….— я видела вас впервые и все поняла — шептала я, продолжая.
Возможно, Алефетэ понял, что я делаю, но скорее, просто сдался. Особой мысли в его агатово-черных блестящих глазах не возникло, он лишь выдохнул:
— Они в Старом порту. Таверна «Ржавый якорь».
— Это правда? — резко спросил из-за моей спины монсеньор.
— Да! Будь ты проклят! Никогда не любил этих трусов с их ужимками и неукротимой тягой к утонченным порокам. Пусть они умрут! И…и…
Я знала, что именно он не договаривает — он хотел, чтобы я продолжала его касаться. Желательно ниже, и еще ниже. Вполне выполнимая просьба, но не в данное мгновение.
— Прекрасно, князь. Обещаю, вы доживете до утра — монсеньор без церемоний пнул палача и показал пальцами. — Эй, беги и передай, чтобы молодой монне немедленно подавали карету!
Палач, подобрав длинную полу своего фартука, немедленно выбежал.
Горце повернулся ко мне и признал:
— Я едва поверил своим ушам. Да вы ведьма, моя дорогая.
— Всего лишь знаю мужчин благородной крови — я поправила эффектно упавший на лоб локон.
— Благородной крови⁈ Это той, которая приливает, куда не следует? — монсеньер внезапно ударил ножнами шпаги по вопиющему возбуждению беспомощного пленника.
Фу, как грубо — подумала я-Маргери.
Князь истошно выл, корчась в путах, Горце хохотал, лицо его заливала бледность возбуждения. Я осторожно положила ладонь на его запястье, намекая, что шпагу можно опустить, и увлекла монсеньора к столу с грубыми шестернями и рукоятями.
— Монсеньор, у нас есть несколько мгновений.
— Когда все кончится, я дарую тебе дом у моста Пинчино. И еще…
Он прервался и безмолвно укусил меня в губы. Моя ладонь играла его возбуждением, каждым движением удваивая и утраивая мужское нетерпение. Получилось — он оттолкнул мою руку, сам начал рвать драгоценные пуговки брюк. Я села на стол, элегантно приподняла юбки, показывая чулки и кружевные подвязки.
— Дьявол! Что это⁈ — монсеньер Горце, на миг замер, сжимая в кулаке свое нетерпеливо жаждущее достоинство.
— Это мода — томно вздохнула я. — Богоугодная мода, монсеньор.
Действительно, чуть дьявольская накладка. Маргери не знала о стрингах, а я о них напрочь забыла. Впрочем, лиловая полоска смотрелась недурно — судя по взгляду любовника, он не только был восхищен, но и догадывался, как справиться с столь изящным препятствием.
Лапы Горце легли на мои беленькие шелковые коленочки, но обсудить спорное сочетание лилового на белом нам не довелось. Мне (нам?) пора было решаться, лучшего момента не представится. Отчаянная Маргери изо всей силы ударила любовника в висок импровизированным кастетом — кошелем с золотом. Я знала куда бить, но сил в этом юном стройном теле было не так много. Оглушенный Горце лишь замер, непонимающе попытался тряхнуть головой. Я ударила вторично — на этот раз он успел среагировать, подставить твердый монсеньорский лоб. Глухо звякнуло, из лопнувшего кошеля покатились золотые монеты.
— Ты… ты… — ошеломленно начал возражать мой любовник, нелепо пытаясь перехватить мою руку. Я швырнула ему в лицо опустевший кошель и несколько оставшихся золотых:
— Я стою дороже, жмот!
Увы, я осталась без половины аванса и безоружной. Ничего, у меня имелся еще сюрприз. Мизинец левой руки Маргери украшал накладной ноготь — крошечная чешуйка лакированного серебра. Но не такая крошечная, если ее вонзить в глаз.
Такова мужская жизнь: минуту назад наслаждаешься, лупя по достоинству беспомощного врага, сейчас уже одноглаз, и даже воешь погромче противника. Я скатилась со стола для пыток. Зажимая окровавленную глазницу, монсеньор пытался схватить меня за подол, но неприятность со зрением не способствовала его проворству. Увы, уже не тот непобедимый лгун-фехтовальщик. Шпага убийцы была в моих руках, я сорвала ножны. Ужас, какая она длинная и тяжелая!
— Не посмеешь! — прорычал Горце, пошатываясь и продолжая зажимать кровоточащий глаз, и выпятил грудь.
