Семен осмотрелся: маленькие окошки на высоте человеческого роста были заделаны железными брусьями. На сводах выступала сырость.
На одной из стен висели плети. Рядом стояла широкая скамейка с воротами на концах, вроде тех, какими на рыбачьих судах поднимают якоря. Перед креслом настоятеля свешивались лямки, проходящие через блок, вделанный в свод; под лямками в полу большое железное кольцо.
Колени настоятеля заботливо укутали меховой шубой. Семен опустился на свой табурет, приготовившись писать.
Снова раздалось позвякивание цепей. Василия Босого, как и в прошлый раз, посадили на низкую скамейку. Вокруг зажгли большие свечи; узник оказался со всех сторон освещенным, в то время как все остальное осталось в полумраке.
Семен увидел, что Василий Босый был в чистой одежде, с расчесанными волосами и казался не таким измученным. Молодой помор смотрел на него и думал: «Как тебе, наверное, хочется вырваться на волю...» А Василий Босый словно отвечал ему: «Тяжело тебе, такому молодому, глядеть, как будут пытать человека».
И Семен решил, что, если бы ему сейчас представилась возможность помочь Василию Босому бежать, он, не задумываясь, сделал бы это.
Тишину нарушил голос настоятеля. Семен увидел, как изменилось лицо старика: не было в нем больше ни старческой доброты, ни начальственной строгости — черты заострились, а глаза, обычно бесцветные, горели; таким молодой помор настоятеля видел в первый раз.
Настоятель говорил не торопясь. Впредь с Василием Босым будут, хорошо обращаться, станут его сытно кормить, водить в баню, одевать в чистую одежду. А для того, чтобы его выпустили на волю, он должен сказать, кто подбивал убить царя Петра.
Василий Босый смотрел теперь на настоятеля не мигая — зрачки его то суживались, то расширялись, от того, ярче или слабее горели свечи. Но слушал он так, словно к нему все это не относилось. Семен понимал, что в ноги настоятелю узник не упадет, соучастников своих не выдаст. «Как не походит Василий Босый на боярина Матвея», — думал Семен и спрашивал себя: «Неужели нельзя помочь ему?» Глядя на узника, Семен мысленно повторял: «Держись, Василий, только держись, — я тебе помогу; может быть, недалек тот час, когда ты станешь снова вольным»...
Тем временем настоятель рассказал, какие применяются пытки. Он объяснял, что, сколько бы пытаемый ни запирался, в конце концов не выдержит и вынужден будет признаться: не под плетьми, так в хомуте, не в хомуте, так на лежанке, не на лежанке, так на виске, не на виске, так при жжении огнем... Затем он снова начал допрос. Василий Босый, как и раньше, отвечал только на те вопросы, что относились к нему самому, ни словом не обмолвившись о соучастниках. Семен еще больше волновался; мгновениями ему казалось, что допрашивают не Василия Босого, а его, Семена, и что это он, а не Василий Босый, отвечает настоятелю.
Допрос и на этот раз ни к чему не привел. Поправив на коленях шубу, настоятель что-то сказал. Монахи сняли со стен плети. Настоятель покачал головой и показал на широкую скамью. Монахи плети повесили и выдвинули в освещенный круг скамью с воротами — это и была «лежанка».
Монахи освободили узника от кандалов и положили его на скамью. Их было четверо, и Василий Босый не сопротивлялся. Его вытянутые руки и ноги привязали к веревкам, намотанным на вороты.
Настоятель нагнулся к лицу узника и спросил: «Кто подослал Василия Босого убить царя Петра?»
В ответ — молчание.
Настоятель подал знак, и Семен услышал, как заскрипели вороты, словно поднимали со дна моря тяжелый якорь. Семену казалось, что вместе с Василием Босым растягивают и его самого. Но лицо Василия Босого оставалось спокойным — только крепче стиснул он зубы. Настоятель велел записывать каждое вырвавшееся слово, но записывать было нечего.
Второй раз настоятель подал знак. Сильнее заскрипели вороты; мускулы на теле Василия Босого напряглись, на лице выступила испарина. Волнуясь, Семен приподнялся, как будто хотел кинуться на помощь. Настоятель обернулся — под его взглядом Семен опустился на табурет.
Напряжение воротов ослабили, и на лице Василия Босого появилась улыбка. Семен ликовал: «Василий Босый не сдастся, это не боярин Матвей!»
