Читать интересную книгу Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни - Петя Шнякин

А уже после – женился в первый раз (той жене я не изменял).

Моя «первая» училась вместе со мной в медицинском институте, отличница, комсомолка и карьеристка, каких свет не видывал, родом из Карачаевска. Замуж она пошла исключительно из-за подмосковной прописки. Я догадывался об этом, но всё равно женился, поскольку приятное хотел ей сделать, – правда, и она не так много мне крови попортила. Хотя был один случай, весной семьдесят второго, когда жёнушка подсыпала в мой завтрак растёртую таблетку антабуса, а я утром был с глубокого похмелья. По дороге на работу, у станции Быково, мне сделалось плохо, я покраснел, пошёл пятнами и стал задыхаться, но прохожие вызвали «скорую», и меня откачали.

Умная женщина была, но рисковая, может, до сих пор жива.

Значит, так…

Со Жбанихой я задумал хоть через двадцать лет наверстать упущенное.

Мы с Коляном охотились на уток в Агашкине, ездили туда на его машине «Жигули» шестой модели. Колина жена Ульяна до нашего возращения оставалась с Мариной в Удельной.

По дороге домой заехали к Вите в Быково, а на кухне у него сидит Жбаниха, бабища уже. Далеко за тридцать, раздобревшая, с высокой причёской, как у директрисы дворца бракосочетания. Хочет, как она заявила, «выпить и перепихнуться». Я Берковскому шепчу: «Поезжай домой, скажи Марине, что остался гусей ночью у реки сторожить, буду завтра к обеду».

Он уехал, а я провёл ночь с блядью-легендой. Мне казалось, что ночь эта должна сулить много интересного и познавательного. Жбаниха была крупнее ГЧмже и очень пьяная, что меня возбуждало, но фигурой сильно напоминала Марину. К тому же по жизни этой женщине уже больше хотелось выпить, чем секса. Но всё же на третьей палке она слегка потащилась и заохала, точно так же, как Марина при совокуплении.

От этого мне стало грустно, я быстро собрался и уехал домой в Удельную.

Поднимаюсь на четвёртый этаж, захожу в квартиру, а там Ульяна рыдает и Коля, расстроенный, на кухне сидит. Оказалось, что ночью, в то время когда я ставил раком Жбаниху в Быково, у него прямо со двора нашей пятиэтажки на Северной увели новую красную «шестёрку».

Через открытую форточку на кухне, где Марина с Ульяной пили водку, а Колян – грузинский чай, он услышал, как на улице хлопнули дверью какой-то машины и завели мотор. «Нашу, поди, угнали», – нехорошо пошутил Берковский. И хоть менты вскоре узнали о пропаже, Колин «жигуль» так и не нашли. Сейчас я бы мог за полчаса купить такой же, но тогда машина казалась мне пределом богатства, и я опять корил себя за то, что не устоял перед чарами Жбанихи и невольно, из-за своего донжуанства, стал виновником очередной трагедии.* * *

Сегодня опять сестричка новая… Тут медицинские сестры из разных концов земли – то индуска, то русская, то островная из Гвианы. Есть и симпатичные, с некоторыми и пообщался бы с удовольствием… Жаль, двигаться мне особо нельзя, разрешают только с боку на бок аккуратно переворачиваться. А ведь было время, когда я уже не очень молодой, где-то под сорок, но полный сил, летал по русским лесам без устали, что в жару, что в мороз… И не сказать, что мог выжать 200 килограммов, как Жаботинский, но вынослив был и смел. Без лицензии зверя валил, а потом ночью тащил в рюкзаке по зимнему лесу мяса килограммов под восемьдесят на себе. Путёвку по белке брал на сезон, а там уж что попадётся.

Отстрелянные гильзы

Поздним октябрьским вечером 1983 года я сидел на кухне, пил крепкий чай, курил «Дымок» и, с трудом подбирая рифмы, сочинял очередной стишок для Раменской районной газеты «За коммунистический труд».

Не видно солнца в вышине,

В понуром небе бродят тучи,

Дождь нескончаемый, тягучий,

Застыл в тяжёлом, долгом сне.

Дрозды слетаются гурьбой

На гроздья спелые рябины,

Роняют ягоды на глину,

О чём-то споря меж собой.

Остатки жалкие листвы

Крадёт ненастье у берёзы,

С продрогших веток льются слёзы

На стебли жёлтые травы.

А журавли в холодной мгле

Летят на юг, прощаясь с краем,

Который стал теперь для стаи

Всего дороже на земле.

«А вроде ничего получилось», – подумал я, перечитывая своё творение, и тут постучали в дверь.

Я подкрался, посмотрел в глазок и увидел рожу в милицейской фуражке.

«Что за чёрт? – подумал. – Полгода уже не пью. Ничего, кажись, не нарушал за последнее время».

– Кто там?

– Милиция, открывайте!

– Проходите…

В коридор вошёл незнакомый лейтенант.

