угрожающе.
— Всё в порядке, Кость, — хмыкнул Румянцев. — Раз Мастер свёл нас за общим делом, значит, ему виднее. Ну а нам, офицерам, остаётся переносить все тяготы военной службы стойко и мужественно. Честь имею.
Кивнул энергично и пошёл из комнаты. Зотов направился за ним. А Илья остался.
Кажется, что жених Татьяны Румянцевой повзрослел лет на пять с момента нашей последней встречи во Владивостоке. От молодого и горячего не осталось и следа. Теперь размеренность и печаль на лице отражается. Темные волосы причёсаны аккуратно, а в тёмно–карих выразительных глазах уже не горит прежний огонь.
Смотрю на него вопросительно, а он произносит с грустью:
— Не держите на Олега зла, сударь. Его с того света Мастер вытащил, когда семья уже оплакивала. Матушка чуть с ума не сошла.
— Я всё понимаю.
— И меня за нелестные слова в трактире простите, не прав был я. Мне уже тогда следовало верно вас разглядеть, раз Михаил Брусилов за вашу честь вступился, не плохой вы человек.
— Не держу я зла, сударь. И извинения ваши сердечно принимаю.
— Ну а вы, где всё это время пропадали? — Продолжает разговор. — Слышал, учинили разгром на Императорском острове, раскидав полсотни гвардейцев. Это ж какой позор для лейб–полка, хотел бы я на это посмотреть.
Не думал, что Илья решит завести со мной целую беседу в первый же день. При том так участливо.
— Сорвался на пустом, — ответил ему сдержанно. — А что касается пропажи, так я в тюрьме тайной полиции всё это время сидел.
— Вот оно как, — прокомментировал и вздохнул.
— Позвольте спросить, как поживает Татьяна Румянцева? — От вопроса я не удержался.
Илья тут же взгляд и увёл. Думал, на этом наш разговор и закончится. А нет.
— Знаю, что в Хабаровск на Виноградовку вернулась, — стал отвечать неуверенно. — Вроде всё с ней хорошо. Олег мало мне рассказывает о сестре теперь.
— Вы же помолвлены? Простите за прямоту и личный вопрос.
— Всё течёт, всё меняется, сударь. Одних беда сближает, меж другими пропасть растит. Не переписываемся мы вот уже полгода. Поэтому и не знаю, что вам сказать.
— Я не хотел тревожить вашу рану, — отвечаю ему, уводя взгляд.
И понимая, что он её всё ещё любит. Понимаю, потому что знаю, что такую не любить невозможно.
Пусть я и охладел. Но воспоминания терзают.
— Да к чёрту её, — выругался Илья и засиял вдруг. — Мы ж в Америку отправимся, да через весь мир! А то я одичал уже во Владике. То Амурский залив, то Уссурийский, то чёрт его побрал, остров Русский. И мечешься, как идиот, туда–сюда. А последние полгода вообще скука смертная, три рыбака с Китая выловили и на этом всё. Последний трактир свернули, на тушёнке с самогонкой в выходные. Иной раз такую дрянь привезут казаки… У нас карт игральных нормальных даже нет, погоревшие, что краплёные. Тьфу.
Прорвало Илью. Улыбаюсь ему открыто.
Высказался, собрался уже уходить. Но я придержал.
— У нас же по распорядку отдых, — говорю ему.
— Да вроде, я ж с корабля на бал.
— А хотите прямо сейчас к моим братцам сходим? Десантникам, которые с нами отправятся в поход. Мужики душевные, казаки и гусары с Владика, все наши боевые товарищи. У них и карты игральные есть хорошие, и музыка, и самогонки отличной целый бидон… вряд ли они выпили всё.
Смотрит ошалело секунды две. А затем расплывается по лицу улыбка.
— А пройдёмте, сударь! — Отвечает, рукой махнув.
Как говорится, гори оно всё синим пламенем.
* * *
Ангарск. Главная база подготовки меха–гвардии.
14 марта 1906 года по старому календарю. Четверг.
9:17 по местному времени.
Вверив тренировку новобранцев на полигоне Олегу, прямо с завтрака Зотов потащил меня в отдельный ангар. Ещё издали я расслышал странные звуки, исходящие с того направления, а затем и увидел, как оттуда искры летят.
Чуть дальше столбы странные с ящиками металлическими, и гудит оттуда недобро. Оказалась подстанция электрическая. А внутри ангара сварочные работы проводятся, вскоре и молотки застучали. Всего трое рабочих, а шума, как с каменоломни. Да и хлама всякого, как на свалке, хотя ангар не маленький. Веет сварочной гарью в утренней прохладе, в дальней части большого помещения печка огромная сияет красными углями, что солнце. Вентиляторы, загоняющие воздух в шахту, над головой работают.
Тут уже и мех Зотова стоит наготове.
Увидев нас, работать перестали.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, товарищ майор, — обозначился один из оружейников тульских, маску сварочную подняв. — А иначе три месяца насмарку я вам не спущу.
— Палыч, не наводи панику, — отмахнулся Зотов и мне: — Андрей, руки надо.
— Кольцо извольте, Константин, — ответил сварливо, свои снимая.
Надел его кольцо, влез по–хозяйски. Но в чужом мехаре сидеть — это, как сапоги чужие и старые надевать, похожие ощущения.
Перестроился, закрыл кабину, секунд пять не решался, но всё же взялся за ручки управления, налаживая контакт. Загудела машина!
Сосредоточился, и сознание моё по металлу будто расплылось.
Другие ощущения, не менее тошнотворные. И будто что–то сопротивляться пыталось. Но я, словно, поток воды, через одну переборку, вторую… третью… И вот мех становится прозрачным, наконец, давая мне полный контроль.
Через пару мгновений обзор поднимается выше. И я больше не чувствую себя пилотом в кабине. Я чувствую себя мехаром.
Твою дивизию⁇ С четырьмя частицами вышло слиться!!
А что если дело не в количестве частиц? Так, сейчас не до этого!
Теперь просто некомфортно быть в этой машине с моральной точки зрения. Будто не я в нём, а он во мне. Пропитанный потом Зотова металл ложится по моим костям и жилам.
Переборов очередную волну омерзения, я вновь сосредотачиваюсь уже для конкретного дела.
— Ну что⁈ — Раздаётся приглушённое снаружи, сбивая меня.
Зотов и три изобретателя–сварщика стоят и смотрят. А я уже понял, что они замыслили, с высоты робота видны некоторые результаты их работы.
— Терпение, — произнёс в ответ. И стал растить!
Полезло из обрубков со скрипом и скрежетом лесом острых игр, постепенно формируя предплечья. На середине процесса спохватился и руки со штурвалов убрал!
Схлынуло всё, снова я в кабине. Кровь в уши долбит. На кольцо Зотова смотрю, затаив дыхание: от одной частицы свет бледнее. Вот же чёрт, чуть не случилось страшное!!
Немного подумал, прикинул, что вроде