Ясно, почему так происходит: хочется переложить тяжесть на кого-то, найти козла отпущения. Но я до сих пор, кажется, ничем не проявил свое дурное настроение и надеюсь выдержать до конца. Не вечна же эта буря. Будет солнце и над нашей шлюпкой. Юлия не для того здесь, чтобы я срывал на ней свое дурное настроение.
Я много раз замечал, что хуже всего люди держат себя со своими близкими. Бывает, что уравновешенный на первый взгляд человек постоянно затевает домашние ссоры. Не думаю, что можно разрядиться, отравив жизнь близким.
Происхождение ругани
Юлия для меня поддержка не только в физическом смысле. Хотя само собой разумеется, что в одиночку при таком длительном шторме не выдержать — волны давно залили бы лодку. Главное в другом — не будь Юлии, я давно махнул бы на все рукой и повалился на матрац…
Она безропотно переносит усталость и неизвестность. Однажды я заметил, что Юлия рассматривает фотографию Яны. По щекам ее струились слезы. Я сделал вид, что ничего не видел. Словно раскаленная игла уколола меня в сердце.
Я часто представляю себе нашу девятимесячную дочурку. Вспоминаю ее улыбающиеся черные глазенки, пухленькие ручки. Бедная Яна — тебе не повезло с родителями. Эти сумасброды потащились за тридевять земель только для того, чтобы нажить мозоли и синяки.
Когда усталость начинает брать верх, я обзываю себя лентяем, лежебокой, белоручкой и кое-чем похуже. Это самопоношение действует ободряюще. Интересно, если бы меня теми же словами обругал кто-нибудь другой, имело бы это тот же эффект?
Теперь я начинаю понимать, как возникла матросская брань. Сама тяжкая жизнь создала хрестоматийный тип боцмана, сыплющего проклятиями.
Но Юлию мне ругать не за что. Она и так выкладывается до конца. Использую противоположную тактику— только хвалю. Но и в этом стараюсь быть умеренным. Юлия стала такой же подозрительной, как и я сам.
16 МАЯ, ЮЛИЯ Спать можно и на румпеле
С этим кошмаром нельзя свыкнуться. Грохот волн таков, что в рубке едва услышишь зов другого. И все вокруг издает какие-то звуки. Мачта вздыхает. В ящиках гремят банки. Ванты гудят. Что-то скрипит, поминутно чавкает и крякает.
Но я приноровилась спать “пунктиром” — по полминуты. Голова начинает медленно клониться, но, как только подбородок коснется груди, я вскидываюсь и с минуту смотрю перед собой взглядом несгибаемого морского волка. Потом все начинается снова.
Тряпичники
Сегодня я допустила большую ошибку. Я достала зеркало. Если бы я выглядела так в момент знакомства с Дончо, наши отношения вряд ли стали бы особенно
близкими. Теперь-то мы не испытываем резких эмоций при взгляде друг на друга. Нам не до этого.
Когда я распаковала один из мешков, меня поразило обилие старого тряпья. Никогда не предполагала, что у нас так много старой одежды — такой, которую уже никогда не надеваешь, но жалеешь выбросить, так как она еще прочная. Первые дыры появились только в океане — то и дело цепляемся за какие-то углы. Я вытащила лоскут брезента для заплаток, но отложила работу до более спокойного времени.
Интересно, почему я здесь ощутила такую привязанность к старым тряпкам? В Софии с трудом заставляю себя пришить пуговицу, а здесь готова часами штопать какие-то ветхие штаны.
17 МАЯ, ДОНЧО Привязанные
Нас качает. Мы словно пьяные. У меня чувство, что мы теряем человеческий облик. Никаких мыслей. Нас все сильнее охватывает тупое равнодушие. Кроме управления лодкой, ничто нас не волнует.
Никаких признаков того, что погода улучшится. Что ж, и до нас люди попадали в шторм и преодолевали его. Хуже то, что у нас есть определенная цель — надо выйти к Лас-Пальмасу. Не прощу себе, если это не удастся нам.
Немало действует на нервы то, что нужно постоянно быть привязанным к рубке. Пояс затрудняет движения, но снять его значило бы легкомысленно рисковать собой. Этим можно было бы пренебречь, если бы я был один, но теперь я отвечаю и за Юлию. Все время слежу за ней, особенно ночью. Лодка так кренится, что легко можно вывалиться за борт. Опаснее всего, когда приводишь в порядок паруса на носу. Не идут из головы слова Марена Мари: “В путь выходят двое, а возвращается один”.
Об этом надо думать на берегу, а не здесь! Так можно дойти до сумасшествия.
Трос, которым я привязан к рубке, часто запутывается. Когда я занимаюсь парусом, я привязываюсь накоротко к рым-болтам возле мачты. С кормы постоянно свисает конец, чтобы упавшему было за что схватиться.
С возможностью оказаться за бортом самому как-то свыкаешься. Но представить себе, что другой… Не хочу даже думать!
Не ожидал выкрутасов от коптилки
Другая забота — наш компас. Это обычный морской компас в пластмассовом корпусе, закрепленный при помощи винтов на банке. Он освещается маленькой керосиновой коптилкой, которая по необъяснимым причинам отказывается гореть. Чтобы в коптилку поступало больше кислорода, я вырезал ножом дополнительные отверстия, но это не дало желаемого эффекта. Странно, что я не могу справиться с таким элементарным прибором. Остается предположить, что у нас некачественный керосин. Я действительно не испробовал его в деле на берегу. В который раз убеждаюсь, что необходимо сомневаться во всем и все проверять. Приходится вырабатывать в себе привычку обращать внимание на вещи, о которых в голову не придет заботиться на суше. Такая мнительность — залог успеха.
Ночью надо тысячу раз проверить курс, и я тысячу раз вытаскиваю электрический фонарик, чтобы осветить компас. При этом приходится укрывать фонарик — три из десяти уже испортились от морской воды. Эти лишние движения утомляют сильнее всего. Никогда больше не отправлюсь без компаса с подсветкой. На этот раз мы не взяли его с собой, так как он не входит в комплект снаряжения спасательных лодок. К следующей экспедиции сделаю компас с встроенным электрическим освещением. Разумеется, для страховки возьму и керосиновую коптилку — если говорить начистоту, самыми надежными остаются простые, проверенные вековой практикой устройства. Наша коптилка — редчайшее исключение.
Ко всему, компас закреплен несколько дальше обычного, и, чтобы посмотреть на него, приходится все время по-черепашьи вытягивать шею. Слава богу, что в компасе нечему ломаться. Его стрелка зависит только от магнитных полюсов, а на них не влияют мелкие ворчуны.
Вчера я скруглил напильником ребра этого злополучного компаса. Мы все время падали на него, и большая часть наших синяков появилась по его вине. Теперь, если у меня будет свободное время, я стану спиливать все возможные углы. Я решил сделать “Джу.” снаружи и изнутри округлой, как яйцо.