На выставке можно было разглядеть и первые признаки той системы союзов, которая в итоге должна была подтолкнуть страны Европы к выбору «своей» стороны перед будущей войной. В день открытия президент Франции также открыл и новый мост через Сену, который был назван в честь предыдущего российского царя – Александра III. В путеводителе отмечалось, что российское правительство приложило огромные усилия, помогая в организации выставки, «этой выдающейся мирной инициативы». Франко-русский союз был тогда молод – договор подписали лишь в 1894 г. – и все еще заключал в себе определенные сложности, что было естественно для союза самодержавной России и республиканской Франции. Союз этот предполагался оборонительным, хотя его детали и держались в секрете. Тем не менее он тревожил Германию, хотя та сама состояла в оборонительном союзе с Австро-Венгрией. Новый глава германского Генерального штаба, генерал Альфред фон Шлифен, начал составлять планы войны на два фронта: против России на восточных границах и против Франции на западе.
Величайшая держава мира, Британская империя, ни с кем не состояла в союзе, и до того момента это ее не беспокоило. Но 1900 г. оказался неудачным. За год до того британцы беспечно ввязались в войну в Южной Африке, где против них выступили две небольшие бурские республики – Трансвааль и Оранжевая. Исход борьбы огромной империи против двух карликовых государств был, казалось, предрешен, но на деле англичане действовали крайне неудачно. К концу лета 1900 г. буры были опрокинуты, но сопротивление продолжалось до весны 1902 г. В равной мере тревожным было и то, что Англо-бурская война показала, до какой степени непопулярны были англичане среди большей части прочих наций. В Марселе местные жители тепло встретили направлявшуюся на выставку делегацию с Мадагаскара, приняв ее членов за «африканеров». Один парижский дом моды даже выпустил серую фетровую шляпу в бурском стиле. На самой выставке скромный павильон Трансвааля и гордо развевающийся флаг этой страны привлекли большую толпу, жаждущую, по утверждению путеводителя, «выказать свою симпатию героическому маленькому народу, борющемуся за свою независимость на юге Африки». Бюст Пауля Крюгера, бывшего президента страны, был окружен букетами цветов, адресованных ему как «герою», «патриоту» и «борцу за свободу»[33]. Эта симпатия распространилась по всей Европе, смешиваясь с удовольствием оттого, что британские войска терпели одно поражение за другим. Статья в Continent использовала аналогию с Давидом и Голиафом, а немецкий еженедельник Simplicissimus опубликовал карикатуру с изображением терзаемого стервятниками мертвого слона, к которому приближаются орды муравьев. Подпись гласила: «[Чем они больше], тем громче они падают…» Жестокие методы, с помощью которых англичане боролись с партизанским движением буров, также вызывали шок. Принявший командование генерал Китченер сгонял детей и женщин буров в концентрационные лагеря, чтобы никто больше не смог кормить и укрывать партизан. Из-за проявленной организаторами некомпетентности в этих лагерях распространились болезни, и погибло множество людей. Французская карикатура изображала Китченера в виде гигантской жабы, взгромоздившейся на груду тел убитых буров, – а кроме этого, по рукам ходили даже непристойные изображения королевы Виктории. Из-за этого ее сын и наследник престола принц Эдуард отказался от посещения выставки[34].
Великие державы зависели не только от материальных факторов военного и экономического потенциала, но и от престижа – от того, насколько могущественными их считали окружающие. В 1900 г. Британия выглядела ослабевшей и опасно изолированной. Действуя из защитных побуждений, ее правительство стало налаживать отношения с другими великими державами и искать союзников. Но даже и это можно рассматривать как один из шагов, приблизивших начало Великой войны. В Европе постепенно формировалась система союзов, разделившая регион на два лагеря, которые все лучше вооружались и относились друг к другу со все большим подозрением. Кроме того, существовали люди (пусть даже их и было меньшинство), которых не смущала перспектива войны. Напротив, они могли даже приветствовать ее, как благородное дело, необходимую и неизбежную часть человеческой истории – или как средство для решения внутренних проблем в собственной стране. На противоположном полюсе находились те европейцы, включая и многих политиков, кто полагал, что в современном мире всеобщая война попросту немыслима. Эта уверенность была не менее опасна, поскольку вела к ошибочной уверенности в том, что любые кризисы могут быть разрешены. В случае с Великобританией это дополнительно означало еще и веру в способность остаться в стороне от любых потрясений на континенте.
