— Доставили душегуба! — конвойные ввели Бочкарева.
Это был человек высокого роста, хорошего сложения, в черкеске, в казацкой папахе, лихо надетой набекрень. На его молодом и красивом лице не было и тени страха. Оно дышало презрением и гордостью.
— Что, красная сволочь, радуетесь? Захватили сокола черные вороны!
Я подошел к есаулу и поинтересовался — Все казачество решило начать мирную жизнь, правительство республики простило их прегрешения, а вам, есаул, понравилось резать ремни со спин пленных и сжигать вместе с японцами целые деревни вместе с жителями, которых не устраивает власть оккупантов?
— Вас, гребаных большевиков, мало жечь, вас надо на кол сажать, суки красные!
Я покачал пальцем перед носом любителя лить реки чужой крови и приказал конвойным — Ребята, этого на центральную площадь, посреди которой срочно вырыть яму метр-полтора глубиной, заготовьте кол, можете особо его не выстругивать.
— Не понял, для чего кол? — вытаращил глаза Блюхер
Понявший все есаул было дернулся, но его придержали за связанные руки, явственно запахло дерьмом — бравый каратель обосрался.
— Проведем показательную казнь. Да, когда выведете его на улицу — срежьте одежду ниже пояса, вонь страшная!
Есаул заверещал как поросенок, но его выволокли на улицу.
— Не кажется вам, товарищ Сорокин, слишком жестокой подобная казнь? — изумленный Блюхер до конца не мог поверить моему приказу.
— Кажется, но таким тварям расстрел за счастье!
Пока шла организация казни я высказал Блюхеру все, что я думаю о его разведке — ничего конкретного не было известно. Как всегда полуграмотное командование наплевало на добычу разведданных. Я поручил своим кубанцам поискать среди красноармейцев толковых местных охотников-следопытов, которые знают Владивосток и его округу как пять пальцев.
Пока я проследил за частичной разгрузкой наших припасов, которые понадобятся в разведывательном рейде, все уже подготовили. Вся площадь была полна народа. На бывшем кладбище, ставшем до революции плацем, который назвали Николаевской площадью — в честь Николаевской церкви, яблоку было негде упасть. Здесь расположилась биржа извозчиков, шла торговля — место обустраивалось, обозначались границы площади: улица Пушкинская и Гоголевская. Построены двухэтажные каменные здания: Николаевское городское трех-классное училище и почтово-телеграфная контора, трёхэтажное реальное училище. Посреди огромной площади с трудом выдолбили шурф и наскоро соорудили трибуну, на которой я и Блюхер заняли место. Я, во избежание засвечивания японскими агентами своего лица, заранее с помощью грима изменил свою внешность.
Осмотрев людское море, я кратко двинул речь, стараясь избегать модного словоблудия — Товарищи! Советская власть пошла на встречу подлым убийцам своего народа, дав прощение всем жестоким убийцам и карателям, решив прекратить гражданскую братоубийственную войну. Но до сих пор предатели своей страны, подлые наймиты японских оккупантов, продолжают уничтожать и пытать русских людей. Перед вами бывший казак, которые предпочел службу в объединенных казаческих полках русской Красной армии прислужничеству врагу России. Причем любимым развлечением этого подонка стали пытки и издевательства над пленными красноармейцами и недовольными мужиками. Эта тварь приговаривается к смерти через исконно русскую казнь — посажение на кол. На колу сделали перекладину, которая остановит движение тела, не позволяя колу дойти до сердца. Начинайте!
Плачущему есаулу с забитым в рот кляпом с размаху ввели кол в задницу и затем кол поставили вертикально в шурф. Каратель пытался сжать ягодичные мышцы, но все равно его тело медленно опускалось по грубо ошкуренному стволу, пока движение не остановила перекладина.
Сойдя с трибуны я направился с площади, людская толпа расступалась и я в полной тишине в сопровождении двоих охранников двинулся к своим пластунам.
Интерлюдия.
