Читать интересную книгу Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж

троянец по имени Эней смог бежать из горящего города. Он вынес на спине своего старого отца и сумел добраться в Италию. Его наследники основали Рим, так что в каком-то смысле Троя хоть и была разрушена, но продолжила свое существование.

Я посмотрел на следующую фреску из той серии. На ней было изображено спасение Елены Менелаем. Он крепко держал ее за запястья, а свой смертоносный меч уронил на землю. И смотрел он не на прекрасные груди Елены, а ей в лицо.

– Она не такая уж и красивая, – заметил я.

И правда, ее лицо было ненамного красивее тех, что мне уже приходилось видеть.

– Ни один художник не в силах запечатлеть ее красоту, – заступился за фреску Аникет. – Это невозможно. Кроме того, автор фрески никогда ее не видел и, стало быть, не мог справиться с этой задачей. Что ему оставалось? Он использовал замену, все, что смог найти.

– А как она на самом деле выглядела?

– Гомер не стал ее описывать, – сказал Берилл. – Он лишь передал чувства тех, кто ее видел. И этого достаточно.

– Знаешь почему? – спросил Аникет, присев рядом со мной, чтобы мы могли смотреть в глаза друг другу. – Так вот послушай, это очень важно. Вся суть в том, что у каждого свое представление о красоте. Любая попытка описать красоту потерпит поражение, потому что ее невозможно описать для всех. У всех красота разная, поэтому Елена – царица в разуме людей. В твоем разуме, в твоем воображении.

– Кроме того, – добавил Берилл, – Гомер и сам ее не видел.

– Куда уж ему было, слепому? – рассмеялся Аникет.

Они уводили меня дальше, а я все оглядывался в надежде хоть мельком увидеть, какая она была на самом деле, но фрески так и не выдали мне этот секрет.

На других стенах были изображены греческие и троянские герои, с которыми я позднее познакомился очень даже неплохо. Ахилл, Агамемнон, Одиссей, Патрокл, Гектор, Приам, Гекуба.

А потом мы подошли к фреске с изображением человека, который разительно отличался от всех героев. На нем были штаны, головной убор наподобие колпака, и он был вооружен луком со стрелами. Последняя фреска в том атриуме.

– А вот Парис, – сказал Аникет. – Первопричина всего!

Здесь, в углу, освещение было более тусклым, и я подошел ближе, чтобы лучше его разглядеть. Лицо благородное; смотрит с городской стены Трои на равнину; натянул тетиву и целится в противника.

– Неудивительно, что Елена с ним сбежала, – заметил я.

– Луций! – возвысил голос обычно сдержанный Берилл. – Парис вовсе не благородный герой. На самом деле он трус.

– Почему?

– Потому что он не сражался на мечах или копьях, как другие. Вместо этого он прятался в укрытиях на стенах и убивал издалека.

– Но если цель войны – уничтожить врага, есть ли разница, каким способом? И разве не разумнее убивать издалека, избегая опасности быть убитым самому?

– Когда-нибудь ты поймешь, – сказал Берилл, – а сейчас ты еще слишком молод.

– А в кого он целится? – спросил я, потому что не видел, куда должна была прилететь стрела Париса.

– В Ахилла, – ответил Аникет. – Ему надо было попасть в единственное уязвимое место великого воина – только так он мог его сразить.

– И он его убил?

– Да.

– Получается, трус убил самого сильного воина греков?

– Да. В жизни такое часто случается. Пусть это послужит тебе уроком.

– А я думаю, что урок таков: быть метким лучником – очень ценное умение, а новые способы добиться цели могут быть лучше старых.

– Ты слишком молод, тебе не понять, – покачал головой Берилл.

VIII

Времена года снова сменили друг друга, и только тогда пришло приглашение из императорского дворца. Это случилось в разгар лета, незадолго до восхода Сириуса, когда жители бегут из Рима в более прохладные области.

– Ну наконец-то, – сказала мать. – Сучка дает мне понять, что мы ниже всех на ее горизонте. Последние гости перед отбытием на императорскую виллу в Байи.

– Почему она так к нам относится?

Мессалина была странной, но мы не сделали ничего, чтобы она нас невзлюбила.

– Мы для нее угроза. Но не из-за того, что и как мы делаем, а из-за того, кто мы. В нас течет кровь самого Августа, а в них – нет. Более того, в нас течет кровь Энея, а значит, и кровь самой Венеры.

Эней!

– Это правда? Мы правда происходим от Энея?

Август меня совсем не волновал.

– Да, линия Юлия идет от Энея. Естественно, все это дела давно минувших дней. Эней был сыном смертного и богини Венеры. – Мать, с которой мы сидели рядом на диване, притянула меня ближе к себе. – Анхис был так красив, что даже богиня не смогла в него не влюбиться.

Мать погладила меня по спине, потом легонько взяла за подбородок и повернула лицом к себе.

– О да, очень красив, – тихо пробормотала она и пробежалась пальцами по моей щеке.

Когда она так делала, я словно таял изнутри и в то же время чувствовал себя очень неловко. Я слегка отодвинулся от матери.

– Буду рад снова повидать двоюродного деда. – Я соскользнул с дивана.

Мать пригладила волосы.

– Будь добр, постарайся там пореже открывать рот, все важные разговоры я возьму на себя.

* * *

На этот раз дорога к императорскому дворцу была недолгой, ведь мы жили на Палатине. На его склонах теснились дома, а вершина была отдана правителям и богам.

Здесь, рядом с храмом Аполлона, когда-то жили Август с Ливией, а неподалеку была пещера, где волчица кормила своим молоком Ромула и Рема. Но Тиберий не желал довольствоваться столь скромными покоями и построил просторный дворец, который теперь хоть и выглядел не особо современным, но вполне хорошо сохранился.

– Держись прямо! – сказала мать, когда мы подошли к входу, и слегка подтолкнула меня в спину. – Выше голову, не забывай, ты – потомок Энея!

Я расправил плечи и с гордым видом зашагал рядом с ней.

– О, госпожа Агриппина, добро пожаловать, – поприветствовал раб, сопровождавший нас в императорские покои. – Добро пожаловать, юный Луций.

Послышался какой-то шум, и появился прихрамывающий Клавдий.

– Агриппина! – Он протянул руки к моей матери (она взяла их в свои и низко поклонилась). – Н-не нужно этого! Я все т-тот же дядя, что д-держал тебя маленькой на руках.

– О, я помню, дядя, я помню, – сказала она, выпрямившись.

Они бок о бок прошли в одну из комнат, я последовал за ними. Это был не тот зал, где принимали нас с тетей Лепидой. Комната была меньше, фрески