Очнувшись, Долли пристально посмотрела на него.
— Что такое?…— проговорила она.— Что произошло?… А!… Я знаю…— Она улыбнулась.— Это мой Джон… Он возвращается… Возвращается!… Сейчас он увидит жену и сына!… Джон!… Мой Джон здесь!…
Миссис Бреникен лишилась рассудка.
Глава V
В СЛЕДУЮЩИЕ ТРИ МЕСЯЦА
Как описать впечатление, которое произвела на жителей Сан-Диего эта трагедия: гибель ребенка и безумие матери! Люди с большой симпатией относились к семейству Бреникен и болели душой за молодого капитана «Франклина». Едва минуло две недели, как Джон ушел в море,— и вот он уже не отец, а его несчастная жена — безумна!… Капитан вернется в опустевший дом и не увидит ни улыбки маленького Уота, ни радости Долли, которая вряд ли даже его узнает!… В день, когда «Франклин» войдет в порт, город не будет приветствовать его криками «ура».
Но не стоило ждать возвращения Джона Бреникена, чтобы сообщить ему об ужасном несчастье. Мистер Уильям Эндрю не мог держать в неведении молодого капитана, уповая на то, что сложатся непредвиденные обстоятельства и Джону станет известно о трагедии. Нужно было немедленно послать телеграмму в Сингапур. Тогда капитан Джон узнает страшную правду, прежде чем прибудет в Индию.
И все-таки мистеру Уильяму Эндрю не хотелось спешить. Что если Долли вновь обретет разум? Кто знает, может, благодаря тщательному уходу к ней вернется самообладание?… К чему подвергать Джона двойному удару, сообщая о гибели сына и безумии жены, если она в скором времени поправится?
Переговорив с Леном и Джейн Баркер, мистер Эндрю принял решение отсрочить посылку телеграммы до того момента, когда врачи окончательно выскажутся по поводу психического состояния Долли. Разве внезапное помрачение рассудка не оставляет больше надежд на выздоровление, чем недуг, вызванный медленным расстройством ума?… Следовало подождать несколько дней или даже недель.
Надо сказать, что жители города пребывали в подавленном настроении. Множество людей приходили к дому на Флит-стрит справиться о здоровье миссис Бреникен. Тем временем были проведены тщательные поиски тела ребенка, окончившиеся безрезультатно; по всей вероятности, оно было подхвачено течением, а затем унесено отливом. У несчастного младенца не будет даже могилы, куда приходила бы помолиться мать, если бы к ней вернулся рассудок!
Врачи констатировали, что болезнь Долли приняла характер тихого помешательства. Не было никаких нервных припадков, никакого бессознательного буйства, которое обыкновенно вынуждает изолировать больного,— Долли превратилась просто в тело без души, существо, не сохранившее ни малейших воспоминаний о постигшем ее несчастье; глаза были сухи, взгляд потух, она, казалось, ничего не видела и не слышала. Бедняжка не принадлежала больше этому миру: жизнь теперь ограничивалась для нее лишь физической стороной.
Прошел месяц, состояние миссис Бреникен не улучшилось. Встал вопрос о том, чтобы поместить ее в лечебницу. Именно такого мнения придерживался мистер Уильям Эндрю, и все бы так и было, если б не Лен Баркер.
— Теперь, когда стало ясно, что Доллино помешательство не опасно и не требует изоляции, мы просим оставить ее в нашем доме,— явившись в контору мистера Эндрю, сказал Лен.— Долли очень любила мою жену, и кто знает, может, участие Джейн принесет ей больше пользы, чем участие посторонних людей? Если припадки все же начнутся, мы примем надлежащие меры. Что вы об этом думаете, мистер Эндрю?
Почтенный судовладелец согласился, но не без некоторого колебания, поскольку мало симпатизировал Лену Баркеру, хотя в ту пору оснований сомневаться в его порядочности у мистера Эндрю не было. В конце концов Долли и Джейн связывала крепкая дружба, и так как миссис Баркер — ее единственная родственница, то очевидно, что будет лучше именно ей предоставить возможность ухаживать за Долли. Главное, чтобы несчастная женщина всегда была окружена нежной заботой, которой требует ее состояние.
— Раз уж вы хотите взять на себя заботу о Долли,— ответил мистер Эндрю,— то я не вижу никаких препятствий, мистер Баркер. Тем более что в преданности и искренней любви Джейн к своей кузине сомневаться не приходится…
— Так же, как в постоянстве этих чувств,— добавил Лен Баркер все тем же холодным, рассудочным тоном, от коего не в силах был избавиться.
— Ваши намерения похвальны,— вновь заговорил мистер Уильям Эндрю,— но будут ли условия в вашем доме на Флит-стрит, в центре оживленного торгового квартала, благоприятными для восстановления здоровья бедной Долли? Ведь ей нужен покой, свежий воздух…
— Но, может быть, тогда,— отвечал Лен Баркер,— нам с Джейн поселиться вместе с Долли в ее прежнем доме? Она привыкла к Проспект-хаус, вид хорошо знакомых вещей может помочь ей выздороветь. Там бедная женщина будет укрыта от всякого рода назойливости. Прямо за порогом начинается сельская местность… Джейн будет водить Долли на прогулки… Неужели Джон, если бы был здесь, не одобрил бы моего предложения? И что он подумает, когда, вернувшись, найдет свою жену в лечебнице, на попечении наемных людей?… Мистер Эндрю, не нужно пренебрегать тем, что способно хоть как-то повлиять на рассудок нашей несчастной родственницы.
«Очевидно, такой ответ продиктован искренним участием,— размышлял мистер Уильям Эндрю. — Почему же слова этого человека не внушают доверия?… Но что бы там ни было, а его предложение в сложившейся ситуации заслуживает одобрения». Мистеру Уильяму Эндрю осталось лишь поблагодарить Лена Баркера, добавив, что капитан Джон был бы ему глубоко признателен.
Двадцать седьмого апреля миссис Бреникен была перевезена в Проспект-хаус, куда вечером того же дня перебралось и семейство Баркеров. Такое решение проблемы получило всеобщее одобрение.
Можно догадаться, какой побудительный мотив руководил Леном. Вспомним, что в день катастрофы он намеревался поговорить с Долли о каком-то деле. Дело же заключалось в следующем: Баркер собирался просить у своей родственницы взаймы некоторую сумму денег. Но с той поры ситуация изменилась; не было исключено, что теперь он станет представлять интересы своей родственницы, возможно в качестве опекуна[76], и, разумеется незаконно, завладеет средствами, которые позволят ему выиграть время. У Джейн не было иллюзий по поводу намерений Лена Баркера, и, будучи счастлива тем, что может всю себя посвятить заботе о Долли, она впадала в отчаяние при мысли о планах своего супруга.
Итак, жизнь в Проспект-хаус продолжалась; Долли устроили в той комнате, которую она покинула, идя навстречу страшной беде. Несчастная женщина вернулась сюда уже не матерью, а человеком, лишенным рассудка; столь любимое ею шале, гостиная с фотографиями любимого мужа, сад, где прошли счастливые дни для них обоих,— все это не пробуждало в ней никаких воспоминаний о прежней жизни. Джейн занимала комнату рядом с комнатой кузины, а Лен поселился на первом этаже, в комнате, являвшейся кабинетом капитана Джона.