— Колите сразу, мой ангел! Бейте в сердце! — рычал князь, бешено вырываясь из пут, правую руку из надрезанной мной петли он уже освободил.
Нет уж, не нужны мне чужие советы. Это мужчины сурово бьют шпагой в сердце, печень или поджелудочную железу. Возможно, это достойные удары, но только не в том случае, если вы состояли в определенных интимных отношениях с врагом и точно знаете, что он носит под сорочкой кольчугу. Когда монсеньор бросился на меня, я панически полоснула острием длинного оружия по его бедру, когда он отшатнулся, судорожным выпадом проткнула горло.
Странно, но когда хорошая шпага входит в плоть, сопротивление почти не чувствуется. А тушку курицы, бывало, разделываешь-разделываешь, столько мучений…
Видимо, Маргери тоже была не железной, и шпагой управляться не привыкла. Я осознала что стою, крепко зажмурившись, и поспешила открыть глаза. Монсеньор сидел на полу, привалившись спиной к тумбе пыточного стола. Мой всевластный почти-любовник как-то сразу подурнел: вытекший глаз и тихо булькающая из горла кровь его не украшали. На меня он, впрочем, не смотрел.
Я хотела сказать что-то приличествующее случаю, но не довелось.
В двери с грохотом влетел палач:
— Монсеньор, стража открыла ворота бунтовщикам! Они идут сюда!
Глухие люди иной раз очень громко и невнятно кричат, но я все поняла. Нужно признать, и сам палач соображал быстро. Увидев меня со шпагой, брыкающегося в веревках князя и ноги сидящего под столом хозяина, пыточный мастер схватил с полки два огромных ножа и атаковал врага. Почему именно я стала главным врагом, не знаю, наверное, хотел благородную шпагу отнять. Смотреть в глаза глухому мужчине, да и вообще играть в игры, было бесполезно — Маргери такие неприятные моменты чувствовала безупречно. К счастью, от палача меня отделяла станина пыточного распятия. Взвизгнув, и подобрав юбки, я бросилась от жуткого глухого мужчины, трезво осознавая, что пытаться фехтовать бессмысленно. Впрочем, шпага оказалась не так бесполезна: пролетая мимо рвущегося на свободу князя, я рубанула веревку, швырнула бедняге шпагу и устремилась к двери.
Но спасаться бегством не понадобилось. Поймавший оружие Алефетэ, мгновенно перекинул шпагу в левую руку и безупречным выпадом вогнал клинок в грудь палача. Звякнули упавшие на пол жуткие ножи.
Такова жизнь: хорошенькая девушка беззащитна перед палачом, палач беззащитен перед благородным фехтовальщиком, а фехтовальщик абсолютно безволен пред юной дамой.
Омерзительный тип в кожаном фартуке с грохотом завалился. Я захлопала в ладоши.
— Монна, я потрясен! Не нахожу слов — князь свирепо срубал путы со своих сильных ног. — Вы спасли меня! Я обязан вам жизнью!
— А вы спасли меня — скромно сказала я, зная, насколько нужна такая мысль любому благородному и самолюбивому мужчине.
Он наконец освободился, ноги его едва держали, с руками было получше — я оказалась в могучих объятиях. Вырываться было неразумно — в тюрьму врывались мятежники. Полагаю, обнаженный мужчина со шпагой в одной руке и с прелестной растрепанной блондинкой в другой, просто обязан стать популярным политическим лидером.
До того, как крики восторга соратников и неотложные дела нас разлучили, он успел сказать «Богиня, я подарю вам дом у Пинчино моста и свое сердце». Благородный человек, хотя немного предатель и сексуальный маньяк. Впрочем, от второго он временно вылечен, а то, что я была, хм, свидетельницей его неблаговидного поступка, благородный Алефетэ мне еще припомнит. Не такой уж он тупой. В общем, не будет у меня дома у моста Пинчино. Скорее, отравят или случайно утону.
Где-то во дворце еще шел бой, звенели шпаги и мечи, кто-то воинственно кричал и выл от боли. Стараясь оставаться в тени колонн, я пробиралась знакомым путем. Перед незаметной дверью пришлось остановиться и собраться с духом. Вот он — незаметный узор на стене. Не понимаю, как я его запомнила, но запомнила же. Вернее, Маргери запомнила — у нее отличная память. Нажать и повернуть: едва слышно щелкнул замок и я вошла в кабинет Горце. Было самое время достать припрятанный в складках юбок пыточный «мясницкий нож».