Я понимаю, как кровоточит рана…
С первого курса университета – в войне, три года боевой жизни, раны, опять на фронте, борьба за Москву, два героических года Белой борьбы, раны, эвакуация, Галлиполи[72]… Вы всё прошли. И столько потеряли!.. Лично потеряли.
Потеряли невесту. «Забыла…» – пишете. Отца вашего, скромного педагога, расстреляли. Вашего брата забрали в Красную армию, – он застрелился. Мать выгнали с последнего клочка, и она умерла от голода, от горя. Сестры не дают о себе вестей… Да, вы мученик. И ваши проклятия «отцам», не всегда справедливые, оправдываются тем «адом», который в вашей душе, в котором вы прожили лучшие годы ваши. Вам 32, семь лет вы в боях, дважды пробита грудь. Теперь – под землею, бьете киркою в черную стену шахты, как раб, работаете на бывших врагов, близких по прошлому, за чью свободу ваш дед проливал кровь под Плевной! Вы часто бьетесь – пишете вы в письме – «этой незадачливой головой в душную стену, черную, как вся жизнь моя!» И вот, после всего такого, вы сохранили любовь к Единственной, сохранили чудесное – вашу веру!..
Вы чудесный идеалист. Всей своей героической жизнью – эти тринадцать лет – больше, чем жизнь! – вы доказали, что «идеалы» не пустое слово, что они двигатели, что с ними нельзя покончить. Идеалы вели и «передовую» русскую интеллигенцию, и с ними она не могла покончить и, думается, никогда и не покончит. Другой вопрос, насколько все эти идеалы были необходимы, ценны, – насколько связывались они с главным Идеалом. Не было ли пустой работы и, что ужаснее, работы во вред и гибель – Ему? А без идеалов… как же?..
Вы во многом правы, когда так страстно вините «отцов», «вождей». Но зачем – огульно? Не вся интеллигенция русская была такою. Были и верные направления, законнейшие течения русской мысли, здравые государственно-национально; но, роковыми путями, не вобрали они в себя главные силы русского общества и растратили свой огонь впустую. Нет, не впустую, впрочем: от них-то и светится в вас огонь; от них-то и разгорится пламя! Они не созрели к сроку…
Вы обвиняете «вожаков-отцов» в легкомысленном отношении к России, в непонимании – что есть родина, в беспочвенности, в отсутствии патриотизма, в рабском подчинении «европе», в стыде за отсталость нашу, за нашу историю, за угнетения втянутых в нас племен, за корыстный захват пространства, с которым мы не в силах будто бы совладать, за легкомысленные мечты о «мире», за фальшивое «христолюбие» и «богоношение», за «мессианство»… Вы обвиняете их в стыде за такую, «отсталую», «Великую Россию».
Вы обвиняете их, что они отказались от наследства, от колыбели, качавшей их. Вы обвиняете их в самолюбовании и гордыне: «на целый мир замахнулись», – это вы так о левой интеллигенции, – «о вненационально-мировом обществе возмечтали, а что дали, что из России сделали!». Вы обвиняете их в корыстном захвате власти, во властолюбии, в безверии, в рабстве мысли, в поклонении «фетишам», в непонимании национальных ценностей, в погоне за призраками, за решением «астрономических» вопросов вместо того, чтобы постигать смысл и ценность родного «чернохлебья». Вы обвиняете их в трусливости, что не вышли с вами на Сатану, что оказались терпимыми к Сатане, признав кое-что своим из его программы, поверив в добрую его волю, досадуя на его «ошибки». Вы обвиняете их в ненависти к ошибкам былой власти, которые они называли «преступлениями». Именуете их слепцами, неспособными видеть великого роста родины, которую они проглядели всю, не желая видеть великих достижений, пугавших и изумлявших мир.
«Предать – такую!!»
