было даже слегка коснуться ее подреберья — она сразу жалобно охала и пыталась оттолкнуть меня.
— Евдоксия Ардалионовна, вы тратите своё же время, — наконец она угомонилась.
— Посмотрела бы я на вас, будь вы на моём месте! Что там со мной?
— Точный диагноз можно поставить только в больнице, но я подозреваю острый холецистит.
— Так сопроводите меня — я больше не вынесу этой боли!
— Как бы мне ни хотелось, не могу. Я заболел и отвратно себя чувствую. Попросите Максима Никифоровича сопроводить вас.
— Вот и полагайся после этого на врачей! — почти кричала разъяренная женщина, — Ваш прямой долг беспокоиться о моем благополучии!
На ее крик прибежал Поплавский, за ним в комнату вошёл Юрский.
— Что происходит?
— Евдоксии Ардалионовне надо в больницу. Максим Никифорович, берите такси и поезжайте с ней. Я свяжусь с Георгием Гуськовым и попрошу, чтобы тот срочно вас принял.
— Вы думаете, у меня денег полно? Конечно, вы-то, взяточник, сами наверняка только на такси и разъезжаете!
— Прикуси язык, язва, — прошипел я ему, отведя в сторону, — будь добр насобирать из своего загашника полрубля. Ты что думаешь, скупердяй несчастный, я не догадываюсь, что ты со своих карт с десяток рублей за день заработать можешь? Если метишь на ее жилплощадь, так и раскошеливайся. А то я быстро найду дорогу до милиции и припомню, что ты аферист и по фальшивым документам здесь проживаешь.
— Вот ты контра еврейская…
— Лев, все в порядке? — подошёл Юрский.
— В полном. Максим Никифорович, в больнице представитесь внуком. Сейчас вернусь.
Жора удивился, когда я снова набрал его. Услышав про Фурманшу, он совсем не возмущался и довольно спокойно согласился принять ее. Но даже эта странность мне была уже безразлична — я хотел, чтобы меня оставили в покое. Вскоре я смог вернуться в свою комнату и насладиться тишиной, но там обнаружил Марка Анатольевича.
— Вы молодцы, что даже с такими людьми не теряете самообладания. Я бы давно вышвырнул эту наглую морду.
— Это моя работа.
— Вы еле стоите. Простите, это я вас заразил. Не стоило возиться со мной. Лягте скорее, что же вы?
— Извините за мой вид…
— Бросьте это. Давайте вот как сделаем: сейчас заварю вам чай с мёдом и сбегаю в аптеку.
— Не стоит, вы и половины пузырька микстуры не израсходовали, да и таблеток хватит. Аптечка под столом. Я, наверное, задерживаю вас.
— Нисколько. У меня сегодня только одна лекция третьей парой.
Юрский ещё немного посидел со мной, пока я не уснул. Он не донимал меня расспросами, а читал какую-то свою книгу вплоть до того момента, пока не пришла пора уходить. К вечеру, хоть температура не опускалась ниже тридцати семи, мне стало несколько легче. В то же время вернулся из университета Марк Анатольевич, а еще позже Поплавский и заявил, что Гуськов благополучно прооперировал Евдоксию Ардалионовну, хотя вид у него был чересчур озабоченный. Около восьми вечера в дверь позвонили. Из коридора я услышал знакомый голос.
— …он дома?
— Дома, но неважно себя чувствует. Вы в гости или по делу?
— Я забыла вернуть его вещь. Вы могли бы передать ему?
— Разумеется.
— Спасибо. Тогда… пойду, пожалуй.
Я спешно вышел из комнаты и застал Юрского со свёртком в руках и Веру, уже наполовину высунувшуюся за пределы квартиры.
— Лев, стало быть, это ваше.
— Да, спасибо, — я принял от него кофту, — добрый вечер, Вера.
— Добрый. Простите за это, я слишком поздно спохватилась, а потом возвращаться было неудобно. Поэтому заехала сейчас, после учебы.
— Не извиняйтесь, я даже не заметил. Может, выпьете чаю? Кажется, вы совсем продрогли, — ее голова была припорошена снегом, и даже в помещении она держала руки в карманах, пытаясь согреть.
— Не откажусь от кофе.
— Марк Анатольевич, присоединитесь?
— Нет-нет, у меня с этими студентами совсем не хватает времени. Примусь-ка я за работу. Рад был знакомству, Вера.
— Взаимно, — она улыбнулась ему так же, как и вчера ночью. Через пару минут мы уже сидели у меня.
— Ваш сосед сказал, что вы заболели.
— Вы не боитесь, что кофе на ночь неполезен?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— А вы — на мой.
Она явно не ожидала такого выпада с моей стороны и удивленно посмотрела на меня.
— Извините. Да, я заболел и раздражён. Терпеть не могу это беспомощное состояние. — Тем более, в больнице дел невпроворот, а все это выбило меня из колеи.
— Все в порядке. Я знаю, что кофе на ночь лучше не пить, но не могу отделаться от этой привычки. Считайте, вы спасли себя от нежданного постояльца, иначе я могла бы уснуть прямо на стуле.
— Вы устали, Вера.
— Вы тоже. Хорошо, что мы друг друга понимаем. А ваша простуда… может, организм намекает вам, что нужно сделать передышку. Кстати, вы уверены, что мне стоит здесь сидеть?
— Боитесь заразиться?
— Нисколько — я никогда не болею. Но вы ослаблены, — фраза эта не была брошена из вежливости, скорее, наоборот. В ее взгляде я вдруг увидел заботу, и меня это тронуло.
— Я чувствую себя сносно. Не сомневайтесь, что дам вам знать, если захочу отдохнуть.
Недолго мы посидели в тишине, но никому из нас она не показалась неловкой. Я заметил, что Вера с интересом смотрит на мои книги, а я невзначай поглядывал на неё. Поверх вчерашней блузки она набросила чёрный мешковатый свитер. На контрасте с ним выделялось тонкое ожерелье из маленьких жемчужин.
— Марк Анатольевич, ваш сосед, он кто?
— Профессор философии МГУ.
— Он живет один?
— Один. Его жену репрессировали в тридцать восьмом. Она была главбухом на каком-то заводе, где разрабатывали и производили стратегически важное оружие. Когда произошла утечка засекреченных данных о растрате государственного бюджета, ее тут же объявили виновной и без суда и следствия расстреляли.
— А дети?
— Знаю, что у него есть сын, но они не общаются. Когда люди узнали, что его мать «враг народа», он тут же вылетел из института. После этого винил во всем отца. Да и сам Юрский лишился, пожалуй, всего кроме работы. Некоторое время его допрашивали, но быстро отпустили. Их квартиру тут же опечатали, а все имущество конфисковали. Он поселился здесь ещё задолго до меня.
— Какой ужас…
— Он замечательный человек, преданный своему делу. Порой мне бывает его очень жаль, но я знаю, что он бы не хотел ощутить эту жалость на себе.
— Кажется, вы с ним дружны.
— Он единственный здравомыслящий здесь человек, относится ко мне по-отечески и общение с ним