— Никак нет! — радостно чеканит Протасов. — Разрешите выполнять?
И он щелкает каблуками, как не щелкал с курсантских времен.
* * *
Лейтенант Грач разглаживает ладонями лицо, смятое дремотной бессонницей, застегивает ворот и выходит на крыльцо. Звенят цикады. Шумят осокори под ветром. Млечный Путь лежит над головой широкой живой дорогой. Где-то далеко одна за другой взлетают ракеты и теряются в звездной каше.
— Тишина-то какая! — говорит из дверей старший лейтенант Сенько.
— Бывало, ничего так не желали, как тишины. А теперь она тревожит.
— А вы что бродите?
— Звонили, дед вернулся. Ведут сюда...
Бойкий говорок деда Ивана они слышат еще издали.
— ...Давай все говори, как где воюют.
— Обыкновенно воюют.
— Ты радиву слушал?
— Некогда было. — Голос у сопровождающего пограничника усталый, почти сонный.
— Некогда, — передразнивает дед. — Небось пообедать успел...
Он умолкает, увидев командиров, торопливо идет к крыльцу.
— Товарищ начальник заставы! Твое приказание выполнил!
Обнимая старика, Грач чувствует через гимнастерку холодную мокроту его пиджака. Он ласково ведет его в свою канцелярию, наливает водки в солдатскую кружку.
— Согрейтесь, дедушка.
И только тут, в желтом свете лампы, замечает под запавшим глазом деда Ивана темный кровоподтек.
— Где это вы?
— Звезданул, аж светло стало.
— Кто?
— Да сигуранца ж, солдат ихний. Пошел я лодки глядеть, а он мне и заехал.
— Какие лодки?
— Всякие, их там в камышах штук сорок.
— Вы не ошиблись?
— Что я, в лодках не понимаю? — обижается дед. — Потому и торопился, что понял: десант собирают.
— А как с батареей?
— Да в Тульче она, прямо в городском парке стоит. Это мне рыбак знакомый сказал. Почитай, два года не виделись...
Когда за дедом закрылась дверь, Грач принялся раскладывать на столе карту, всю в синих жилках проток.
— «Язык» нужен. Этой же ночью.
И решительно поднял телефонную трубку:
— Хайрулина ко мне! Быстро!..
Час спустя, он стоит в камышах, едва не черпая голенищами воду, и смотрит, как растворяется в темноте силуэт маленького рыбачьего каюка. Грач знает, что в сорока метрах от берега тихая река свивается в струю и стремительно мчится к невидимой в этот час одинокой вербе на том берегу. За вербой струя бьет в дернину чужого берега. Но если загодя сойти со струи, то можно вплотную прижаться к камышам, а потом, прикрываясь ими, пройти против течения те полтораста метров, которые оставались до заросшего камышом устья ерика, что дугой уходит а чужие болотины. Ериком надо было проплыть полкилометра, спрятать лодку, пересечь плавни по колено в воде, затем проползти лугом и подобраться к одинокому шалашу, где, как засекли наши наблюдатели, находится вражеский пост.
— Слишком мудрено, — говорил Сенько, когда Грач излагал ему этот план. — Заблудятся в темноте.
Он и сам знает, что нелегко. Зато этот болотистый берег фашисты считают безопасным, здесь не свербят ракеты, нет ни пулеметных гнезд, ни частых постов. Здесь по ночам всегда тихо, а днем лишь один раз проплывает ериком лодка, сменяя солдат...
Грач лежит на влажном от росы плаще возле пулемета, выдвинутого сюда на случай прикрытия, глядит неотрывно в черноту под звездами.
— Вы бы поспали, товарищ лейтенант, — говорит пограничник Горохов, бывший за второго номера. — Я разбужу, если что.
Грач и сам понимает, что теперь самое время вздремнуть, но гонит эту мысль. Ему кажется чуть ля не преступлением спать в такой момент, когда его подчиненные выполняют ответственную задачу. Он еще не знает, что очень скоро война научит спать и под бомбежками, что придет время, когда подчиненные станут для него не просто людьми, которыми нужно командовать, а еще и товарищами по войне, по крови, по общему делу, способными и побеждать и умирать без команды...
— Товарищ лейтенант, слышите?
Из монотонного шороха камышей выделяется какой-то булькающий глухой стук.
— Катер идет, — говорит Горохов. И торопливо объясняет, радуясь своей сообразительности: — У него выхлоп в воду, вот он и стучит тихо, и булькает...
Звук приближается. И растет тревога. Ибо ясно, что катер этот чужой и что идет он сюда, к протоке, куда вот-вот должны выйти разведчики. Скоро Грач различает на темном фоне того берега маленькое движущееся пятно.
— Разрешите, а, товарищ лейтенант? Нельзя их к протоке пускать.
— Давай!
Пологая огненная арка трасс повисает над водой. Оттуда, из сумерек, тоже частит пулемет, пули шлепают по дамбе, ноют в рассветном небе.
И еще до того, как катер ушел, растворился в серых сумерках, Грач услышал частые, странно ритмичные, выстрелы в той стороне, где были разведчики.
— Наши бьются!
Горохов вскакивает, с недоумением оглядываясь на лейтенанта.
— Ложись! — приказывает Грач. И добавляет спокойно: — Разве это бой? Лупят раз за разом. Так стреляют только с перепугу. В белый свет, как в копеечку...
Вскоре на выбеленную рассветом водную гладь вылетает лодка и мчится по стремнине наискосок реки. Она вонзается в камыши, скрывается из глаз, невидимая, шуршит днищем.
Грач бросается навстречу, хлюпая сапогами по илистому топкому мелководью, и в камышах почти натыкается на разведчиков, мокрых, осунувшихся, незнакомо ершистых от травы и водорослей.
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено! — докладывает Хайрулин, вытянувшись по-строевому. И кивает на лодку, в которой, перевесившись через скамью, лежит пленный.
— А он живой?
— Был живой... Счас мы его водичкой, — засуетился Хайрулин. Он брызгает илистой мутью, отчего на лице пленного появляются темные пятна и полосы.
— Он все удирать хотел, лодку чуть не опрокинул, пришлось его маленько стукнуть...
Пленный открывает глаза и вдруг начинает дрожать, оглаживая непослушными руками мокрый мундир. И тут Грач замечает на его плечах узкие офицерские погоны.
— Офицер?
— Так точно! Он по своим делам в кусты пошел, мы его и взяли.
— Ну, молодцы! — говорит он радостна и ласково.
— Служу Советскому Союзу! — громко, как на плацу, чеканит Хайрулин. И опасливо оглядывается на посветлевшую реку.
* * *
Весь день с того берега гремят выстрели. Малокалиберные снаряды вгрызаются в белые стены домов на килийской окраине, с сухим, кашляющим звуком рвутся на мостовой. Килия не отвечает. Лишь когда над городом появляются самолеты, улицы и дворы горохом рассыпают винтовочные залпы. Самолеты бросают по нескольку бомб и поспешно улетают за Дунай.