Ледорубов присел на край софы и нежно привлек жену к себе.
— Успокойся, девочка моя. Успокойся, — растерянно твердил он. — Это не страшно. Это со всеми бывает. Но зато потом…
— Ничего не будет потом, — ответила она сквозь слезы, — и ребенка не будет…
— Как это не будет?..
— А вот так. Не будет — и все! Я была у врача и приняла меры.
У Захара в бессилии опустились руки. Неприязненно поглядев на жену, он поднялся.
— Ты убила его, — сказал глухо.
Одевшись, Захар вышел на улицу: ему было душно, хотелось простора, воздуха…
С тех пор в отношениях между ними исчезла прежняя искренность и теплота. Они были уже не столько внимательны, сколько терпимы друг к другу. И все больше каждый из них начинал жить собственной, обособленной жизнью.
«Что ж, — пробовал Захар себя утешить, — любовь не вечна. Рано или поздно ей на смену приходит обыкновенная привычка, привязанность к домашнему очагу… И так вот, незаметно, подкрадывается старость…»
Захар все реже интересовался театральными делами жены. Как бы очнувшись от глубокой спячки, он с головой ушел в работу. И если раньше он терпимо относился к завсегдатаям Тамариного «салона», теперь они раздражали его. Как только собирались гости, Захар уединялся в одной из комнат и старался занять себя чтением.
Сначала его отсутствие вызывало у гостей удивление. Но Тамара всех успокаивала, что муж занят важной работой, что он приносит свои извинения… И Захар был рад, что его оставили в покое.
Несколько раз он пробовал объясниться с Тамарой, но из этого ничего не вышло. Жена упрекала его в эгоизме, в нежелании понять ее. И Захар тоже нервничал, раздражался. А в результате отчуждение между ними росло с каждым днем. Ледорубов гнал от себя навязчивую мысль, что так вечно продолжаться не может. Он считал свою судьбу навсегда связанной с судьбой Тамары и надеялся, что со временем у них опять все наладится.
Захар выработал в себе привычку на многое в жизни глядеть с усмешкой мудреца, — мол, будь что будет… Его перестало волновать, что Тамара иногда приходит домой позже обычного, что все чаще раздаются «странные» телефонные звонки: если трубку первым брал Захар, звонивший упорно молчал. Ему все время казалось, что Тамара нарочно прибегает к каким-то хитрым женским уловкам, чтобы вызвать его ревность, расшевелить, вывести из себя… Но семейные неурядицы уже не столько трогали, сколько досаждали. И Захар предпочитал теперь не вникать в них глубоко.
Тамарина мечта наконец свершилась: в театре состоялась премьера «Жизели». В спектакле поочередно были заняты два состава. Об этом много писали в прессе, говорили по радио. Но пальму первенства критики почти единодушно отдавали молодой талантливой балерине Галине Брусовой. Ее выступление считалось откровением, сенсацией сезона. О Тамаре писали и говорили куда скромнее.
— Все это суета сует, — пытался Захар успокоить жену.
Он неторопливо расхаживал по гостиной, волоча шлепанцами по ковру, она же, зябко обхватив ладонями плечи, стояла у окна.
— Ты танцевала не хуже. Но ведь на все вкусы не угодишь. Подлинное новаторство в искусстве чревато непониманием современников, — говорил Захар.
— Какую ты ерунду городишь, — раздражалась Тамара. — Можно подумать, что меня поймут и оценят через сто лет. Все гораздо проще, мой дорогой. Это первый звонок…
— Не думаю, — Захар остановился, полез в карман за сигаретами. — Ты привыкла к успеху, тебе везло. Но жизнь, к сожалению, не состоит из одних удач. Мне вот, к примеру, чаще все-таки не везет, и поэтому неудачи я переносить научился.
Тамара нервно хохотнула:
— Боже ты мой, а я и не догадывалась, что связала свою жизнь с неудачником.
— Как ты так можешь, Тамара?.. — Ее слова больно задели Захара.
— Да, да, да! — В глазах жены отразилась неприязнь. — Отлично понимаю, что ты хочешь сказать: самая твоя большая неудача в жизни — это я. Ведь так?
— П-послушай, — с трудом выговорил Захар, чувствуя, что его начинает трясти, — это уж с-слишком! Во в-взаимных обвинениях м-мы истины не добьемся.
— Обвинений?! Но в чем, в чем ты меня обвиняешь?
— В том, что ты не з-захотела стать м-матерью, — не сдержался Захар. — И вот расплата…
— Замолчи! — Она обхватила голову руками, зажав уши. — Этого я тебе никогда не прощу…
Ледорубов мучился оттого, что не мог помириться с женой. Он готов был просить у нее прощения, но каждый раз, как только собирался это сделать, стыдился собственной слабости. Они почти не разговаривали. В поведении Тамары появилась какая-то отчаянная решимость, словно она готовилась к какому-то страшному самопожертвованию или к подвигу… Тамара словно бросала ему вызов, который он должен был принять, уже заведомо обреченный на поражение…
И настал день, который перевернул всю его жизнь. В то самое время проходили испытания новой аппаратуры. Захар неделями пропадал в море. После того как случилось чрезвычайное происшествие и вышел из строя блок РК-6, испытательное судно возвратилось в порт.
Домой Захар возвращался как потерянный, ноги будто сами собой несли его неведомо куда и зачем… Занималось раннее утро. Город медленно просыпался. А он все еще находился в каком-то бредовом состоянии.
Ледорубов медленно поднялся по широким ступенькам лестницы на третий этаж, открыл ключом дверь своей квартиры и вошел в прихожую.
В спальне послышалась какая-то возня и… сдавленный шепот. Ледорубов замер, насторожился. «Не может быть…» — уверял он себя, отгоняя недоброе предчувствие.
Запахивая полы халатика, из спальни вышла Тамара. Она остановилась против Захара, глядя на него выжидающе и без страха, как бы говоря: «Да, я вот такая… И ничего не поделаешь…» В ее глазах он прочитал гораздо больше того, что она могла бы сказать. «Вот и все…» — решил про себя Захар и почувствовал нечто вроде облегчения, словно ему вырвали нестерпимо болевший зуб.
— Умоляю, не надо сцен, — сказала она тихо и внятно. — Пусть он оденется и уйдет, а потом поступай как знаешь. Мне все равно…