Глава 2
Великобритания и блестящая изоляция
Тремя годами ранее Британия, отмечавшая в 1897 г. шестидесятую годовщину правления королевы Виктории, выглядела могущественной как никогда. Повсюду в мире, где развевался британский флаг, бриллиантовый юбилей отмечался разнообразными мероприятиями: шествиями школьников, фейерверками и военными парадами. Празднование затронуло Индию, Австралию, Канаду, Цейлон, Капскую колонию в Южной Африке и множество других мест. В Рангуне освободили 600 осужденных, а в Порт-Саиде устроили стилизованное «венецианское празднество» с водными состязаниями. Поздравительные адреса и телеграммы стекались в Лондон со всех концов империи. В журнале The Spectator писали, что «это было похоже на единый приветственный клич, разда ющийся по всей земле». Корреспондент The New York Times утверж дал, что американцы разделяют общее восхищение королевой и должны радоваться тому, что отношения между Соединенными Штатами и Великобританией являются столь сердечными[35].
Было изготовлено предостаточно различных сувениров: игральные карты, кружки, тарелки, шарфы, памятные медали, Библии. В самой Англии жители превзошли самих себя в части организации банкетов и балов, а через всю страну протянулась цепь из 2500 костров. В Манчестере был организован завтрак для 100 тыс. детей, а в Лондоне Александра, принцесса Уэльская, устраивала в честь юбилея настоящие пиры, где каждый, как бы беден и жалок он ни был, мог отведать ростбифа с пивом. 400 тыс. лондонцев приняли это приглашение. В церквах служили особые праздничные службы, на которых хоры исполняли гимн «О king of kings», специально написанный для этого случая сэром Артуром Салливаном.
Под влиянием энергичного министра колоний, Джозефа Чемберлена, королева и премьер-министр лорд Солсбери решили, что юбилейные празднества должны были стать иллюстрацией могущества всей империи. Именно поэтому на них не были приглашены европейские монархи, в отличие от премьеров самоуправля ющихся колоний и индийских магараджей. Заодно это позволило не приглашать «проблемного» внука королевы, германского императора Вильгельма II, который, как опасались, только добавит хлопот. Принц Уэльский устроил торжественный обед для колониальных премьер-министров, а 21 июня и сама королева, впечатляюще крепкая для своих 78 лет, председательствовала на государственном банкете в Букингемском дворце. Она сидела между наследниками итальянского и австро-венгерского престолов: Виктором-Эммануилом и эрцгерцогом Францем-Фердинандом. Лишь один из этих двоих в итоге занял трон. Для этого банкета из Парижа были выписаны двадцать четыре шеф-повара, а в центре помещения располагалась корона выше человеческого роста, сделанная из 60 тыс. орхидей, которые были собраны в разных частях империи.
На следующий день, 22 июня, состоялся огромный парад, растянувшийся сквозь Лондон на 6 миль – от Букингемского дворца до собора Святого Павла. По словам The Times, парад отличался непревзойденным великолепием и должен был прославлять как долгое правление Виктории, так и ее огромную империю. То была впечатляющая демонстрация британской мощи. На кадрах кинохроники (тогда был создан один из первых образцов такого рода записей) видны нескончаемые ряды моряков, всадников, морских и обычных пехотинцев. Колонну имперских владений возглавляла Канада, а за ней шли индийские уланы, родезийская конница, легкая кавалерия Тринидада и конные стрелки из Капской колонии.
В открытых экипажах ехали члены королевской семьи и иностранные владетельные особы, большинство которых состояло в родственных связях друг с другом и с самой королевой. Наконец, появился главный экипаж, запряженный восьмеркой лошадей американской кремовой породы. В нем была видна невысокая фигурка самой Виктории, одетой в черное и в черном же берете. После смерти своего любимого мужа, принца Альберта, она всегда носила этот наряд. Подданные не всегда любили ее, но в тот день королеву встречали шумными и пылкими приветствиями. Тем вечером она записала у себя в дневнике: «Я полагаю, что никого еще не встречали такими овациями, как те, что ждали меня на протяжении этих шести миль… Ликование было оглушительным, и все лица, казалось, переполняла искренняя радость. Я очень тронута и довольна»[36]. Служба, включавшая и Te Deum, написанный покойным Альбертом, состоялась под открытым небом, поскольку королева не могла подняться по ступеням собора и отказалась от того, чтобы ее несли. (Она также отказалась и участвовать в расходах на юбилейные торжества.)