Если его величество, повелитель Бантама, соизволит выслушать меня, я сделаю одно сообщение, каковое его порадует. Вы берете в жены Генриетту, дочь повелителя Старого Брентфорда.
Все. Как?!
Панч. Когда король Нового Брентфорда свергнул короля Старого Брентфорда, супруга оного бежала из страны [80] со своей дочерью, полуторагодовалой малюткой, и с тех пор о них не было никаких известий. Но я отлично помню физиономию моей матушки и сейчас прошу ее даровать мне свое благословение.
Миссис Манивуд. О, мой сыночек!…
Xэрриет. Мой братец!…
Панч. Моя сестрица!…
Миссис Манивуд. С грустью вспоминаю я в нынешнем своем жалком положении, кем я была. Но, увы, все здесь рассказанное – чистая правда! Тяжелая нужда заставила меня сдавать комнаты, но когда-то я была повелительницей Брентфорда, а вот он – королевский сын, хоть теперь и играет в театре.
Входит Джоан.
Джоан. Так я королевская дочка – ведь он мой благоверный.
Миссис Манивуд. Дочка!
Хэрриет, Лаклесс (вместе). Сестрица!
Панч. Жена!
Лаклесс. Бейте в литавры! Трубите трубы! Я верну тебе трон, Панч, чего бы мне это ни стоило. Я отправлю депешу в Бантам, чтоб мое войско снаряжалось в поход.
Панч. Благодарю тебя, братец. А сейчас, коли вы не против, давайте весело попляшем, чтоб отпраздновать нашу счастливую встречу!
Все танцуют.
Лаклесс.
Мой путь узнав, пусть не грустит пиит,Трудясь за грош, ишача на Граб-стрит,В конце, быть может, ждет его финалКак у меня – а я монархом стал!
ЭПИЛОГ
Четыре поэта сидят за столом.
Первый поэт.
Мы собрались, чтобы в кратчайший срокПридумать для спектакля эпилог.
Второй поэт.
Партер нам надо помянуть сперва.
Третий поэт.
Потом найти для критиков слова;Пусть хвалят. А провал нам посулят,Тогда им лучше…
Первый поэт.
Провалиться в ад!
Второй поэт.
Итак, допустим, все мы вчетверомСпектакль и пьесу дружно воспоем.
Третий поэт.
Неплохо было б.
Первый поэт.
Дальше – новый круг:Ругаем франтов, хвалим их подруг.
Четвертый поэт.
Но как ругать их?
Первый поэт.
Проще нет, ей-ей,Чем взять пассаж про этих вот парнейВ любом из эпилогов наших дней.
Третий поэт.
И обвиненьем в краже пренебречь?
Первый поэт.
Ах, сэр, так мало с умным словом встреч;То, что способно у других блистать,В моих устах не может хуже стать.
Третий поэт.
Согласен, сэр.
Первый поэт.
Весь зал досталось намДелить на франтов, критиков и дам.Ни в ложах, ни в партере нет таких,Кто не являлся б кем-то из троих.
Третий поэт.
Но угодить столь разным вкусам тут,Наверное, неблагодарный труд?
Первый поэт.
Есть пункт, который всем ласкает слух.
Второй поэт.
Какой же?
Первый поэт.
Непристойность. Как у шлюх,Наряд – приманка, так и эпилог…
Третий поэт (возмущенно).
Молчите, сэр! Иначе, видит бог,Уйду тотчас. Не допущу, собрат,Порочащих прекрасный пол тирад.Да я и на Парнас бы не пошел,Когда б ругать пришлось мне слабый пол!
Первый поэт.
Вы слишком деликатны – словно щит,Их скромность веер прочно защитит.
Четвертый поэт.
Ну, что ж, начнем.
Третий поэт.
Но мы забыли суть:Нам надо остроумием блеснуть.
Первый поэт.
Старо, старо! В цене с недавних порНа нашей сцене всякий скучный вздор.
Входит автор.
Автор.
Эй, господа! Собравшийся народЖдет завершенья – эпилога ждет.
Поэты (вместе).
Он не готов.
Автор.
Ах, вот как! Он тогдаИсполнен кошкой будет без труда.(Зовет.)Кис-кис!
Входит кошка.
Первый поэт.
Позор! Поэт бесчестен тот,Что не уйдет, когда приходит кот.
Поэты уходят.
Кошка.
Мяв-мяв!
Автор.
Бедняжка, не топорщь усы,Капризны моды шаткие весы:Там будут кошки, где царили псы.