Вместе с тем самому Семену становилось тяжело дышать, по всему телу пробегал озноб, руки и ноги начали трястись, а голова закружилась, — горящие свечи стали едва видимыми, а затем и вовсе пропали,». Нечто сходное происходило с ним, когда он однажды тонул: стало так же не хватать воздуха. Поднявшись на поверхность, он тогда как можно глубже вдохнул. Сейчас он сделал то же самое, и все стало на свое место. Только Василий Босый, увидел Семен, уже не лежит, а подвешен за вывернутые руки, — ноги его были привязаны к нижнему кольцу, — двое монахов держали концы веревок.
Настоятель поднялся и с беспокойством обернулся к келейнику. Но, увидев, что Семен приготовился записывать, еще раз махнул рукой.
Монахи с силой потянули веревки, и тело узника взметнулось под свод. По подвалу пронесся крик, такой же, какой слышал Семен у Корожной башни.
Монахи отпустили веревки, отчего ноги пытаемого коснулись пола. Семен увидел лицо Василия Босого с закушенной губой. Монахи с еще большей силой потянули веревки — и снова крик, громче и отчаяннее.
Семен кинулся к Василию Босому и схватил его за ноги. Он не мог допустить, чтобы пытаемого еще раз вздернули. Перед ним снова мелькнуло искаженное лицо Василия Босого, и молодой помор без памяти свалился на каменный пол.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГОСУДАРЕВО «СЛОВО И ДЕЛО»
1
В губе Благополучной у пристани стоит судно, к верхушкам мачт которого прикреплены кресты. Судно снаряжено для архимандрита Фирса, собравшегося в Архангельск в гости к архиепископу Афанасию, в ведении которого находится монастырь.
В трюм снесли подарки для архиепископа; там лежали уже и более ценные подарки для Петра, — царь с начала лета с большой свитой находился в Архангельске.
Проводами архимандрита распоряжался келарь: на время отсутствия настоятеля в его руки переходило управление монастырем. Благословив с палубы провожающих, архимандрит приказал отплывать. Под колокольный звон судно вышло из губы Благополучной. Пока не исчезли очертания берега, архимандрит сидел на палубе; для него было поставлено кресло с подножкой, а его колени укутали меховой шубой.
Главной целью архимандрита было встретиться с царем Петром: он вез ему тщательно переписанные Семеном показания мятежников — боярина Ягубовского и холопа Василия Босого.
Архимандрит пытался представить себе, каким стал теперь молодой царь. Первый раз, знал он, Петр явился на Белое море в тысяча шестьсот девяносто третьем году. Переяславское озеро, где Петр до этого плавал в ботике под парусом, его уже не удовлетворяло. Добравшись Северной Двиной из Вологды в Архангельск, Петр выходил несколько раз на кораблях в открытое море. Он учился у поморов водить морские суда. Одетый в простую одежду, царь расхаживал по городу, устраивал пиры, сопровождавшиеся «огненными потехами». Заметив однажды заплывшую в реку белуху, он погнался за ней в карбасе. Перед отъездом Петр заложил на верфи два судна. Архимандрит был в это время в Архангельске и встречался с Петром.
Вторично царь посетил Белое море через год. Для построенных судов он привез им самим выточенные блоки и отлитые в Москве пушки. Суда спустили на воду. Петр выбивал из-под них клинья. Затем царь отправился на Соловецкие острова. Буря едва не погубила судно, на котором он плыл со своей свитой. Поморскому кормщику удалось проскочить мимо опасных Унских Рогов и войти в затишье Пертоминской губы. На берегу царь водрузил крест, на котором собственноручно вырезал: «Поставил сей крест капитан Питер». Надпись была сделана на голландском языке, и раскольники, не умея прочесть ее, утверждали, что здесь предсказывается скорое пришествие антихриста. После этого царь благополучно доплыл до Соловецких островов, где провел в монастыре несколько дней. Вернувшись в Архангельск, Петр выходил на судах из горла Белого моря вплоть до Святого Носа.
Архимандрит умел разбираться в людях: двух встреч ему оказалось достаточно, чтобы бесповоротно включить себя в число тех, кто связал свою судьбу с молодым царем. И теперь, когда предстояло новое свидание с Петром, архимандрит вез ему доказательства верной своей службы.
В путь он отправился без Семена: молодой помор перенес тяжелое потрясение, от которого долго не мог оправиться; лишь с большим напряжением он перебелил показания, которые вез с собой настоятель.
Перед отплытием архимандрит пришел к нему в келью. Семен хотел подняться, но настоятель велел ему лежать. Опустившись рядом на скамейку, он сказал, что по его возвращении должна будет решиться участь Семена. Это значило, что молодого помора отправят к «непогребенным мертвецам», где в посте и молитвах он подготовится к принятию монашеского чина, — сам Фирс прошел в молодости через такое же испытание.