Читать интересную книгу Казаки-разбойники - Фридрих Незнанский

– Это ты им потакал, – вопила она на мужа.

А он растерянно моргал подслеповатыми глазами и разводил руками. Дескать, знал бы, что надумают сбежать, глаз не спускал бы. А сам думал: «Ну и молодцы, и правильно. Зачем свою жизнь с такой ведьмой портить? Это я уже старый, деваться некуда. А молодость должна в радости да любви расцветать».

Глеб с Люськой недалеко уехали, в Ворыпаевку. Сняли комнату у одинокой старушки на окраине, чтобы дешевле платить было, и зажили дружно и в согласии. Никто теперь не ворчал на них день деньской, не попрекал бездельем. Глеб устроился водителем-дальнобойщиком на грузовую фуру, зарабатывал неплохо. Люська медсестрой в больницу. О родителях не забывали и при случае передавали через знакомых привет отцу-матери. Но адрес свой не говорили. А когда улеглось все, Верка поостыла, тогда они и приехали прощение просить. Через полгода после бегства. Верка для порядка еще поругала, поскандалила, а потом плюнула и простила. Все-таки единственный сынок, от доходяги мужа почему-то детки не завязывались. Даже иногда стала ездить в семью сына с деревенскими гостинцами. А когда родилась у молодых девочка, не поскупилась на приданое, выделила деньги и торжественно вручила пакет, завернутый в газету. Все-таки не чужая кровь. Хотя малышка родилась щупленькая и беленькая, как ее мать, но голосистая, прямо как Глеб в младенчестве. А старик и вовсе души не чаял в Надюшке, первую кроватку ей своими руками смастерил. Да с резьбой, как царскую. Люська даже расплакалась, увидев такую красоту. Сказала – в книжке видела про музей какой-то, там похожая была на фотографии, царского младенца в ней качали когда-то.

В последнее время Верка не дралась. То ли надоело, то ли силы уже не те были. Так что Деревянко до тех пор, пока Верка не успевала опомниться, что давно деда своего не пилила, уже успевал и отдохнуть по человечески. А ты давай, старая, принюхивайся да ломай голову, где это твой муженек успел хлебнуть и не на твое ли припрятанное посмел посягнуть? А если не на твое, то откуда он, старый пень, гроши взял да как посмел их потратить на самогонку или горилку? – думал он ехидно в то время, когда его жена, запыхавшись, носилась по двору в поисках его новых заначек. Дура, ну дура, да разве станет он теперь ховать свою добычу? Да он сразу заливал ее в свое горло, шобы эта бешеная кадушка не отняла и не перепрятала.

Деревянко довольно хмыкнул себе под нос, и, постучав ногами у порога кабака, стряхивая дорожную пыль с кирзовых сапог, распахнул двери. А накурено! Сизый дым попер в открытую дверь мощной ядреной волной. Можно открыть рот и дышать бесплатно, никаких папирос не нужно. Григорий подслеповато всмотрелся в лица мужиков. О-о, казаки гуляют! Посередине залы, как называет неуютное помещение забегаловки буфетчица Зинка, мрачные казаки сдвинули два стола и восседали как на военном совете. Что-то невесело они сегодня гуляют – отметил Деревянко и тут же вспомнил, что вчера в станице произошли кое-какие события, которые встряхнули всю Новоорлянскую. Младшего брата Куренного убили – пронзила мысль. А вот и сам Куренной во главе стола. Мужику тридцать пять, а он ныне на все пятьдесят выглядит. Лицо аж почернело – и от горя, и от ярости. Скорее всего от ярости. Потому что Олежка, царствие ему небесное, родню свою давно позорил. Все в станице знали, чем он промышляет и на какие деньги машину купил, гуляет с друзьями, одевается в красивую одежду заграничную, когда не нужно в казачью выряжаться…А ведь казацкого рода парень, да еще и брат в чинах. Догулялся, жеребец…А что они тут все собрались? Поминки вроде рано справлять, еще и похорон не было.