Японские войска после революции в Петрограде оккупировали Приамурье, Приморье, Забайкалье, Северный Сахалин и часть Сибири. Военный контингент Японской империи был самым мощным на востоке, среди прочих стран — участниц Интервенции. Японцы выставили от семидесяти до ста двадцати тысяч солдат и офицеров, задействовали до половины всех своих вооруженных сил. Для сравнения, американцев в этом регионе было не более десяти тысяч. Помимо своих войск, японцы фактически обеспечивали и деятельность местных «батек-атаманов» навроде Семенова и Калмыкова. Те, будучи юридически «белыми», фактически были сами по себе, открыто саботируя даже самого Верховного правителя Колчака. А если тот начинал возникать — сразу же, за спиной «атаманов» возникали японцы. Сам Колчак считал Дальний Восток потерянным «если не навсегда, то надолго». Действительно, «освоение» региона шло ударными темпами. Японцы отжимали землю, скупали заводы, «забивали» рыболовные участки. Короче, не терялись. Кстати, часть золотого запаса бывшей Российской империи тоже досталась им.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Конечно, подобного рода деятельность (в сочетании и с «японизацией» подвластных территорий) привела к масштабному партизанскому движению, которое японцы давили беспощадно самыми суровыми мерами, вплоть до сжигания деревень и массовых расстрелов мирного населения. И да, к двадцатому году домой «свалили» практически все интервенты. Кроме японцев.
Японцы появились во Владивостоке позже, чем китайцы и корейцы, и даже позже, чем европейцы и американцы, хотя были нашими ближайшими соседями по Дальнему Востоку. Связано это с тем, что эпоха изоляции Японии от внешнего мира окончилась только в 1868 г., когда в стране произошла буржуазная революции Мэйдзи и японцам было разрешено покидать территорию своего государства.
В 1880—1890-е гг. во Владивостоке стал формироваться район компактного проживания японцев, которые заселили улицы Фонтанную, Пологую, Косой и Маркеловский переулок. Неофициально эта часть города именовалась "Нихондзин мати" — японский квартал. Японцам удавалось сформировать пространство этих улиц по-японски. Квартал со своей атмосферой назывался "моннай", что в буквальном переводе означает "внутри ворот". Магазины и другие заведения располагались внутри такого квартала, а рекламу помещали при входе в него. Японское общество, даже заграницей, было жестко структурировано и подчинено определенным правилам. Каждый японец, приехавший во Владивосток и предполагавший прожить там более трех месяцев, должен был стать членом организации "Урадзиво-киорюмин-кай кисоку" (Общество японцев, проживающих во Владивостоке).
В его уставе говорилось: "Общество имеет своей целью защищать интересы всех японских подданных, проживающих во Владивостоке" и "каждый японский подданный, проживающий во Владивостоке, имеет право пользоваться покровительством со стороны этого общества и должен принимать активное участие в его делах". Общество имело свое издание "Урадзио-боеки-геппо" — ежемесячный "Вестник иностранной торговли Владивостока", который выходил благодаря усилиям японского коммерческого агента.
Члены Общества японцев были распределены по цеховому принципу. В нем были отделения фотографов, прачек, парикмахеров. Это давало японцам возможность сориентироваться в местной жизни. При этом владивостокцы заметили, что некоторые услуги, оказываемые японцами, были монополизированы и качество их держалось на высоком уровне. Например, прачечные во Владивостоке были в основном японскими. Мужчины одевались и стриглись на европейский манер, а вот женщины носили национальную одежду — кимоно и гэта. Их волосы были уложены в традиционную японскую причёску. В холодное время года большинство японцев предпочитали европейскую обувь.
С началом русско–японской войны 1904–1905 гг. все японцы покинули Владивосток, но после ее окончания они вернулись и деятельность японской диаспоры оживилась. Во время Первой мировой войны Россия и Япония оказались союзниками и приток японцев еще более усилился. К 1917 г. во Владивостоке проживало около пяти тысяч человек японского населения.