Входит актриса.
Актриса.
Брысь! Мистер Лаклесс, вас я не пойму;Вам эта кошка мерзкая к чему?
Кошка убегает.
Автор.
Какой кошмар! Что делать мне теперь?Прогнала кошку эта баба-зверь!Погублен я, и эпилога нет.
Актриса.
С ума сошли вы! Что это за бред?
Автор.
С ума сошел? Скажу, откинув спесь:Я так безумен, как и Лондон весь.
Актриса.
Чтоб кошка эпилог произнесла!…
Автор.
Не говорить – играть она могла!
Актриса.
Ах, пантомима!
Автор.
Почему бы нет?Вы ж видели Персеев, Андромед [81];И там, и здесь безгласною игройБывает прерван драмы плавный строй;Ведь вежливый свой сдерживает крик —Сверхвежлив тот, кто просто безъязык.
Актриса.
А это кто?
Входит кошка в обличье женщины.
Автор.
Не знаю, кто она.
Кошка.
Я – женщина, хоть кошкой рождена.Поворачивается лицом к зрителям.Мой вид – такое ж чудо и секрет,Как появленье кроликов на свет [82];Что если кошки будут нас держать,Как кроликов, – кормить и ублажать,И так же просто есть и смаковать,Как нам сейчас друг друга целовать?Кричит сэр Плюм: «От этаких затейКошачьих нам не избежать когтей!»Не беспокойтесь, право, – коготкиПодстрижены и очень коротки.Но что за шум? Кричат, вопят мужья:«Хватает дома этого зверья!»Да, превращенье ясно всем мужьям —Ведь много сходства с кошками у дам.Любовник так молил, гласит рассказ,Что кошка стала девой как-то раз.Кто из мужей увидит чудо в том,Что будет у него жена с хвостом,Сумевшая на место леди сесть.Ведь леди-то – все кошечки, как есть.Медовый месяц заверша, супругСовсем не удивится, если вдругВзамен давно привычного «Bon jour» [83]Услышит утром нежное «мур-мур».Кто будет плакать, что ему нужнаНе эта вот, а прежняя жена?Быть может, боги вдруг сообразятИ всех мужей в котов преобразят;И сходства избежит тогда с женойЛишь парою рогов супруг иной.И Хенли наш докажет без труда,Что род людской кошачьим был всегда.
Эпилог к возобновленному «Авторскому фарсу», прочитанный миссис Клайв [84]
Бывает так, что дом радушный – тот,Где вы встречали ласку и почет,Где в чаше грусть топили, а кругомЦарили смех и радость, – этот домНаследником никчемным разорен,И обнищал и обезлюдел он;Со вздохом на него глядит сосед,Припомнив то, чего уж нынче нет.Так выглядит театр несчастный наш;Здесь радостный царил ажиотаж,И весь бомонд, толпой сходясь сюда,Доволен был и весел был всегда.Здесь Олдфилд [85] очаровывала зал,Бут [86] был всесилен и Уилкс [87] блистал;Здесь трели выводил певец-кастрат,И, тужась, трюки делал акробат,А ложи заполняющая знатьИ не пыталась свой восторг сдержать.Увы, как изменилось все у нас!В театре плакать хочется сейчас;И в ложах пусто – знати нет как нет,Лишь завсегдатай – франт или поэт.Где времена, когда к нам, гомоня,Толпа ломилась с середины дня?Теперь – удача, если хоть одинПочтенный обыватель, мещанин,Любитель невзыскательных острот,Часам к семи случайно забредет,Наш автор сострадательный не прочьТем, кто в беде, пером своим помочь:Мы вам предложим то, что прежде залГорячих удостаивал похвал;Но то, к чему вы были так добры,Перекроил наш автор с той поры.Хвалы предвзятой здесь от вас не ждут —Пусть будет только беспристрастным суд!Освищете – смолчим; но ведь не грехСатире честной верить в свой успех;К тому ж возможно ль, чтобы нас моглиТопить, когда и так мы на мели?!
Конец
КОММЕНТАРИИ
Первая постановка была осуществлена на сцене Малого Хеймаркетского театра 30 марта 1730 г., пьеса шла во многих театрах Англии. Новый вариант пьесы, в котором автор усилил сатирическую направленность фарса, был поставлен в Друри-Лейн 15 января 1734 г. В XVIII в. прозаические пьесы нередко сопровождались прологами и эпилогами, сочиненными поэтами. Филдинг, самолично писавший все стихотворные части своих пьес, неоднократно пародировал этот обычай.