Читать интересную книгу Черным летом - Петр Борисов

Схватка за околицей Кобылинки была не единственным боем, в котором отличился смелый и инициативный котовец Матвей Кононенко… Незадолго до этой секретной операции Котовский лично дал приказ Кононенко — разведать село Дегтянка, определить численность остановившегося там антоновского отряда и разузнать о его намерениях. Наш разведчик с шестью конниками бесшумно подобрался к заставе мятежников и свалился на них буквально как снег на голову. Бандиты так растерялись, что не успели даже вскочить на коней, и бросились врассыпную. Вскоре два «языка» уже стояли перед комбригом. Они выдали расположение своего отряда и пароль. Григорий Иванович поднял полк и повел его в бой. В конном строю полк окружил село Дегтянка, снял заставу и двинулся к деревне Вихляйке, где расположилось ядро банды. Антоновцы в панике бежали, потеряв свыше сотни убитыми и около сорока пленными.

За разведку в селе Дегтянка, за бой у села Кобылинка и другие славные подвиги Матвей Прокофьевич Кононенко был награжден орденом Красного Знамени.

Бой с матюхинским отрядом был скоро окончен. Победа!..Радость ее омрачало разве лишь исчезновение Матюхина. Ему удалось унести ноги. Почти всех остальных главарей расстреляли прямо в избе или под окнами, куда они успели выброситься. Как потом выяснилось, Матюхин, раненный несколькими пулями в избе, выбрался через дверь во двор и уполз за околицу. Но от заслуженной кары он недалеко ушел: через два месяца в перестрелке в Нару-Тамбовском лесу с группой чекистов он был убит.

Руководящая головка мятежа, которая держала в страхе обманутых и насильно загнанных в банды крестьян, была раздавлена. Мы выполнили приказ командования — уничтожить антоновских верховодов как можно скорее и с малой кровью. Матюхину и его подручным не удалось отсидеться за спинами крестьян, «мобилизованных» ими с помощью демагогии, угроз и расстрелов.

Среди оставшихся в живых матюхинских командиров был еще совсем молодой человек по фамилии Муравьев. Во время облавы после «совещания» он был найден в одном из ближайших дворов в копне сена. Напряженное, бледное лицо выражало волнение и тревогу. Вокруг головы, по всей ширине лба, была небрежно, на скорую руку намотана повязка, стянутая узлом на затылке; на виске повязку пропитала кровь.

— Кто вас ранил? — спросил я его.

— Не знаю… Кто-нибудь из тех, кто стрелял в избе… Пустяки! Пуля по виску скользнула и оглушила, потерял срзнание. Поэтому и не сумел уйти в лес…

Я приказал оказать раненому первую помощь. Потом приступил к допросу.

На первых порах Муравьев держался дерзко.

— Я тамбовец, учился в реальном училище, — рассказывал он о себе. — Свою принадлежность к партии социалистов-революционеров признаю. Был у Матюхина адъютантом… Буду и дальше бороться против большевиков и продразверстки. Да что там говорить! Вы меня все равно расстреляете!

— Если вы не поймете своих ошибок и не раскаетесь в совершенных преступлениях, то, может быть, вас действительно расстреляют.

— Что привело вас в партию эсеров? — спросил Муравьева Николай Гажалов.

— Как что? — искренне изумился пленный и посмотрел на нас с удивлением: неужели вы этого не понимаете?! — Эсеры — партия революции и героического террора… Мы за созыв Учредительного собрания, за землю крестьянам…

— Каким крестьянам? — перебил я. — Есть бедняки, есть середняки, есть кулаки-мироеды… И помещики до последнего времени на земле сидели, только сами ее не обрабатывали. Кому дать землю? Вот главный вопрос в нашей борьбе за землю.

Муравьев замялся и потом неуверенно произнес:

— Допустим, всем… Об этом наши вожди знают.

— Если так, то вы, выходит, существа эсеровской программы не знаете… Или сознательно уклоняетесь от ответа на мой вопрос. И вот, не понимая программы эсеров, целей их борьбы, вы проливаете кровь народа…

Муравьев молчал… Я чувствовал, что передо мною сидит честный, но вконец запутавшийся человек. Это о таких молодых эсерах говорил в свое время В. И. Ленин, что у них теоретическая каша в головах и отсутствие революционной последовательности в сердцах.

— Программа эсеров — это, по существу, программа кулацкая, программа помещиков и капиталистов… Земля, за которую вы боретесь, уже передана Советской властью бедняку и середняку. А продразверстка отменена на Тамбовщине еще в феврале. Большевики помогут крестьянам сорганизоваться в коллективные хозяйства, помогут лошадьми и сельскохозяйственным инвентарем.

Пленный сидел с поникшей головой, охваченный сомнениями и новыми мыслями.

