Между тем Шатун пер прямо в Рыжий лес. Интересно, самоубийца или слово какое знает против живых ветвей и ктулху, для которых это скопище зараженных деревьев – дом родной?
Во время взрыва на ЧАЭС в восемьдесят шестом году по лесу возле Янова хлестанул мощнейший выброс радиоактивной пыли, в результате чего деревья погибли, а их листва окрасилась в кроваво-бурый цвет. Ликвидаторы последствий аварии тот зараженный лес снесли и закопали, но это не помогло – он вырос вновь, но теперь деревья в нем были живыми. В буквальном смысле – живыми и питающимися не только соками земли, но и кровью пойманных ими людей и мутантов. К слову, они не всегда активные, обычно после выбросов в Рыжий лес лучше не заходить. В остальное время смертоносные гибкие ветви медленные и не особо опасные.
Но не сегодня.
Я это видел по мере того, как мы подходили ближе. Сейчас Рыжий лес был готов порвать любого, кто рискнет в него сунуться. Ветви изгибались, тянули к нам свои щупальца, и их рыжая листва мелко тряслась, будто дендровампиры не могли сдержать предвкушения скорого пиршества.
Правда, ктулху деревья-кровопийцы почему-то не трогали, и эти самые опасные хищники Зоны жили в Рыжем лесу как у себя дома. И сейчас командир красно-черных вел свой маленький отряд прямо в это паскудное место.
Оказалось, Шатун и правда знал способ, как невредимыми пройти опасный участок Зоны. Сунув руку в обширный боковой карман штанов, он вытащил редкий трофей – кожу ктулху, целиком снятую с его головы и искусно выделанную, иначе б она просто в карман не поместилась. После чего командир боргов натянул ее себе на голову, словно балаклаву, и шагнул под сень живых ветвей Рыжего леса.
Трюк удался.
Ветви метнулись было к добыче – наверняка на тепло среагировали, – но, коснувшись гладкой кожи мертвого мутанта, резко потеряли интерес к Шатуну, отпрянув в сторону.
– Быстро за мной, – бросил Шатун через плечо – и углубился в лес.
Шел он широким шагом, ловко огибая деревья, больше похожие на гигантских осьминогов с телом-стволом и ветвями толщиной в три моих руки каждая. И что интересно, эти ветви больше на него не реагировали. И на нас – тоже. Наверняка корни Рыжего леса сплелись друг с другом в некую экосистему, наподобие нервной, что помогало обобщать опыт. Если одно дерево погладило Шатуна по башке и решило, что это ктулху, остальным было ясно, что кушать борга нельзя, как и его семейку, которая шла за ним. За время пути так, пару раз еще аккуратно коснулись кончиками листьев искусственной лысины командира отряда – чисто для контроля, – и на этом дело закончилось. Вот уж не знал, что через хищный лес можно путешествовать подобным образом. Век живи – век учись.
Похоже, Шатуну было не впервой ходить через эти места. Мы шли заметной тропинкой, протоптанной в хилой серой траве Зоны, – и шли довольно быстро. Так то, если пересекать этот опасный участок Зоны по направлению от Припяти к озеру Куписта, протяженность Рыжего леса невелика – километра полтора от силы. И поскольку шли мы проторенной тропой, то примерно через полчаса чащоба сменилась редколесьем – то есть скоро мы должны были выйти на открытую местность и вздохнуть относительно спокойно…
Но вздохнуть не получилось. Так как Шатуна вдруг приподняло в воздух и нехило так шарахнуло о сосну, скрюченную от радиации.
– Что за нах? – выдохнул у меня за спиной Гаврилюк. – Аномалия?
Однако я знал, что это была не аномалия…
– Стреляйте, мать вашу! – взревел я, падая на колени – если идущие за Гаврилюком бойцы последуют моей команде, не хотелось бы оказаться на линии огня.
– Дык куда стрелять-то?
…Они не видели. А я – видел. Но лишь потому, что знал, куда смотреть и что там должно быть.
И оно – было. Студенистый, практически прозрачный силуэт очень высокого и мускулистого человека, сквозь который были видны стволы деревьев.
Но это был не человек, а тварь, убить которую из ручного стрелкового оружия крайне сложно. Практически нереально – если, конечно, не знать, куда стрелять, и не долбить туда прицельно. Что, кстати, было непросто, так как в сложной ситуации тварь умела обесцвечивать свое тело, становясь практически невидимой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Руки! – заорал я. – Освободи мне руки!!!
