Читать интересную книгу Избранная и беглец - Штерн Оливия

— Да… да, Микаэл, — пробормотала Айрис, окончательно потерявшись.

— Я вам помогу. — Он наконец подвинул к себе чай и сделал медленный глоток, не сводя с Айрис взгляда. — Мы вернемся вместе, и я скажу, что нашел вас у дверей храма и что ангелы парили в небе над вами. Я же служитель Двуединого, я вполне могу видеть ангелов.

— Правда можете? — прошептала совершенно сбитая с толку Айрис.

— Могу, — твердо ответил патер, — но прежде, чем мы вернемся, покажите мне ваши руки.

«Он все понял», — пронзило Айрис осознание слов священника, заставляя остолбенеть и мгновенно покрыться ледяным потом.

— Ну же, показывайте.

Мягкий, обманчиво-мягкий голос, и такой же обманчиво-мягкий и неприметный человек.

Айрис протянула через стол трясущиеся руки и едва не закричала, когда Сколт уверенно повернул их ладонями вверх. Но кожа на запястьях была чистой, не было там знаков, как у несчастного Зольки, который сжег себя и тех, кто был рядом.

— Хорошо, — донеслось до нее как сквозь вату, — очень хорошо. Вам очень повезло, дорогое дитя. Потому что в противном случае… даже не знаю, что пришлось бы делать.

— Вы догадались, где мне вылечили руку, — сипло шепнула Айрис и опустила голову.

— Конечно. Перелом не лечится просто так за три дня. А лгуньей вы никогда не были. Да и врать-то как следует не умеете.

— Но… почему… вы… я же…

Сколт приложил палец к губам.

— Забудьте, что были в Проклятом лесу, — тихо сказал он, и каждое слово впечатывалось в ее сознание, словно камень в строительный раствор, — и никому, никогда об этом не говорите. Но, возможно, когда вы возвыситесь, то вспомните, что я сделал для вас, и поможете мне, хм, допустим, стать настоятелем храма.

— С чего вы взяли, что я возвышусь?

— Я читал о подобном, — многозначительно изрек патер, — такое было однажды, много лет назад. Но прошлого избранного убили. Не храм, нет. Другие. Избранный вознесся и стал Двуединым, понимаете? В летописях сказано, что Проклятые здесь уже появлялись когда-то…

И Сколт улыбнулся так тепло и открыто, что на миг Айрис и в самом деле поверила, что все будет хорошо. И что Рато ее больше бить не будет.

А в следующее мгновение в дверь решительно постучали. Патер вздрогнул, сердито глянул на Айрис.

— Кому вы говорили, что придете сюда?

— Я… не…

И выдохнула:

— Маме. Только маме.

Сколт выругался сквозь зубы, совсем неподобающе для служителя Двуединого.

— Мне придется открыть, вы это понимаете?

— Да, — внутри все сжалось и с размаху ухнуло вниз.

— Молчите про лес, — шепнул Сколт.

В дверь колотили, не переставая, и с каждым ударом что-то медленно умирало внутри Айрис. Потом стук оборвался, послышался лязг доспехов, ругань, тяжелые шаги, и в гостиную ввалились сразу пятеро. Трое патрульных и два храмовника, в латах прямо поверх долгополых одежд.

— Она! — Храмовник ткнул пальцем в Айрис. — Забирайте!

— Вы не вправе. — Патер Сколт, работая локтями, протолкнулся сквозь них и стал перед столом, загораживая собой Айрис. — Это госпожа баронесса, вы не вправе ее забрать. К тому же никаких доказательств… Ее руки чисты.

— А вы, Сколт, никак оскверненных покрываете? — выступил вперед один из храмовников, рослый и молодой. Айрис ощутила на себе его жадный взгляд, как будто она была очень ценным призом в их беспощадной игре.

— Она чиста, — повторил патер уверенно. — Если нужно, я принесу клятву. И она принесет.

— Носители скверны сплошь и рядом дают лживые клятвы, — ухмыльнулся храмовник, продолжая ощупывать Айрис взглядом жгуче-черных глаз. — Может, и вы, патер, носите в себе дар Проклятых?

— Ничуть. — В голосе патера уверенности поубавилось, но он по-прежнему не сходил с места. — Но я не понимаю, с чего вы взяли, что жена барона Ревельшона, мать единственного наследника, осквернена?

— Нам донесли, что на ней одежда Проклятых. С дороги, патер Сколт, если не хотите в мешок.

