Ей хотелось закрыть глаза, переждать нестерпимую боль, но его вопросы были столь нелепы, что она не могла не ответить:
— Тогда зачем она захотела, чтобы я вас предостерегла? В последний момент изменила свое решение? С трудом верится, не так ли? Алиса не может одновременно быть злоумышленницей и спасительницей.
Лицо Арчера потемнело, глаза стали безжизненными.
— Чего же она хочет? Развода или денег? Или того и другого?
Еще одна минута напряженного молчания, и ей показалось, что экипаж начал замедлять ход. Несколько отрывистых возгласов кучера подтвердили ее догадку. Мэри-Кейт с надеждой подумала о передышке: все что угодно, только не замкнутое пространство и компания Арчера Сент-Джона.
Когда экипаж остановился, она приподнялась, чтобы открыть дверцу, не дожидаясь, пока лакей развернет подножку. Арчер подался вперед и сильной рукой схватил девушку за локоть, не давая ей сбежать.
— Если скажете, я вам хорошо заплачу. Если раскроете подробности заговора, моя щедрость превзойдет все, что пообещала вам Алиса.
В крепкой хватке Мэри-Кейт ощутила скрытую угрозу. Она потерла пальцами свободной руки висок. Нет, не надо! Боль нарастала.
Помоги ему…
— Вы не понимаете? Я никогда не встречалась с вашей женой.
Она дотронулась кончиками пальцев до его груди. Этикет и приличия этого, разумеется, не допускали. Мэри-Кейт показалось, что она коснулась раскаленной плиты, ощущение жжения длилось одну секунду. Она не убрала пальцы, словно заявляя свои права и защищая его. Ей хотелось утешить его, потому что слова, которые она собиралась произнести, по ее глубокому убеждению, отражали правду:
— Простите, но, к моему огромному сожалению, я уверена, что ваша жена умерла. Я думаю, она является мне.
Глава 9
Она не казалась ненормальной, с другой стороны, Арчер не был уверен, что смог бы распознать безумца. Разумеется, если это не был он сам — на протяжении последнего года. Он не находил в ней тех признаков, которые с такой легкостью обнаруживал у себя, — покрасневшие от бессонницы глаза, дрожащие пальцы, слабость во всем теле. И самое главное — в глазах женщины не отражалось ни тени сомнения, ни на секунду не возникла безумная мысль, будто он способен убить Алису, сам того не ведая.
Она, эта Мэри-Кейт Беннетт, кажется полной самообладания, глаза у нее ясные, в ней нет немощи, лицо сдержанное, и только слабая улыбка кроется в уголке губ. Сумасшествие? Или отвага?
— А вы смелая!.. — пробормотал Сент-Джон, и легкий ветерок отнес его слова прочь, словно приветствуя их прибытие в Сандерхерст.
Порыв ветра стал единственным движением, оживившим эту странную картину. Заляпанный грязью после многочасового пути экипаж, кучер, увещевающий уставших лошадей, он и Мэри-Кейт, застывшие на миг. Его ладонь сжимает ее локоть, она выставила вперед ногу, чтобы сделать следующий шаг; ласковый ветерок играет в ее волосах.
Он отпустил ее, и она ступила на посыпанную гравием дорожку, ведущую к широкой гранитной лестнице дома.
Сент-Джон нелюбезно обогнал ее на пути к дому. Впрочем, вежливое обхождение исчезло в ту минуту, когда она заявила, что его жена — призрак. Разум отказывался принять эту мысль. Эта женщина все-таки ненормальная.
Не услышав позади никакого движения, Сент-Джон обернулся. Мэри-Кейт, подняв голову, стояла на дорожке, завороженная видом дома. Он позволил ей насладиться моментом. Даже короли бывали очарованы красотой Сандерхерста. Когда обращенный на восток большой кирпичный дом освещался солнцем, оно зажигало сотню темных окон, как сам Господь Бог, одухотворяющий темную душу. От главного трехэтажного здания отходили два крыла. Они всегда казались Арчеру надежными руками, радушно протянутыми ему навстречу.
Во всяком случае, думал Арчер Сент-Джон, дома не причиняют боли: не разочаровывают, не обещают и не обладают привычкой некоторых смертных оставить вас в замешательстве, без единой связной мысли в голове.
Сандерхерст действовал на Арчера благотворно. Отсюда, от главного входа, он видел просторные лужайки, окаймленные нетронутым лесом. Еще дальше текла река Фаллон. Иногда по весне она становилась полноводной, и было слышно, как бьется в берега вода.
Когда Арчер был ребенком, он думал, что Сандерхерст построен из золота, но главный каменщик поместья объяснил, что дом сделан из кирпичей цвета ржавчины или охры. Ему не хватало воображения. А возможно, его было слишком много у ребенка.
Сент-Джон непроизвольно сжал кулаки. Появление здесь Мэри-Кейт Беннетт — самое большое попрание поместья. Здесь его рай, его святыня! Нигде на земле он не чувствовал себя дома, только здесь. Не он владел Сандерхерстом, а ему была дарована привилегия принадлежать дому. Только вместе с этим огромным строением он получил графский титул, имущество, наследие семнадцати поколений прошлого и множества поколений в будущем Он распоряжался этим богатством, а Сандерхерст служил ему прибежищем.
Сент-Джон с детства знал, что не расстанется с Сандерхерстом до конца своих дней. Защитит ли он или умалит его великолепие — таким и будет наследство, которое он оставит потомкам. Даже в юности, когда человеку свойственна расточительность, а не бережливость, Арчер никогда не рисковал своим имуществом.
Случалось, он смотрел вокруг себя — и словно впервые видел эту красоту. Арчер наслаждался прелестью чистых греческих линий Сандерхерста, его сдержанностью Он отвечал здесь за каждый камешек, за каждое дерево и проникался смешанным чувством ответственности и радости, как глава империи, созданной его предками.
Однако теперь он не видел ни английского парка с его причудливыми фонтанами, ни уснувших розовых кустов. Он не смог бы сказать, в какой цвет покрашена ограда восточного выгула для лошадей или сколько полей оставлено под паром. Он чувствовал себя неуверенно, как новорожденный ягненок, который только-только пытается встать на шаткие ножки. Потому что Мэри-Кейт Бсннетт произнесла роковые слова.
Сделав над собой усилие, Сент-Джон мягко взял женщину под руку и повел к двухстворчатым дверям входа. Они бесшумно открылись навстречу ярко освещенному холлу. Арчер кивнул Джонатану, нисколько не удивившись при виде безукоризненно одетого дворецкого. В детстве граф думал, что Джонатан никогда не спит и в полном облачении присматривает за Сандерхерстом в любой час дня и ночи.
Осторожно и бережно, но не потому, что с этой женщиной следовало обращаться, как с душевнобольной, а потому, что она обескуражила его, Арчер повел Мэри-Кейт мимо дворецкого и лакея вверх по изгибавшейся лестнице.
Он открыл дверь в утреннюю комнату и плотно закрыл ее за собой, удивляясь, что чувствует тепло женщины через столько слоев одежды.