Читать интересную книгу Флердоранж — аромат траура - Татьяна Степанова

— Вы хотели меня видеть? Здравствуй, Николай Христофорыч. Что скажешь мне, как отцу? Задержали вы уже кого-нибудь или нет? — Голос, прозвучавший из глубины дома, был громким, явно подогретым алкоголем. Через секунду Катя увидела и его обладателя. Михаил Петрович Чибисов вышел в свой сумрачный зимний сад под сень фикусов и пальм.

Катя увидела перед собой коренастого, широкоплечего пятидесятилетнего мужчину с седеющими волосами и красным от загара лицом, иссеченным глубокими резкими морщинами. На Чибисове была несвежая белая рубашка с засученными рукавами, новые спортивные штаны «Пума» и домашние тапочки «Хьюго Босс». И этот наряд совершенно не вязался с отчаянным и одновременно гневно-беспомощным выражением столица. Спортивные штаны и дорогие тапочки вроде бы свидетельствовали о том, что их обладатель коротал время у горящего камина с газетой, а мятая рубашка, всклокоченные волосы и лихорадочно блестящие глаза, полные тревоги и ожидания, красноречиво говорили о жестокой бессоннице и неурочных зловещих телефонных звонках.

— Сроду я вас, Михаил Петрович, не обманывал, — ответил Трубников. — Сейчас тем более совесть не позволит. Никого мы пока не задержали. Некого задерживать, потому как зацепки пока никакой. Эксперты, следователь, розыск работают… Но без показаний дочери вашей, Полины Михайловны, трудно пока обходиться. Вот сотрудника специально из ГУВД прислали, чтобы она попыталась поговорить с Полиной. — Трубников кивнул на Катю. — Может, отошла она немного, что-то вспомнит, скажет. Для нас сейчас любая информация на вес золота.

Голос участкового журчал, как ручей. С главой агрофирмы «Славянка» Трубников знаком был очень давно. Чибисов, слушая, смотрел только на участкового, и казалось, даже не замечал «сотрудника из ГУВД». Неожиданно он всхлипнул, с силой ударил себя кулаком в грудь и отвернулся к окну.

— Оставьте вы нас в покое, раз сделать ничего не можете, — донеслось до Кати его глухое рычание. — Христофорыч, уйди… я тебя как человека прошу…

— Михаил Петрович, но так же нельзя, — тихо сказала Катя. Ей стало Чибисова страшно жаль и оттого, что он плакал вот так, у них на глазах, не скрываясь, и оттого, что гнал их, и оттого, что ждал от них помощи в своем горе. А они пока помочь не могли. — Пожалуйста, разрешите мне поговорить с вашей дочерью.

Чибисов обернулся к ней, явно собираясь послать и ее и Трубникова далеко-далеко, как вдруг…

Наверху послышался шум. Громкие возгласы. Кто-то стучал в дверь, истошно крича: Полина, открой! Полина, что происходит?! А затем Катя услышала тревожный крик Кустанаевой, призывавшей подняться наверх какого-то отца Феоктиста. Чибисов, более не обращая на них с Трубниковым внимания, рванулся к лестнице на второй этаж. Участковый, не задумываясь, последовал за ним, увлекая за собой и Катю. По тому, как кричали наверху женщины, было ясно: в доме случилось что-то ужасное.

— Полина, прошу тебя, не дури, открой дверь! — гудел наверху чей-то бас. — Полина, девочка, да что же это такое?

Лестница была винтовой и высокой — у Кати даже голова закружилась. На втором этаже лестница упиралась в просторный холл, куда выходили двери сразу нескольких комнат. Перед Самой дальней дверью Катя увидела Кустанаеву, маленькую толстую медсестру и высокого священника в темно-коричневой рясе, подпоясанной широким кожаным ремнем. Это и был отец Феоктист. Он гулко барабанил в дверь кулаком, а затем, обернувшись к побледневшему Чибисову, прошептал:

— Миша, надо высаживать. Бог знает, что может случиться…

Чибисов так и налетел на перепуганную медсестру.

— Не знаю, ничего не знаю, Михал Петрович, — залепетала та. — Она все на кровати лежала… Потом вроде задремала, потом проснулась и говорит: Мне в душ надо, тетя Вера. Ну, я вышла. Чтобы халат ей и полотенца принести чистые. Возвращаюсь, а она дверь изнутри закрыла и голоса не подает.

— Она что-то рвет там, — шепнула Кустанаева Чибисову. — Я треск ткани слышала.

— Полина, дочка, открой мне! — не своим голосом закричал Чибисов. — Доченька моя!

В ответ за дверью что-то грохнулось об пол:

— Миша, посторонись. Николай Христофорович, помоги мне. Ну-ка с богом!

Отец Феоктист и участковый Трубников с разбега ударили в дверь точно два пушечных ядра. Дверь затрещала, они поднажали и с шумом высадили раму. То, что Катя увидела за дверью, она потом долго не могла забыть.