— Когда мы получили приказ начальника штаба Эктова, — проговорил он, — почти никто из нас не сомневался. Я первый поверил, что вы действительно идете на соединение с нами с Дона и Кубани. Вас, руководителей, трудно было раскусить. Но как рядовые бойцы не выдали вас, не проговорились, это для меня непостижимо!

— На последний вопрос я вам отвечу… В чем разница, спрашиваете вы, между вами и нами и почему красноармейцы не выдали наших планов?.. Когда мы ликвидировали вашу головку — командиров, вся ваша часть от первого удара разбежалась, и случилось так потому, что ее не связывала идея; это был просто обманутый и запуганный народ. И хотя наш отряд начал бой без старших командиров, но красноармейцы знали и понимали свою задачу, вели бой по собственной инициативе. Красная Армия спаяна коммунистическими идеями, и каждый красноармеец знает, за что он борется, чьи интересы защищает.

Муравьев смотрел на меня широко открытыми глазами. Когда я кончил, у него вырвалось восклицание:

— Вы, большевики, добьетесь своего! Я это допускаю…

— Сделайте еще один шаг, — сказал я, улыбнувшись, — признайтесь чистосердечно.

Позже я узнал, что Муравьев, отправленный нами в Тамбов, в штаб командования Красной Армии, за откровенное раскаяние был помилован.

Утром, когда раннее июльское солнце уже поднялось над горизонтом, мы решили созвать крестьян Кобылинки на митинг. Красноармейцы пошли по деревне, от избы к избе, и стали приглашать жителей на сходку. Вскоре напротив дома, где стрельба недавно закрыла «совещание» о походе на Москву, собралось свыше ста человек. Крестьяне стояли молча, смотрели на нас настороженно, с опаской.

Я взобрался на тачанку и открыл митинг.

— Товарищи крестьяне! Мы — бригада Котовского… Последние силы антоновцев, которыми командовал Матюхин, нами сегодня полностью разгромлены, а командный состав их — уничтожен. Мы понимаем, какая тяжелая судьба выпала на вашу долю в последние годы, какие беды навлекли на ваши головы антоновские повстанцы. Вы потеряли покой, потеряли возможность мирно трудиться. Многие лишились домов, скота. Мятежники забирали у вас последние остатки хлеба… Но теперь пришел конец всему этому! Антоновцы много лгали вам на Советскую власть. Они даже скрыли от вас, что товарищем Лениным еще в начале этого года снята продразверстка с тамбовских крестьян. А позднее партийный съезд большевиков заменил продразверстку продналогом. Это дает вам возможность, после сдачи продналога государству, оставить хлеб у себя и распоряжаться им, как вы захотите… Я обращаюсь к вам: сейчас же выдайте всех попрятавшихся в деревне бандитов, которые не хотят добровольно сдаться нам с повинной. От нас они все равно не уйдут, мы вместе с вами начнем прочесывание деревни. Те же, кто добровольно сдадутся с оружием и конем, — тех мы помилуем.

После сходки два наших эскадрона выловили в Кобылинке до тридцати антоновцев. Где только они не прятались! И в скирдах соломы, и в сараях с двойными стенами, и под перинами, и даже в колодце со срубом. Около сорока мятежников сдались добровольно.

Группа котовцев — человек двадцать пять — была оставлена нами в Кобылинке на несколько суток для организации ревкома и самообороны села и для оказания помощи крестьянам в уборке урожая и других сельскохозяйственных работах.

А мы в тот же день после полудня выступили в обратный путь, в Медное. Провожало нас село хлебом и солью. И хотя хлеб был с лебедой, зеленоватый, мы приняли его как драгоценный подарок, как свидетельство верности Советской власти.

В Медное возвращались с песнями… Ядро бригады Котовского — уроженцы Молдавии и Южной Украины, песни они любили и пели хорошо.

По Дону гуляет,По Дону гуляет,По Дону гуляет казак молодой,—

разносилось над полями и перелесками Тамбовщины.

В хоре выделялся звонкий, почти детский голос. Я обернулся и невольно улыбнулся: это старался во всю силу своих молодых легких воспитанник бригады пулеметчик Коля Ткачук.

Я поманил его к себе.

— Ну как дела, Николай? Не испугался?

— Что вы, товарищ комиссар! Да мы их как резанули из своего «максима», так они в землю и зарылись!..

У этого старательного, смышленого и отважного паренька, несмотря на его четырнадцать лет, за спиной была уже большая и трудная жизнь… И ждала его в отдаленном будущем удивительная судьба, о чем мы тогда, конечно, не знали. И вот теперь мне хочется рассказать об этом простом и хорошем человеке, который живет сейчас со мной под одним и тем же московским небом и работает на автозаводе имени И. А. Лихачева.