Цепочка застрельщиков-северян растянулась по плантации, — их путь лежал к горе. С обеих сторон они обошли разрушенную постройку, ничего не заметив. Немного позади за ними следовал командир, лейтенант Адриан Сиринг. Он с любопытством посмотрел на развалины и увидел труп, наполовину погребенный под досками и балками. Труп был так густо покрыт пылью, что одежда его выглядела как серая форма южан. Лицо мертвеца было изжелтабледным, щеки ввалились, виски запали, лобные кости резко выдавались, отчего лоб казался неестественно узким, верхняя губа слегка задралась и обнажила судорожно стиснутые зубы. Волосы намокли, лицо было влажным, как росистая трава вокруг.
С того места, где стоял офицер, винтовки не было видно. По-видимому, человек был убит при падении дома.
— Лежит не меньше недели, — отрывисто произнес офицер и прошел мимо. При этом он машинально достал часы, как бы желая проверить, верно ли он определил время: шесть часов сорок минут.
ГЛАЗА ПАНТЕРЫ
1. Не все безумные вступают в брак
Мужчина и женщина — природа позаботилась об этой встрече — в сумерки сидели на каменной скамье. Мужчина был средних лет, стройный, загорелый, как пират, задумчивый, как поэт, — человек, мимо которого не пройдешь, не оглянувшись. Женщина — молодая, белокурая, изящная; что-то в ее фигуре и движениях наводило на эпитет «гибкая». Она была в сером платье, усеянном причудливыми темными крапинками. Трудно было сказать, красива она или нет, ибо внимание прежде всего приковывали ее глаза: серо-зеленые, длинные, узкие, определить их выражение было невозможно. Но как бы то ни было, они вызывали тревогу. Такие глаза могли быть у Клеопатры.
Мужчина и женщина разговаривали. — Видит бог, — сказала женщина, — я люблю вас. Но выйти за вас замуж я не могу, нет, не могу.
— Айрин, вы мне это не раз говорили, но не сказали почему. Я имею право знать, хочу понять, почувствовать и доказать твердость духа, если это понадобится. Скажите же мне, почему?
— Почему я люблю вас? Женщина улыбалась, несмотря на слезы и бледность. Но мужчина не был расположен шутить.
— Нет, это не требует объяснения. Почему вы отказываетесь выйти за меня замуж? Я имею право знать. Я должен знать. И я узнаю!
Он поднялся и стоял перед ней, сжав руки; его взгляд выражал упрек, может быть, даже угрозу. Казалось, в своем желании узнать причину он готов был задушить се.
Она больше не улыбалась, а пристально глядела ему прямо в глаза неподвижным, застывшим взглядом, не выражавшим никакого чувства. И все же что-то в ее взгляде укротило его негодование и заставило его вздрогнуть.
— Вы непременно хотите узнать? — спросила она тоном совершенно безразличным, который был как бы словесным выражением ее взгляда.
— Непременно, — если я прошу не слишком много.
По-видимому, этот властелин готов был поступиться некоторой долей своей власти над подобным себе созданием.
— Так знайте же: я безумна.
Мужчина вздрогнул, затем посмотрел на нес недоверчиво и подумал, что ему следует принять это за шутку. И опять чувство юмора изменило ему, и, несмотря на свое неверие, он был глубоко потрясен этим известием. Между нашими чувствами и убеждениями нет полной гармонии.
— То есть так сказали бы врачи, — продолжала она. — Если бы они об этом знали. Я предпочитаю называть себя «одержимой». Садитесь и выслушайте, что я вам расскажу.
Мужчина молча опустился на каменную скамью, стоявшую у края дороги. Против них на востоке холмы горели багрянцем заката, и вокруг стояла та особая тишина, которая обычно предвещает вечер. Какая-то частица этой таинственной и многозначительной торжественности передалась и настроению мужчины. Как в материальном, так и в духовном мире существуют знаки и предвестия ночи. Изредка встречая взгляд женщины и всякий раз при этом чувствуя, что, несмотря на кошачью прелесть, глаза ее внушают ему безграничный ужас, Джиннер Брэдинг молча выслушал рассказ Айрин Марлоу. Из уважения к читателю, у которого бесхитростное повествование неопытного рассказчика может вызвать предубеждение, автор берет на себя смелость заменить ее рассказ собственной версией.
2. Комната может быть слишком тесной для троих, хотя один находится снаружи
В небольшой бревенчатой хижине, состоявшей из одной бедной и просто обставленной комнаты, на полу, у самой стены, скорчившись сидела женщина, прижимая к груди ребенка. На много миль вокруг тянулся густой непроходимый лес. Была ночь, и в комнате стояла полная темнота: человеческий глаз не мог бы различить женщину с ребенком. И все же за ними наблюдали, пристально, неусыпно, ни на секунду не ослабляя внимания: это и есть стержень нашего рассказа.
Чарлз Марлоу принадлежал к совершенно исчезнувшей в нашей стране категории людей: к пионерам лесов — людям, считавшим наиболее приемлемой для себя обстановкой лесные просторы, тянувшиеся вдоль восточных склонов долины Миссисипи от Больших озер до Мексиканского залива. Более ста лет эти люди продвигались на запад, поколение за поколением, вооруженные ружьем и топором, они отвоевывали у природы и диких ее детей то там, то здесь уединенный участок земли под пашню и почти немедленно уступали его своим менее отважным, но более удачливым преемникам, В конце концов, они пробивались сквозь леса и исчезали в долинах, словно проваливались в пропасть. Пионеров лесов уже не существует, пионеры равнин — те, кому выпала более легкая задача за одно поколение покорить и занять две трети страны, — принадлежат к другому, менее ценному разряду людей.
Опасность, труды и лишения этой непривычной, не сулившей выгод жизни в лесной глуши разделяли с Чарлзом Марлоу его жена и ребенок, к которым он, как это свойственно было людям его класса, свято чтившим семейные добродетели, питал страстную привязанность. Женщина была еще молода и поэтому — миловидна, еще не почувствовала всей тяжести одинокой жизни и поэтому — весела. Не наделив ее чрезмерными требованиями к счастью, удовлетворить которые вряд ли могла уединенная жизнь в лесу, небо поступило с ней милостиво. Несложные домашние обязанности, ребенок, муж и несколько пустых книжек целиком заполняли ее время.
Однажды летним утром Марлоу снял с деревянного крюка ружье и выразят намерение пойти на охоту.
— У нас хватит мяса, — сказала жена. — Прошу тебя, не уходи сегодня из дома. Ночью мне приснился сон, ужасный сон! Сейчас я не могу припомнить, что это было, но почти уверена — если ты уйдешь, сон сбудется.
Как это ни печально, следует признать, что Марлоу отнесся к этому мрачному заявлению не столь серьезно, как следовало бы отнестись к предвестию грядущей беды. По правде говоря, он даже рассмеялся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});