Вы во многом правы, частично правы. Не вся наша интеллигенция такова: неоднородна она, разноголоса в главном, без скрепы «великим стержнем». Она и теперь разноголоса, она и теперь без «стержня», и потому – бессильна. И вы, новое поколение, чудом каким-то проявившее крепость воли, имеете право обвинять ее в дряблости. Вы, проявившие чуткость к беззвучному голосу России, имеете право обвинять их в слепоте и глухоте, в нечуянии «почвы». Вы имеете оправдание: вы показали жертвенность, превыше программ и разнобоя поставили вы Россию, кровью купили право судить, ибо и вашу кровь, и кровь миллионов братьев, не повинных ни в чем решительно, – «пустили» – как говорите – «на подливку к чертовой каше, которую приготовили из России отцы-вожди, – для кого?!» Не с «народа» же спрашивать! И мне понятно, что после таких-то нечеловеческих страданий, «как каторжник в рудниках, работая из-за горсти бобов, стискиваешь бессильно зубы и бьешься незадачливой головой в душные угольные стены!»
«Пусть же раздумаются «отцы» над этим!»
Они раздумываются. Лучшие из них уже давно раздумываются, и… – с вами. Оплакивают, и так же бессильно бьются незадачливой головой об душные стены… мира. Они сознают ошибки. Непримиримы к неисправимым будьте.
Вы сильны, и терпеливо выслушаете меня. Я обвинять не буду только для того, чтобы обвинять. Я буду и оправдывать «отцов».
У многих из них сердце облито кровью: их дети – мученики. Вы и сами обмолвились: «да что проку в моем непрощении и суде! Основоположников-то разгрома, пожалуй, и нет давно. И безлики они, как была безлика для них Россия. Останется для суда – камень, разбивший чудесный Лик, осквернивший святое в Ней. А тело… сверлят и пожирают черви. Червей не станешь судить: их растоптать, только!»
Не только «отцы-вожди», – эта законная делегация народа, интеллигенция: придется поговорить и о правителях.
Пишу вам не для того, чтобы искать виновников: надо познать ошибки и преступления, чтобы не повторять их.
Вы избрали, по-моему, верную дорогу: познать причины, основные причины «краха» и подвести фундамент под будущее строение. Вы начали с познавания России. Необходимо знать историю России; познать, что не простая это история, а как бы священная история, совершенно особенная, чем история других европейских народов, – вторая священная история, как была когда-то первая, – история со своей Голгофой! Об этом мы побеседуем особо.
Вы перечитали Ключевского, «Россию и Европу» Данилевского, славянофилов, Герцена, Константина Леонтьева, – «открытие»! – говорите, – «все у Достоевского, что написано им о «русском»…» Все это очень нужно. Большинство русской интеллигенции интересовалось больше историей европей ских идей и особенно – революций. В мое время историей русских идей и идеалов интересовались одиночки. Большинство же так называемой «революционной», или, как вы иронически называете, – «передовой» интеллигенции – увлекалось по русской истории критикой, стыдилось «взлетов двуглавого русского орла» – «хищного» орла! – и «шелеста знамен русских». Для этой интеллигенции в истории России приятнейшими страницами были разве «вольные Новгород и Псков»; «Боярская дума»; споры ученых – была ли «конституция» при избрании на царство Михаила Романова; бунты Стеньки и Пугачева, «проявления масс»; и темнейшими пятнами являлись эпохи Николаев и Александров – расцвет России. С увлечением остротцой прочитывались книжонки, сработанные для пропаганды, – о «тайнах Российского двора», о разврате Петра, о юбках Елизаветы, о любовниках и фаворитках, об интимностях переписок, о подробностях умерщвления царей, о «расхищениях народного достояния самодержцами», об угнетении «народа», о подавлении самодеятельности и независимости племен, «стоящих на высшей, чем мы, культуре», о поражениях России… – хулу и пошлость, мелочи исторического сора. Можно сказать, пожалуй, что большинство нашей – партийной и политической – интеллигенции, считавшей себя передовою, было недовольно русской историей и не сказало бы так чудесно, как сказал когда-то в письме к Чаадаеву мудрый и благородный Пушкин: «…клянусь вам честью, что ни за что на свете я не хотел бы ни переменить отечества, ни иметь другой истории, как историю наших предков, такую, какой нам Бог ее послал»[73].
Вы читали Герцена… Да, он очень подчас стыдился… и даже извинялся, что он – русский! И очень неприятно извинялся. Мы наклонны к самооплевыванию. Было и раболепство перед «европейским», и зависть к европейской истории, к революциям и крестьянским войнам, к ее эффективности. Наша история… – какая «простота», какая «будничность»! Теперь мы имеем – эффектнейшую, наикровавейшую из всех историй…