«Ох, мама… ну зачем, зачем…»

Айрис уронила лицо в ладони.

Затем, почувствовав легкое прикосновение к плечу, подняла голову. Патер Сколт смотрел на нее, щека его дергалась, а рот скривился так, словно что-то безжалостно, рыболовными крючками, тянуло губы в разные стороны. Гримаса смерти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Простите меня, — сказал он, — я ничего не могу сделать.

— Я понимаю, — прошептала Айрис, — и вы… простите меня, дуру.

Потом она медленно поднялась и посмотрела на храмовников.

— Я добровольно пойду с вами. Я рассчитываю на справедливый суд.

Потом ее бесцеремонно выволокли из-за стола, вытащили на улицу и повели к храму. Ну, как повели… Ноги ее не слушались.

«Мама, зачем ты убила меня?»

Айрис не плакала, отчего-то слез не было. В мыслях она прижимала к себе своего славного малыша. Ей ведь дадут увидеться с ним еще раз? Последний?

* * *

Нет никакого справедливого суда. Нет никакого суда вообще. И Двуединого тоже нет.

Обрывки мыслей беспомощно болтались в совершенно пустой голове.

Айрис приволокли в подземелье храма, содрали одежду, уделив самое пристальное внимание злополучной рубашке, и так и оставили, совершенно голой, связав за локти у каменного столба.

Ну и что, что без одежды. Всем наплевать.

Они все равно смотрят на нее как на труп, разлагающийся и смердящий. Никто даже голыми руками не касался, только в толстых войлочных рукавицах.

Айрис не знала, сколько часов она простояла вот так, у столба. Рук своих она уже не чувствовала, ног тоже. Тело напиталось холодом.

Похоже, вот и все. А потом ее муж, счастливый вдовец Рато Ревельшон, женится еще раз. Остается только молиться, чтобы Маараш, добрая женщина, не бросила маленького, вырастила его.

Но кому молиться-то? Двуединый — это не более чем красивая сказка для дураков.

И Айрис услышала сухой надтреснутый смех. Оказывается, смеялась сама она.

В самом деле, было над чем. Над разбитыми девичьими мечтами, над проданной жизнью, над истекающим кровью сердцем матери.

«Маараш добрая, — думала Айрис, — она не бросит Мику. Не бросит… Не посмеет бросить сироту. А я? Что будет со мной?».

И сама себе ответила: «А ты умрешь. Тебя зашьют в мешок и бросят в озеро. А вода в озере такая холодная, что ты даже не успеешь захлебнуться. Холод сделает свое дело, и твоя смерть будет быстрой и легкой. Ты просто окунешься в ничто и больше оттуда не выплывешь».

А потом в подвал пришли двое. В первом, роскошно одетом старике, Айрис узнала настоятеля храма. Худого как щепка. Сморщенного, как трухлявый сгнивший пень. Вторым был ее муж, крупный мужчина с черными волосами и лицом, опухшим от чрезмерных возлияний.

Надежда слабо трепыхнулась в душе, Айрис невольно подалась к ним. Все ж таки муж, хоть и не было меж ними понимания. Отец Микаэла.

Но Рато бросил на нее такой взгляд, что Айрис невольно съежилась. Все было в этом взгляде — презрение, раздражение, злость, желание поскорее разделаться с этим недоразумением под названием жена… все, кроме участия. О любви вообще речи не шло.

Настоятель рассматривал ее так, как мог бы разглядывать бабочку, пришпиленную булавкой к доске. Взгляд его задержался на обнаженной груди, липкий, неприятный, у Айрис кожа покрылась мурашками. Затем настоятель равнодушно повернулся к Рато.

— Ну вот видите. Она принесла на себе скверну, что мы тут можем сделать?

— Господин настоятель, делайте, что сочтете нужным. — Голос Рато не дрогнул.

А вот Айрис затрясло. Колени подогнулись, она повисла на вывернутых назад руках.

— Рато! Рато! — Тихий хрип вместо крика. — Я же… твоя… как ты можешь?

Ее услышали. Настоятель поджал губы и положил искореженные болезнью пальцы на плечо барона, как будто хотел предостеречь от необдуманного поступка. Но Рато совершенно спокойно сказал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— В тебе скверна, Айрис. Ты сама виновата. Не надо было убегать в лес.

И, уже обращаясь к настоятелю, продолжил:

— Заканчивайте с этим быстрее. Мне все это неприятно. Ну надо же, баронесса избрана Проклятием, позор-то какой.