На самую середину комнаты, а это была светлая, уютная полуспальня-полукабинет с широкой кроватью, туалетным столиком, заставленным косметикой, с традиционным компьютером у окна и стенами, украшенными яркими эстампами в стиле панк-рок, был передвинут явно с летней веранды стол-подставка для цветов. Сами цветы — пышные голубые гортензии в кашпо из ротанга — были варварски сброшены на пол. Земля из разбитых горшков высыпалась, пачкая узорный шерстяной ковер. На столе, балансируя, стояла девушка в батистовой пижаме в трогательный розовый горошек — бледненькая, веснушчатая, темноволосая. Обеими руками она цеплялась за связанную из каких-то грязно белых матерчатых полос совершенно немыслимую веревку, прицепленную к хрустальной люстре. Петля этой странной веревки обвивала шею девушки.

— Уходите отсюда! Все уходите! — кричала она. — Я все равно это сделаю, я решила! Это все из-за меня я этого хотела… Я так сильно хотела, чтобы он умер!

Она пошатнулась, теряя равновесие, стол-подставка под ее тяжестью предательски затрещал, веревка натянулась, петля заскользила, и казалось, еще секунда, и случится непоправимое…

— Полина! — Чибисов бросился к ней, но…

— Не подходите ко мне… Папа, стой, иначе я…

То, что она спрыгнет — в это мгновение Катя в этом даже не сомневалась. Это было видно по ее глазам. А на то, что нелепая веревка оборвется или люстра не выдержит, шансов было мало.

— Полина, не смей, прекрати, — резко, зло сказала Катя, стараясь, чтобы голос ее — голос чужого, незнакомого девушке человека прозвучал в этой куче-мале насмерть перепуганных домашних как можно громче. — Повеситься — это гадко, тошнотворно для женщины…

Она поймала взгляд Полины — в затуманенных ее зрачках что-то мелькнуло.

— Будешь после смерти синяя, страшная. Язык вывалится, распухнет, глаза остекленеют. До тебя не только дотронуться — смотреть противно будет…

Полина быстро вскинула руки к шее и вцепилась в петлю. В это мгновение к ней кинулся, шурша рясой, отец Феоктист. Подхватил девушку под колени, крикнув Кустанаевой:

— Лиза, ножницы и стремянку, быстро!

Через минуту в комнате появилась стремянка. Кустанаева ловко вскарабкалась к самой люстре и ножницами срезала веревку. Отец Феоктист держал Полину на руках. Голова девушки безвольно упала ему на плечо.

— Вызывайте «Скорую», — сказала Катя Чибисову — тот ошеломленно кивнул. — Ей успокоительное нужно. Куда же вы? Вот телефон.

Телефонная трубка валялась на кровати, но Чибисов словно не видел ее. Он был как слепой. Отец Феоктист осторожно понес Полину вниз, в гостиную. Кустанаева по мобильному вызвала врачей. Участковый Трубников поднял с пола веревку.

— Платье на полоски разорвала и связала — надо же… Платье подвенечное. Которое следователь у нее никак изъять не мог. Не давала, — сказал он, аккуратно сворачивая веревку, ища, во что бы ее упаковать как вещдок.

— Господи, за что мне все это, — прошептал Чибисов. — И это еще…

Катя вместе с участковым спустилась в зимний сад. Ничего теперь не оставалось, как терпеливо ждать «Скорую». Когда прибыли врачи, Трубников, приватно переговорив с отцом Феоктистом, кивнул Кате — мол, на сегодня все. Баста.

Это было ясно и так; допросить главного свидетеля, то есть выполнить то, основное, за чем, собственно, ее и послали в Славянолужье, Кате не удалось.

— Девчонка-то что-то чудное крикнула, слышали? — тихо сказал Трубников, когда они шли по дорожке к калитке. — Мол, она хотела, чтобы Хвощева убили, мол, из-за нее это все.

— Я слышала, — ответила Катя, — только Полина сказала это не совсем так.

О том, что с шести часов утра она ничего еще не ела, Катя вспомнила, лишь когда взору ее предстала еще одна странная картина. Недалеко от дома Чибисовых — за рощей на берегу реки Славянки — стояли длинные неубранные столы под полосатыми полотняными тентами, Вокруг столов суетились двое усталых потных официантов. Один кое-как сваливал в большие картонные коробки немытые столовые приборы и тарелки с объедками, другой строил из стульев пирамиды на траве и запихивал в полиэтиленовые мешки скомканные, залитые вином и соусами скатерти. Тут и там на траве под столами валялись хлебные корки, огрызки яблок, кожура от бананов, привлекавшие взъерошенных ворон, зорко следивших за официантами с верхушек деревьев. Как только официанты, нагрузив очередную коробку грязной посудой, тащили ее к стоявшей на лужайке «Газели», вороны с торжествующим карканьем пикировали к столам. Официанты возвращались, прогоняли птиц с криком и руганью, а через пять минут все повторялось снова.