«А бабник-то при чем?» — снова хотелось спросить мне. И очевидно, мой нетерпеливый вопрос легко прочитался на лице.
Назар на него ответил:
— Жене я изменил через полгода после свадьбы. Сокурсницу тра… в смысле — с одной студенткой переспал. Честно — казнился. Но недолго. — Назар улыбнулся своей фирменной донжуановской улыбочкой. — Дальше пошло-поехало. Понимаю, звучит нелепо: не могу устоять перед женской красотой, но это факт и та самая моя страшная тайна. Женщины — мой наркотик, и я отдаю себе отчет, что наркоман. Но еще не придумали больниц, где лечат от…
— Похоти.
— Можно и так сказать. Но за редким исключением со всеми своими… подругами я нахожусь в прекрасных отношениях и благодарен им за минуты близости.
— Лиля знает о твоих похождениях?
— Ни боже мой! Ей в голову не могло прийти, что, работая как вол, выматываясь как собака, помогая ей с детьми и по хозяйству, я еще и на стороне промышляю. Такое редкий мужик выдюжит, — не без хвастовства сказал Назар. — А я справляюсь. Хотя если честно, в последние годы обороты снизил.
Он гордился своей распущенностью! Рассказывал мне и плавился от самолюбования. Доморощенные Казановы всегда вызывали у меня брезгливость. Летают по бабам как мухи по помойкам, заразу переносят. Но к Назару я отвращения почему-то не испытывала. И злилась не столько на него, гуляку, сколько на себя — за отсутствие здоровой реакции.
Взмахнув рукой, подозвала официанта. Попросила убрать остывшую рыбу и принести кофе. Назар тоже не притронулся к мясу и заказал чай.
Смотрел на меня внимательно-грустно, как смотрят, наверное, на человека, которого выбрали в исповедники, а этот человек не грехи отпускает — возмущается.
— Шокировал тебя, Ледок, — не спросил, констатировал Назар. — Но подумай: зачем мне было темные стороны своей натуры оголять перед тобой.
— Действительно: зачем?
— Потому что ты в моей жизни — встреча необыкновенная. Без ложной скромности: я знаю женщин. Но ты! Перечеркиваешь все мои знания. Ты — открытие, которого я не только не ждал, но и не подозревал о его возможности.
— Мерси. Уж что-что, а комплименты говорить ты научился.
— Лида! — с болью проговорил Назар и потер лицо ладонями, словно к нему прилипли мои последние слова и надо их счистить. — Лида! — повторил он. — Неужели ты не понимаешь, я все рассказал, потому что не хочу дурить тебе голову, лукавить, обманывать, вселять ложные надежды.
— О каких надеждах речь? — встрепенулась я.
Назар накрыл мою руку своей и легонько сжал:
— Ты мне безумно нравишься. Думаю о тебе постоянно. Только не говори, что равнодушна ко мне. Не поверю. Ты каждый день красивее, чем вчера. А это верный признак влюбленности.
— Чьей?
— Моей — безусловно. Но и ты переменилась. Игнатов из Роспотребнадзора, помнишь его?
— Заикается и мычит? Хотя специалист грамотный, с ним только письменно можно общаться, устно Игнатова не понять.
— Потому что матерится через слово, что при дамах непозволительно, вот и остается одно заикание с мычанием.
— При чем тут Игнатов?
— Недавно виделись, и он сказал мне, перевожу с матерно-заикательного на литературный, что ты всегда была интересной женщиной, а в последнее время стала совершенно обворожительной. Игнатов предположил, что ты завела любовника.
Я вспыхнула, польщенная и возмущенная:
— Бред! У меня нет любовника.
— Но мы на верном пути…
— Назар!
— Тихо, тихо! — снова накрыл мою руку. — Не надо кричать. Мы ничего преступного не делаем. И не дети, чтобы играть в кошки-мышки. Лида, давай признаем: ты нравишься мне, я нравлюсь тебе, нас тянет друг к другу со страшной силой. Но мы несвободны. Семьи, дети, супруги — мы повязаны крепко и пока неспособны эти узы порвать.
«Пока… Оставил-таки лазейку», — подумала я.
— Но почему мы должны наступать на горло собственным чувствам? Нашим близким будет легче, если мы превратимся в страдающих меланхоликов?
«Вот так соблазняют честных женщин, — пронеслось у меня в голове. — Ничего страшного, даже приятно, волнительно, щекочет нервы».
— Не тороплю тебя, — говорил Назар, — подумай над моим предложением.
«Каким предложением? — хотелось воскликнуть мне. — Снять квартирку с большой кроватью, на которую перенесем наши свидания?»
И далее буйная фантазия рисовала, как мчусь в рабочее время к любовнику. Принимаю душ после акта близости…
Про необходимость душа мне рассказывала одна из Флажков, Лиля Белая, замужняя женщина крайне легкого поведения. Она говорила: выдает запах чужого парфюма. Вы же елозили тело по телу, запах остается. Хочешь узнать, изменяет ли тебе муж, обнюхай его вечером, когда пришел с работы. Только профессионалы знают, что нужно помыться, хотя времени обычно тык-впритык.
Каюсь, несколько раз я Максима обнюхивала. Старалась делать это незаметно, а получалось неуклюже. «Путом пахнет?» — напрягался муж. Он не переносил скотский запах несвежих подмышек. И человек, от которого несло путом, мгновенно записывался Максимом в вонючки. Хотя внешне, конечно, Максим никак не проявлял своей брезгливости.
— Горю! — Назар посмотрел на часы. — Еще две встречи, а вечером сегодня важный футбол, наши играют с Англией.
Так легко: объяснение в любви, предложение вступить в тайную связь, а следом деловые встречи и футбол. Обижаться глупо. Время делового человека спрессовано жестко. Сама торопливо говорю в телефонную трубку маме: «Лекарство высылаю. Береги себя! Обнимаю, целую!» А ей хотелось рассказать про гипертонический криз, каких страхов натерпелась ночью, как приехала «скорая», как вели себя врачи. Но мне некогда, надо еще умудриться вырвать полтора часа, заскочить в аптеку, потом в курьерскую фирму, которая доставит лекарство уже завтра.
Назар расплатился по счету. Мы поднялись и пошли к выходу. Назар положил мне руку на талию, как бы по необходимости — рулить между столиками. От его руки шло тепло, способное превратить в безвольную куклу гордую женщину.
Состоянию моему подходило слово «лихорадка». Удобный термин. Лихорадка — это и герпес на губе, и высокая температура, и кризис в экономике, на бирже, и трясущиеся руки, и клацающие зубы, и сумбур в голове. Последнее — точно про меня. Но все-таки приехала в офис. Затребовала отчет у двух сплетниц, которые, задери их нелегкая, втянули меня в объяснения с Назаром. Работа была выполнена на «четыре с минусом», но я нашла, к чему придраться, и выставила им по «двойке», велела завтра переделать.
Затягивала время, листала бумаги, плохо понимая, что в них написано. Страшно ехать домой, увидеть Максима. Хотя он и не мог знать про мои шуры-муры, было стыдно. Страх и стыд — сочетание неприятное, но подперченное игрой с опасностью, азартом. На чашах весов перспектива больших удовольствий и возможность роковой потери. Удовольствия всегда перевешивают.