И вот однажды возле нашего дома остановился нищий. Даола выбежала ему навстречу с радостью, потому что всем известно, что дающему потом обязательно воздастся, а кому нам было давать, если нищие, боясь обиды, не приближались к хонайе… Этот пришел издалека, и еще не имел счастья познакомиться с нашим дорогим мальчиком. Женушка моя провела его в дом, усадила за стол и накормила, напихала его торбу едой и платьем, а затем только завела беседу. Она любила толковать с убогими и странниками (хотя я мог поведать ей о мире поболе их, но меня она ни о чем не спрашивала; полагаю, по той причине, что, припомнив вольную жизнь, я опять убегу из дома…). Сама она нигде кроме нашей хонайи не бывала, не считая однократного посещения с отцом небольшого коринфийского города Катмы, где он осуществлял перепродажу в Туран трети своего скота, а она весь день просидела на постоялом дворе, ожидая его. Так что можешь себе представить, с каким интересом внимала моя женушка этому бродяге. А он рассказывать умел!
Теперь я опишу тебе его, ибо в моей истории он есть лицо наиважнейшее и наиотвратительнейшее… Ох, еле выговорил слово сие… Но поверь, оно лишь частично выражает его истинную сущность… Фигурой он был довольно изящен, а ростом невелик, только чуть выше меня. Черные, короткие, очень густые волосы его вились барашком и плотно прилегали к голове, образуя как бы шапку; черты лица были не мелки и не крупны, а так, ни то ни се — вернее, и то и се вместе. Голос…
— Погоди, — остановил рассказчика Конан. — Как может быть и то и се вместе? Вот уж не видал такого.
— Очень просто, — успокоил его хон Булла. — Глаза и рот у него были очень маленькие, ну, как у новорожденного. Зато нос преогромный, цвета не белого, как само лицо, а багрового, и к тому же покрытый сплошь прыщами, а черные брови такие кустистые, широкие… В общем, совсем некрасивый человек. Да, и еще прямо под ноздрею большая, с горошину коричневая бородавка. Ну вот. А голос его… Жаль, про голос ничего дурного сказать не могу. Низкий, глубокий, ровный… Так бы и слушал без конца. Даола и слушала — три дня подряд. Иной раз и я рядом с ней пристраивался, но меня все его истории не то чтобы раздражали, а просто-таки бесили, ибо ничего доброго не содержали даже близко. По его словам все люди выходили либо злодеями, либо дурнями, либо скаредами, и каждый так и норовил чем-нибудь обидеть беднягу. Я сам ходил по свету лет так сорок и знаю совершенно точно, что добрых людей немало, нет, немало. Ах, какие чистые, какие светлые души порой встречались мне… А из рассказов нашего гостя выходило, что весь мир населен ублюдками, порожденными Нергалом, как будто и не существует благого Митры, Хранителя Равновесия… В конце концов, и Даола, видимо, заскучала: занялась хозяйством, а бродягу предоставила мне. Я же не чаял, когда он уйдет. Пожалуй, со мной сие случилось впервые. Обычно гость для меня — праздник, и его нрав, его ум не особенно волнуют меня. Я знаю, что почти с любым человеком можно поладить, если быть к нему открытым и доброжелательным и если обстоятельства не побуждают его проявлять некрасивые стороны своей души…
Тем не менее я всеми силами старался ничем не показать такого отношения к гостю. Забыл сказать, что звали его Тарафинелло Фло по прозвищу Гарпинас… Что ты смеешься, Конан?
Но варвар не просто смеялся — он грохотал, схватившись за живот и согнувшись так, что длинный хвост волос подметал пыль на земле.
— Гарпинас… по-аквилонски значит… xa-xa! — гнойный!.. — наконец выдавил он сквозь хохот.
— А, — кисло улыбнулся хон Булла, в отличие от киммерийца не испытывавший особенной приязни к скабрезным прозвищам. — Я не знал. Я вообще из всех языков знаю по пять-семь слов… Зато Майло…
— Ладно, — перебил его Конан, успокаиваясь. — Про Майло я уже наслушался. Говори дальше, что там этот Гарпинас натворил.
— Он вскоре ушел. Взял торбу и ушел в сторону Офира, чему я весьма удивился, ибо пришел он оттуда же. После Даола призналась мне, что и в этом виноват был наш Майло, ибо в любой удобный момент норовил либо укусить бродягу, либо состроить ему страшную рожу… Как бы то ни было, но Тарафинелло удалился, и, скажу тебе честно, я только вздохнул свободно… Так прерванное на несколько дней течение нашей жизни снова восстановилось. Снова Адвента нас радовала, а Майло огорчал, снова… Ну, не буду тебя утомлять, рассказывая все по второму разу…
Минуло не больше луны с того дня, как Тарафинелло Фло покинул нашу хонайю, и вот как-то один крестьянин, пришедший ко мне с жалобой на соседа, сказал, что видел недалеко от ручья (где мы с тобой были сегодня) человека, весьма на него похожего. «Не может быть!»— так ответил я, качая головой. Крестьянин настаивал, я не соглашался, полагая, что вышеупомянутый Тарафинелло не станет возвращаться обратно столь скоро. Конечно, потом я забыл об этом споре, а когда вспомнил… А когда вспомнил, было уже слишком поздно. Впрочем, какое это вообще имело значение? Даже если бы я поверил, что этот бродяга снова здесь, ничего бы не изменилось. Думаю, что я сам пригласил бы его опять в наш дом…
Дождливая осень отнимала тогда все мое время. То ручей выходил из берегов и затоплял посевы моих землепашцев, то ливнем пробивало крышу чьего-нибудь жилища, то потоки воды уносили птичьи выводки — и во всяком таком случае всем непременно требовался я; нацепив кожаный плащ с большим капюшоном, я с рассвета уходил из дому, с тем чтоб вернуться только к ночи, все равно промокший до нитки, уставший и печальный. Да, тогда я думал, что вот он пришел — конец моей спокойной жизни. Дожди уничтожили чуть не все хозяйство хонайи, кое к тому времени было усилиями моими, моих друзей и жителей деревень приумножено и равнялось благосостоянию среднего размера городка.
Убыток вышел огромный. Две трети всего скота пало; часть домов и пристроек разрушено; поля и пути размыты, а самое главное… Дорога Королей… Ты знаешь, что мы обязаны содержать в порядке тот ее участок, который проходит по нашей земле… Так вот, он оказался разнесен весь! Каменные плиты местами отошли друг от друга, а местами и вовсе уплыли с водой в неизвестном направлении. Думаю, в конце концов, они оказались в Офире или в Немедии… Но не у нас в Коринфии наверняка. Я посылал людей искать их, но… Ох, Конан, я опять заболтался, старый дурень. Да, значит, я говорил про сезон дождей. А что я говорил?
— Давай про Трафарелло, — напомнил варвар, зевая — сия часть истории хона Буллы показалась ему невыразимо скучной.
— Тарафинелло, — вежливо поправил старик. — Тарафинелло Фло. Он действительно однажды появился возле моего дома — как раз в самый что ни на есть ливень. Меня не было: утром прибежал пастух и сказал, что все стадо овец вырвалось из загона и бежит… Снова я не о том… Конан, прошу тебя, не обессудь же. Выпей еще вина и послушай дальше. Митрой клянусь, осталось совсем чуть. Благодарю тебя, — улыбнулся и он на согласную ухмылку киммерийца. — Итак, в доме были: Даола, Майло, все его наставники и, естественно, Адвента.