– Не положено, – проговорил Гаврилюк. – Командир скажет, тогда…
Речь Гаврилюка я слушал, уже падая набок, так как практически прозрачный силуэт двинулся в нашу сторону.
Он не торопился. А чего спешить, когда добыча – вот она, теперь уже никуда не денется. Медлительная, бестолковая, доступная. Подходи, бери сколько нужно, ешь… А точнее – пей, так как эти монстры Зоны хоть и умеют есть мясо, но предпочитают ему свежую кровь.
То, что ктулху – а это был именно он – выпьет всех нас, я не сомневался. Двухметровый взрослый мутант запросто осушает несколько человек, после чего уходит, поддерживая лапами раздувшееся брюхо и оставив за спиной несколько обескровленных трупов. И, что самое паскудное, шансов выжить у меня не было – слишком уж основательно зафиксировал мне запястья здоровенный, но туповатый борговец, который сейчас бестолково вертел головой, пытаясь понять, что за неведомая сила так эффективно вырубила командира и куда по этому поводу надо стрелять.
А я думал…
Думал о том, что если «Бритва» в моей руке находится в состоянии полужидкой субстанции, то обязательно ли через ладонь она должна выходить наружу? Просто я привык, что нож извлекается из моей руки именно таким образом, но, может, можно его достать и как-то по-другому?
И я, закрыв глаза, принялся представлять, как клинок цвета ночи вылезает у меня из середины предплечья… И немедленно непроизвольно заскрежетал зубами от невыносимой боли. Ощущение было, что у меня на живую, без наркоза вытаскивают из руки лучевую кость. В глазах потемнело, я был реально готов потерять сознание и удерживал его только усилием воли, чувствуя, как из моей руки, раздвигая мясо и кожу, лезет наружу сгусток дикой, концентрированной боли.
Выход «Бритвы» через ладонь был болезненным, но к той боли я уже привык, и все проходило как бы по накатанной. Сейчас же мой нож шел новым путем, куроча мою плоть и раздвигая кости, словно ледокол, проламывающий себе путь через ледяные торосы.
И при этом мне еще нужно было сохранять контроль движения клинка, чтобы он шел куда нужно, и подгонять мысленно: «Быстрее, мать твою, шевелись, иначе сейчас твои живые ножны подохнут на хрен!»
«Бритва» и правда будто пинок получила – задвигалась шустрее, и я почувствовал, как распадаются наручники на запястьях. Правда, боль в предплечье меньше не стала – по ходу, сейчас из него рукоять выходила. Да бллллиииин!!! Когда ж это закончится?
Над моей головой застучал автомат – видать, Гаврилюк наконец рассмотрел противника. Правда, очередь тут же и прервалась, и следом рядом со мной плюхнулась нехилая гора безжизненного мяса. Да уж, лесной кровопийца если ударит, то это смерть на девяносто девять процентов. Там силища нечеловеческая…
А «Бритва», между тем, из моей руки вышла полностью, и до хомута, стягивающего пальцы, лезвие не достало. Совсем немного, думаю, пары сантиметров не хватило. При этом я ощущал кончик клинка ножа, зажатый между ладонями, и понимал: еще мгновение, и нож упадет на землю. А еще я видел ноги ктулху, который, поймав туловищем очередь Гаврилюка, утратил невидимость, что, впрочем, нисколько не мешало ему оставаться совершенной машиной убийства. Регенерация у ктулху бешеная, и автоматные пули им особого вреда не наносят – поврежденные ткани моментально восстанавливаются. Потому, чтоб завалить этого монстра, нужно стрелять в него из нескольких стволов одновременно, дабы регенерация не успевала за наносимым ущербом. Или всю очередь в башку выпустить, что во время боя практически невозможно – ктулху тварь не только сильная, но и экстремально шустрая, которая не будет стоять на месте и ждать, пока ты опустошишь свой магазин.
В общем, у меня была секунда, чтоб принять решение до того, как монстр расправится со мной как с более легкой добычей, валяющейся под ногами. Да, его с двух стволов поливали свинцом оставшиеся члены небольшого отряда, но надолго ли их хватит? Сейчас у боргов опустеют магазины, и ктулху, метнувшись вперед, посворачивает им головы – а перед этим, разумеется, одним ударом ноги раздавит мне голову. Просто чтоб не оставлять у себя в тылу хомо – пусть связанного, но еще живого, а значит, опасного.