнить правила, которым нужно следовать. Они не могли просто спокойно играть. Людям, которые учились на практике, вспоминать было нечего, поскольку они не знали никаких правил. Испытуемые просто играли как получится, и, как выяснилось, это и дало им преимущество. Размышление о том, что вы делаете, может привести к своего рода аналитическому самоосмыслению, которое препятствует свободному выполнению действия. Это заставляет нас вспомнить о той самой сороконожке, которая «стояла как вкопанная и не могла двинуться с места, когда ее спросили, с какой ноги она начинает движение».
Как мы видели, практические навыки получают иными способами, нежели вербальные знания, к тому же они по-разному «отформатированы» и подходят для разных целей. Возьмем, например, евклидову геометрию. Ту, что мы все изучали в школе. Это чрезвычайно простой и мощный инструмент для описания идеализированных геометрических фигур, которые можно построить из прямых линий и математических кривых и начертить на плоскости. Еще она подходит для описания трехмерных объектов, таких как сфера, куб или конус. В этом непростом мире проявляются самые загадочные и красивые свойства и можно сделать достоверные расчеты. Например, площадь круга или параллелограмма можно вычислить очень точно с помощью определенных формул. Однако если вы попробуете использовать евклидову геометрию при попытке вычислить площадь неправильных фигур, которые нельзя описать уравнениями, она тут же теряет грацию и могущество. В реальном, «неправильном» мире она слишком громоздка и упряма. Поэтому, перед тем как ее применять, нужно все привести в порядок, как этого требуют аксиомы геометрии. Чтобы вычислить площадь Франции, используя методы Евклида, мы должны предположить, что это неровно нарисованный шестиугольник, или же наложить на нее сетку из маленьких клеток. До тех пор пока мы не втиснем неправильную фигуру в заранее заданные формы и категории, мы не сможем работать с обобщающими понятиями.
А теперь давайте рассмотрим не очень известный прибор, который называется «полярный планиметр». Его изобрел немецкий инженер Якоб Амслер в 1854 году{27}. Прибор состоит из двух стержней, которые свободно закреплены относительно друг друга (см. рис. 4). Верхний конец вертикального стержня закрепляется на столе. На левом конце горизонтального стержня есть ролик, который находится на столе и может вращаться в обе стороны. На правом конце есть стрелка, которая также опирается на стол. Хитрость этого простого прибора в том, что если вы ведете стрелкой по контуру любой фигуры, то число оборотов ролика будет прямо пропорционально ее площади. Все, что нужно сделать, – это выверить и откалибровать ролик, предварительно очертив фигуру с известной площадью (скажем, 5 см2), и тогда можно будет использовать полярный планиметр для измерения любых фигур, какими бы причудливыми они ни были.
Рис. 4. Полярный планиметр
Знания, которые формирует и на которые опирается р-состояние, похожи на евклидову геометрию. Они более общие, абстрактные и мощные, и, для того чтобы применить их в конкретной ситуации, часто приходится представлять себе мир более правильным, чем он есть на самом деле. А полярный планиметр относится к сфере практических навыков. Чтобы дешево и просто решить задачу, которая для геометрии слишком запутанна, можно грамотно использовать его преимущество, прибегая к хитрости. Геометрия может справиться со многими задачами, которые нельзя решить при помощи полярного планиметра, но конкретно с этой – измерить площадь фигуры неправильной формы (в пределах определенного диапазона размеров) – планиметр справится намного лучше и точнее, но как это получается, не расскажем вам ни я, ни г-н Амслер. Но планиметр работает, а наши недостатки в объяснении весьма несущественны (хотя они ставят перед нами интеллектуальную проблему, достойную, чтобы написать по ней докторскую диссертацию). Говорят, что художник Джотто мог от руки рисовать идеально ровные круги и оставлял их как визитные карточки. Вряд ли он знал алгебраическую формулу круга или метод расчета длины окружности, и я уверен, что даже несколько уроков геометрии не улучшили бы его навык, скорее наоборот, ему стало бы труднее.
Наш накопленный опыт в общем ситуативен, актуален в конкретный момент и незапланирован. Те области мозга, которые отвечают за навыки, больше похожи на хорошо оборудованную кухню, чем на библиотеку Конгресса, – логика снова и снова уступает место удобству в применении. Я не обязан оборудовать свою кухню настолько рационально, чтобы каждый мог прийти и сказать, где, исходя из общих соображений, у меня стоят приправы. Если бы у меня действительно было такое логичное расположение, кухня не была бы лучшим местом, где можно готовить то, что я люблю и обычно готовлю. Накопленный опыт, как я уже говорил, «отформатирован» не так, как теоретические знания, именно потому, что он постепенно накапливается по мере впитывания (а не понимания); потому что он проявляется в конкретных областях и профессиях (а не абстрактно); он извлекается из случайных и неожиданных событий (а не формируется на теоретической основе); он уникален (а не систематичен). И неудивительно, что пути познания, которые формируют наш накопленный опыт, очень отличаются от тех, что связаны с р-состоянием.