Однажды, отдыхая в своей любимой беседке, Клеопатра спросила Нефтиду:
– Погадаешь? Хочу знать, сколько еще осталось отцу?
Разложив карты, египтянка разочарованно протянула:
– Здоровье у него совсем плохое, но сил хватит на целую армию, госпожа. Надо ждать.
– А сколько ждать?
Нефтида пожала плечами.
– Два-три года…
Клеопатра облегченно вздохнула.
– Это не так уж и долго.
Немного помолчали. Сад пьянил ароматами и красотой диковинных цветов: желтые, красные, синие, розовые, фиолетовые – вся палитра была на их лепестках. Тропинки причудливо петляли между аккуратно подстриженными кустами, чем-то напоминая древний Лабиринт. Дворцовые кошки, развалившись под финиковыми пальмами, отдыхали после праведных трудов – обильной еды и ленивой охоты за мышами.
– А помнишь, ты мне нагадала могущественного мужчину?
– Помню, госпожа.
– Когда мы с ним встретимся?
– После смерти вашего отца, госпожа.
– Вот как…
Клеопатра тяжело вздохнула.
– Я его уже устала ждать, – проговорила она немного капризно, – все жду-жду, а его все нет и нет.
– Не торопитесь, госпожа. Все будет.
– А где он сейчас? Что делает? У него есть жена? Ты можешь узнать?
Нефтида опять разложила карты. После недолгого молчания она ответила:
– Он на войне.
– Где?
– Он величайший воин, госпожа. Он любит покорять новые земли, любит победы. И у него есть жена, но он ее не любит.
Клеопатра мечтательно улыбнулась. Слова о жене прошли мимо ее ушей. Какого необыкновенного мужчину приготовила ей судьба!
– Хорошо, Нефтида, можешь идти отдыхать.
– Спокойной ночи вам, госпожа.
– И тебе.
Испытывая бессонницу, Клеопатра бродила по сумеречным галереям дворца. На сердце было тоскливо и одиноко. Она остановилась у окна. С ночного неба ей подмигивали мириады звезд. Интересно, как живут цари в небесном Дуате? Подперев рукой подбородок, Клеопатра отдалась своим грустным мыслям. Уже прожито шестнадцать лет, почти что вся жизнь, а она… так никого и не полюбила. Так, размышляя, Клеопатра решила, что, когда взойдет на трон, царские дела настолько поглотят ее, что для любви времени не останется…
Девушка вздрогнула и резко обернулась. В галерее раздавались какие-то непонятные звуки, будто кто-то пыхтел.
Отойдя от окна и стараясь не шуметь, Клеопатра пошла в ту сторону, откуда доносились звуки. Сначала она увидела две тени: тощую и тучную, затем – очертания фигур. В свете ночников Клеопатра увидела лица и позы мужчин и спряталась за колонну. Осторожно выглянув из-за колонны, она снова убедилась в том, что это был ее отец. А под ним или перед ним – тут уж сами боги запутались бы… Клеопатра чуть не вскрикнула от удивления. Хнум? Любовник Арсинои? О, Исида…
Вернувшись в спальню, Клеопатра с особой тщательностью приняла ванну. Так ей хотелось отмыться от того, что она увидела. Уже засыпая, она пожелала себе скорейшего освобождения. Но от кого или от чего, боги уже не сумели расслышать…
14
Я сижу во главе стола. По правую руку от меня – отец, мать и мачехи. По левую – Береника, старшая Клеопатра, Арсиноя и два Птолемея. Александр сидит в дальнем конце стола.
Мы молча смотрим друг на друга. Нам явно не о чем говорить. Столько боли и страданий было между нами, столько крови пролито, что…
– Убийца!
Это кричит Береника.
Отец презрительно улыбается ей.
– Ты со мной поступила бы так же.
– Даже хуже! Я бы тебя кастрировала!
– Ого!
– Арсиноя, ты знаешь, что он отбил у тебя любовника?
Арсиноя вздрагивает, безразлично смотрит на отца.
– Да пусть подавится им! Зато я имела любовника нашей несравненной Клеопатры!
У меня пересыхает в горле. Что за семейка!
– О чем это ты, Арсиноя?
– О чем это я! – глумливо передразнивает меня сестра. – О нашем с тобой Марке Антонии! Да, дорогая, он наш, а не твой!
Я сдерживаюсь. Яд этих слов не должен попасть в мое сердце.
– Мы собрались здесь не для постыдных обвинений.
– А для чего еще? – визжит Арсиноя. – Для чего еще нам собираться?
Я смотрю на мать. В ее глазах печаль и сострадание, но встать на мою сторону, защитить меня, она боится. Мне становится холодно и одиноко. В который раз меня предают…
– Знаешь, что он сказал мне в ту ночь? – не унимается Арсиноя.
Я молчу.
– Он сказал мне: «Твоя сестра настолько некрасива…»
Я молчу.
– «…что ни за какие деньги я не лег бы с ней!»
Я молчу.
– Вы все слышите! С этим длинноносым посмешищем сам Марк Антоний не лег бы!
Всплеск. Кровь окропляет мраморный стол. Голова Арсинои лежит на огромном блюде. Она удивленно моргает, не понимая, что произошло.
– Ну что, сестренка! – кричу я яростно и злобно. – Хочешь еще любви?
– Убийца! – шепчут ее губы.
– Убийца! – смотря мне в глаза, шепчет старшая Клеопатра.
– Убийца! – подхватывает старший Птолемей.
– Убийца! – поддакивает младший Птолемей.
Александр улыбается.
– Даже жаль, что я не могу присоединиться к своим сестрам и братьям. Как это ты не успела убить меня?
– Ты все правильно сделала, дочка, – слышу я ласковый голос отца. – У царя нет родных. Есть только слуги и враги.
Мраморные стены зала оплетают ядовитые цветы. Из головы Арсинои выползают змеи. Они расползаются по столу, падают на пол, оплетают мои ноги, заползают в мое сердце.
В моей руке снова меч. Я взмахиваю им. И головы летят одна за другой. Рука дрогнула лишь раз – когда мои глаза встретились с глазами матери. В следующее мгновение ее глаза закрылись. Нет пощады предателям!
Я тяжело дышу. Меч выпадает из рук. Я вся в крови. Руки, платье…
Трупы вспыхивают огнем. Через мгновение зал охватывает пламя.
Я медленно выхожу в галерею.
Теперь все кончено.
Наконец-то я одна.
15
В день восемнадцатилетия Клеопатры Птолемей назначил ее своей соправительницей.
В льняном платье, расшитом золотом и аппликациями, в тяжелом жемчужном ожерелье, в золотых браслетах на руках и ногах, Клеопатра восседала рядом с отцом, принимая участие в государственных советах. С особым удовольствием она входила в новую для себя роль, вникая во все сферы жизни страны. Многое ей не нравилось, например то, что активное участие в государственных делах и сборах налогов принимал чужеземец – римлянин Рабирий Постум. Ее не устраивало, что в Египте вспыхивали кратковременные восстания, вызванные присутствием римлян и откровенным грабежом с их стороны. Мягко и деликатно она пыталась втолковать отцу, что, если сегодня они ничего не предпримут, завтра Египет станет римской провинцией. Но Птолемей был уже настолько болен, что путал явь со сном, а порой даже не узнавал свою собственную дочь. Было понятно: нужно ждать. Лишь после его кончины она могла приступить к самостоятельной политике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});