Не успел он закрыть за собой дверь, как все за столом оглянулись и Димон безо всякого почтения к возрасту старого казака окрысился:

– Не видишь, Григорий Алексеич, совет у нас тут! Чужим вход воспрещен!

– Та я тильки выпить, – извиняющимся тоном прошелестел Деревянко. Совсем не хотелось попадать под горячую руку злого Димона, но и выпить он имел полное право. Чай не частное это заведение, а общественное.

– Иди сюда, Григорий Алексеевич, – сурово позвал его Куренной. – Выпей с нами за помин погубленной души моего единственного брата Олежки. И иди себе с Богом. У нас тут разговор серьезный.

Деревянко с чувством собственного достоинства подошел к столу, кто-то подал ему стул, Куренной плеснул в стакан водки.

– Нехай земля ему пухом, твоему Олежке! – опрокинул стакан вожделенной жидкости Деревянко. Все молча последовали его примеру. Дальше задерживаться было уже неудобно, и так честь оказали, и Деревянко вылез из-за стола.

– Возьми с собой, – вручил ему бутылку «Столичной» Куренной. – Извини, Григорий Алексеевич, дома выпьешь.

Деревянко сдержанно поблагодарил Куренного и вышел на крыльцо. Свежий ветерок пробежался по лицу, солнечный луч, попав в глаза, выдавил слезу. Старый казак вытер ее кулаком и вздохнул. Вот бедолага Олежка, хоть и непутевый младший сын у Куренных, но ведь совсем молодой был. И такой страшной смертью помер, прирезал его москвич какой-то, вся станица об этом калякает…Прирезал ни за что и убег куда-то. Всю ночь его ловили – и милиция, и казаки, всю станицу переполошили. Только затаился он где-то. Деревянко засунул бутылку за пазуху и решил домой не возвращаться. Верка сейчас начнет его обнюхивать, есть поедом, а куда ему прятать бутылку – уже никакой фантазии не хватает. Лучше сейчас прямым ходом на речку Ялпужанку. Сядет культурненько в ивняке, выпьет свое законное на природе да в тишине. А Верке скажет, что сам Куренной угостил. Уж тогда старая не посмеет свою щербатую пасть открывать да гнобить мужа! Старшего сына Куренного тут все уважают. А если и врут, что уважают, так боятся точно.

А в кабаке тем временем продолжалось разбирательство, которое никому ничего хорошего не сулило. Куренной до поры до времени сдерживался, только метал злобные взгляды на Димона.

– Ну шо, Дмитрий Михалыч, скажешь мне? Ты объезд в то утро делал? Почему ты сразу не привел его сюда, а отдал этим дуракам из милиции?

– Так… – замялся Димон, не находя убедительных оправданий. – Хто ж знал?

– Хлопцы сказали, что он показался вам подозрительным. Ты был в патруле – с тебя и спрос.

– Почему с меня? – попытался удивиться Димон. Но по его виду всем стало ясно, что он чувствует свою вину.

Куренной вспыхнул мгновенно.

– Да потому, что ты совсем нюх потерял, Димон! Тоби башку отрежут, а ты и не заметишь, потому как мозги у тебя совсем в другом месте! Как так могло случиться, что на моей земле появился какой-то хер, сбежал из ментовки верхом, как гребаный Зорро, ридного моего братана убил и этого гада уже сутки не могут найти? А? Шо это за сказки про козявочку?!

Димон молчал, опустив глаза. Обычно самоуверенный и наглый, перед Куренным он стушевался, и ему на помощь пришел один из казачков.

– Мы всю станицу обшмонали…Може, он уже в другом месте…

Димон поднял голову и, глядя злым взглядом на товарища, потому как тот со своей помощью поставил Димона совсем в глупое положение, мрачно произнес:

– Не мог он сбежать. Я везде посты расставил.

– Не посты, а разъезды, мудак, – резко перебил его Куренной. Его тяжелый взгляд скользнул по лицам казаков.

– Плохо шмонали. Он здесь чужой, его наши сразу бы увидели и выдали со всеми потрохами.

Конец ознакомительного фрагмента.