— А где Иешуа?
— Я сам хотел бы узнать, где этот щенок, — зло сказал Иосиф. — Пять минут назад еще вместе шли, а пришел сюда — его нет! То ли я проглядел, как он сбежал куда-то, то ли…
Мария удивилась — нечасто ее непогрешимый муженек прилюдно признавался в собственных ошибках, но уж если и признавался, то злился на себя очень сильно. А заодно и на окружающих. Она по себе знала, что значит — попасться под руку обозленного мужа, поэтому отошла в сторонку и детей поближе посадила. Вот ведь история вышла: муж решил погулять с сыном по городу, то есть взялся за нечастую для себя обязанность — следить за ним, да только не уследил, сам Иешуа и потерял.
За сына Мария особо не тревожилась. Знала; парень толковый, да и битый: выкрутится, найдется…
— Мирьям!
— Слушаю тебя… — Иосиф встретил взгляд, полный готовности исполнить все, что угодно, лишь бы муж не сердился.
— Карауль детей и вещи, я пойду поищу этого паршивца.
— Конечно, Йосеф.
Он любит Иешуа, все-таки любит, думала Мария, кричит на него то и дело, колотит частенько, но ведь любит. Нелюбимого не стал бы он так усердно обучать Закону и своему ремеслу — древодела, плотника. Да и как можно мальчика не любить, ведь Иешуа — первенец, а это для мужчины, для отца значит очень многое. И дочек Иосиф любит… А характер?.. Так ведь — мужчина. Хозяин-Мария посмотрела на детей — сидят, сосредоточенно из камешков складывают что-то, улыбнулась: хорошая у нее семья. Да и вообще, где дети, там всегда хорошо.
А солнце меж тем, задержавшись в зените, начало свой долгий дневной путь к закату. Мария по-прежнему терпеливо сидела на сухой, горячей насыпи, обняв руками колени. Она могла долго сидеть так. Она умела ждать, как умели ждать все жены галилейские. Дочки, уставшие от игр, спали рядышком, носами уткнувшись друг в друга. Как щенята. Подходил Ахим, спрашивал Иосифа, говорил, что ждать опасно, скоро начнет темнеть, он с семьей уже собирается отходить в сторону дома, да и многие другие семьи тоже. Мария умолила подождать еще немного, сказала, что Иеиуа пропал, они боятся, как бы с ним не случилось чего, парень-то любопытный, к людям доверчивый.
Ахим обещал подождать. Отошел, недовольный.
Из северных ворот Иершалаима нескончаемым потоком текли люди. Паломники, пришедшие на Песах, возвращались в свои города и поселки. Лица у людей усталые — оно и понятно: жизнь вне дома, вне бытовых привычек во все времена утомительна… Много калек. Они приходят в Святой город в надежде на чудесное исцеление. Мало кто его находит, чудеса редки. Кое-кто не выдерживает дороги. Еще по пути на праздник Мария видела у дороги немощных стариков, мертво лежащих в пыли. Их покинули силы, и они уже никогда не дойдут ни до Иершалаима, ни до своего дома. Путь в обе стороны оказался длиннее их жизни. И маленьким тоже трудно… Закон в принципе позволяет женщинам и детям оставаться дома, но раз муж приказал, значит, надо идти. В их семье — так, да и во многих других, похоже, то же самое. И нельзя иначе.
Иосиф расположил свою семью слишком близко к воротам. Шум, пыль, крики животных — и как только детям удается спокойно спать? По обе стороны от ворот прохаживались воины в плотных кожаных панцирях на груди и в круглых шлемах. На поясе у каждого висел короткий меч. Бойцы пристрастно вглядывались в толпу, вероятно, ждали волнений, но по случаю праздника у усталых и все же веселых, довольных людей не было, похоже, никакого желания — да и сил? — нарушать порядок. Мария не знала, откуда эти воины, знала лишь, что римские, значит варвары. Они всегда приходили в Иершалаим в дни праздника: в Риме побаивались волнений, и часть гарнизона прокуратора, обосновавшегося в спокойной Кесарии, на эти дни перебиралась в притертую стеной к Храму крепость Антония.
Впрочем, Марию это ничуть не заботило.
В многоголосье толпы она уловила наконец знакомые голоса. Привстала, всматриваясь: и вправду Иосиф тащит сына за ухо, тот брыкается, орет — то ли от боли, то ли от обиды, а отец ему вторит — этот уж точно от ярости…
И все же нашелся, слава Богу!
— Пусти, пусти! Больно!
— Сейчас я тебя пущу! — Иосиф отпустил ухо мальчика и отвесил пинок под зад.
Иешуа, не удержавшись, шлепнулся прямо в пыль у ног матери. Мария присела возле него, пригладила волосы, поправила рубашку.
— Ты знаешь, где я его нашел? — Иосиф привычно злился, лицо его было красным, на лбу проступил пот. — В самом Нижнем городе! Он, видишь ли, решил прогуляться с каким-то богато разодетым толстяком! Чуть ли не в обнимку!..
— Отец, он обещал мне показать… — Иешуа размазывал по лицу слезы.
— Что же, интересно, он тебе обещал показать?.. Будто ты не слыхал, что такие вот богачи и отлавливают глупых непослушных мальчишек, обещают им все, что на ум придет, а потом… — Иосиф осекся: пожалуй, сыну еще рановато знать, что бывает потом.
Иешуа был другого мнения.
— Что потом, отец? — Мальчик немного успокоился под ласковой рукой матери, смотрел на отца снизу вверх — покорно, сама смиренность.
— Потом будет потом. Собирайся давай. Домой идем…
Подтянулся Ахим, другие соседи. И впрямь скоро темнеть станет, а ночевки в пути не менее опасны, чем сам путь. Люди всякие попадаются…
А «богатый толстяк» в это время тоже горестно переживал происшедшее.
Туника у Кевина Бакстера — Давида, как он теперь звался, — порвалась мощно, почти до пояса. Со смачным хрустом. Странно, что он еще успел подумать о низком качестве местной ткани — кулаки Иосифа рассекали воздух в опасной близости от его головы — только и успевай уворачиваться. Усиливать конфликт ответными ударами Кевин-Давид не стал, хотя мог легко справиться с могучим плотником, но — инструкция не позволяла. Она, инструкция всеучитывающая, почти ничего не позволяла, вот разве что убежать от разъяренного отца, наконец отыскавшего любимого сына. Убежать — по инструкции это было в самый раз. Спеша узкими улочками, проходами проще говоря, Нижнего города подальше от места стычки, вверх, домой, Кевин успокаивал себя мыслью о том, что самый лучший воин — это тот, что никогда не воевал. Уходить от конфликтов — тоже мастерство. Это, кажется, не только инструкция, но и древняя китайская мудрость. Только вот что Петр скажет?.. Ему плевать и на инструкцию, и на древних китайцев со всей их хваленой мудростью… Прав оказался Кевин!
— Что значит не привел? — Петр выглядел спокойным, да и спросил вполне мирно, но Кевин преотлично знал, что таится за этими спокойствием и миром.
Он стоял в низком дверном проеме, легко умещался в нем — низкорослый, и тщетно пытался унять частое, сбившееся дыхание: бегать с таким пузом — тяжкий труд. Ох уж эти Мастера, горестно думал он, все-то у них получается, никогда-то они не ошибаются…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});