– Вы – Шнякин Пётр Яковлевич?

– Да.

– У вас имеется охотничье оружие?

– Имеется.

– Разрешите взглянуть?

Я взял стул, влез на него, открыл антресоль и достал двустволку в дерматиновом чехле.

– Вот…

Мент расчехлил ружьё, поглядел сквозь стволы.

– А что не чищенное?.. Давно из него стреляли? – с подозрением поинтересовался он, обнюхивая патронник.

– Стрелял в конце сентября. А ружьё чистить не люблю. Ничего ему не будет, на мой век хватит.

– А гильзы отстрелянные есть?

– Конечно, я только капсюли пока не выбивал.

– Вот и хорошо. Дайте-ка мне парочку выбрать.

– Да что случилось-то?

– У нас инструкция новая вышла – хранить гильзы от всех единиц охотничьего оружия в Раменском районе. Вы с чем-нибудь не согласны?

– Почему, согласен… Забирайте, раз инструкция.

…В феврале восемьдесят девятого я охотился по белке недалеко от платформы «Вялки», что по Куровской дороге. Со мной согласился пойти напарник Виталий, тоже с лайкой. Я упросил его помочь натаскать мою молодую суку Ладу.

Виталик младше меня на три года и здоровый, как чёрт. Собака его отлично нахожена, с прекрасным поиском. Сразу видно, что хозяин её, как говорят, из леса не вылазит. Удачно поохотившись, решили отдохнуть. Вскипятили чай в чифирбаке, ели бутерброды с салом и грызли вприкуску желтоватый сахар.

– Петь, слухи ходят, ты в Америку собрался?

– Я-то собрался, только вряд ли пустят. Это всё непросто.

– А что в Штатах делать будешь?

– Не знаю, на месте разберусь, если визу дадут.

– А родственников у тебя там нет?

– Да откуда им взяться…

– Я бы не поехал. Как это… чужая страна… бросить всё…

– Мне мир посмотреть хочется. Да и себя испытать. Ты Сергея Живлова знаешь?

– Конечно.

– Так он в восемьдесят четвёртом в Якутии зимой охотился. Забрался туда, где сам хуй не бывал. Его из посёлка на вертолёте в тайгу забросили. А зимовья все заняты. Дали ему буржуйку, палатку, матрас и целлофан с брезентом. Спальник из Москвы он сам привёз. Полдня костёр жёг, землю отогревал. Потом, как прогорело, лапника нарубил и палатку поставил. Он её несколько раз еловыми ветками и целлофаном переложил, потом ещё брезент наверх и снегом всё засыпал. Для тепла. А какое там тепло! Взял с собой спиртовой градусник – ртуть твердеет от таких морозов. Минус пятьдесят четыре снаружи. Серёга в правилах читал, что на охоту, если температура ниже пятидесяти, выходить не рекомендуется. Проспал, говорит, день, с двумя собаками по бокам для обогрева. Глянул опять на термометр и заскучал: минус пятьдесят пять. А за ним вертолёт только через два месяца прилететь должен. Делать нечего, намазал лицо гусиным жиром и начал путики прокладывать, капканы на соболя расставлять. Короче, полтора месяца отхуячил. Мороз – пиздец, надоело всё. Но шесть соболей взял. И решил до большака пешком добираться – семьдесят километров. С одной ночёвкой. Я ещё поинтересовался: как же ты решился на такое? А если бы, к примеру, ногу подвернул? Ведь всё, край тебе в такой холод. Он отвечает: да в лесу ещё ничего, ветра-то нет. Вот если к ручью выйти или к речке, то даже слабым движением воздуха сильно лицо обжигает. Но дошёл он за два дня до дороги, а там на грузовике в посёлок подвезли. Четыре соболя он сдал, а двух под одеждой спрятал, когда на самолёте в Москву возвращался. Сестре на день рождения подарил. Я его спросил: «Сергей, а на хрена тебе такие мучения было принимать?» Он говорит: «Испытать себя хотел». – «А кому такое испытание нужно?» – «А мне», – отвечает… Вот и я, Виталь, испытать себя хочу: на что я у них сгожусь?

Мы затушили костёр и направились к дому. Прошли с полчаса, тут напарник остановился и махнул рукой в сторону:

– Петь, просеку видишь?

– Ну…

– Я в восемьдесят третьем году лося большого в этом месте взял. Мне ребятишки утром сказали, что быка в лесу видели. Я к знакомым охотникам сразу помчался, а все, как назло, на работе. Одному тяжело лося свежевать. А тут сосед Колька навстречу, тунеядец, бля. Сорок лет, а работать не хочет, выжрать бы только где. Ну, я ему и предложил со мной пойти. Кто же от свежего мяса откажется?

На́йду из вольера забираю, а она орёт, радуется, знает, что в лес нам идти. Ей ещё двух лет не исполнилось, но по зверю вязко работала.