Бамбочада
В травмпункте усатая врачиха спросила:
– А сколько вам полных лет, укушенный?
– Шестьдесят один, – пациент держался бодрячком и уже собирался отпустить какую-нибудь шуточку из тех, которые были припасены у него на случай нечаянного знакомства с женщинами.
– Ну, за таких мы уже не отвечаем. – В голосе лекарши послышалось облегчение.
– П-почему? – враз присмирел бодрячок.
– Вы уже достигли средней продолжи… – Последовательница Гиппократа осеклась на полуслове, поняв, что сболтнула лишнее.
Поковырявшись инструментом пониже ключицы – в месте укуса – она сказала:
– Лапка, похоже, там осталась… Да и бог с ней! Сейчас прививку сделаем.
Пострадавший уколов боялся с детства и отчаянно закусил губу. Он отлично помнил, что прививки от клещевого энцефалита вроде бы ставят в плечо, ну, на худой конец, под лопатку, и смиренно ждал, не надевая рубашку.
– В ягодицу прививка! – Наполняя шприц, на ходу бросила врачиха.
Пациенту, у которого внезапно заложило уши, послышалось:
– Не годится прививка.
Размышляя, отчего может не годиться прививка: лекарство, просрочено, или ещё чего, – он остался стоять на месте. Ждал, когда найдётся другое.
– В ягодицу прививка!
– Не годится прививка. – Снова услышал больной и догадался: таким – достигшим рубежа – прививка уже не полагается…
Врачиха, видя, что пациент тупо стоит столбом, рявкнула:
– В задницу прививка! Снимай штаны!
Придя домой, привитый молча налил себе самогонки, молча выпил.
– А тебе можно, Юрико? – со страхом спросила жена.
– Мне теперь всё можно, – обречённо сказал муж и лихо опрокинул вторую. —Холодная, сволочь, а вкусная! Эх! Жить два дня осталось…
Хотя Юрико сильно сократил сроки предполагаемой кончины, личная смерть стала мерещиться ему как нечто весьма близкое. Против небесного явления доской не загородишься. Неотвратимая неизбежность стала единственной закономерностью в абсурде под названием жизнь. А та промчалась, как лихой скакун, как скорый поезд, как сверхзвуковой самолёт. А вдруг – и правда – помирать уже послезавтра?
Земное: пища, питьё, тепло, женщины и отдых, – всё это в его бурной жизни было. В достатке. Иногда и с излишеством. Не хватало чего-то такого, небесного, что не позволяло вот так запросто взять – и уйти.…
– Пойду посажу дерево. – Пришла в седую голову запоздалая мысль о бессмертии.
– Не успеет вырасти, – скептически сказала жена. – Посади лучше репку.
Иногда в оппозиции есть смысл. Или он только кажется?
Так или иначе, посадил дед репку.
А ещё картошку, моркошку и лук со шпинатом. Жена, радостно взволнованная оттого, что удалось-таки заманить благоверного на дачу, руководила им с наслаждением истинного садиста (однокоренные – «сад», «садить», разумеется). Мстя за его прошлые походы налево и направо, опьянённая реваншистскими идеями фурия изощрённо выдумывала и ставила новые сверхзадачи.
Смерть где-то задерживалась. Видно, её инкубационный период оказался более продолжительный, чем назначенный после укуса клеща зловещий срок. В ожидании костлявой приговорённый послушно копал грядки, чинил теплицы, и много ещё чего делал полезного, но к атанасии пока не приблизился.
Однажды ему пришлось столкнуться с алогичной и страшной формой бытия. В мякоть картофельных листьев подобно атаке боевых слонов яростно вгрызались мягкие, аморфные и кроткие, личинки колорадского жука. Отныне война и террор стали главным делом новоиспечённого огородника. Упаковка хлорофоса не нанесла врагу ощутимого ущерба.
Тогда Юрико подумал, а что если его же салом – по мусалу? Обползал весь огород и собрал красноватые прожорливые сгустки, залил водой, поставил на солнышко, намереваясь опрыскать приготовленным снадобьем плантацию. Настой получился адским. Чудовищный запах мутного бульона вызывал резь в глазах. Отравитель кашлял и чертыхался, едва сдерживая рвотные позывы. Неожиданно из-за спины вышел Дружок и, извиняющееся виляя хвостом, сожрал содержимое банки. Вылакал мерзкое пойло с наслаждением – будто огуречный рассол с большого похмелья – и вылизал посуду.
Бабка нашла их на крылечке. Постигшие бессмысленность войны мужчины сидели в обнимку.
– Я говорю про будущую жизнь за гробом,
Я думаю, мы уподобимся микробам.
Станем почти нетелесными
Насекомыми прелестными.
Были глупые гиганты,
Станем крошечные бриллианты…*
Бабка слышала стихи, но не могла понять, Юрико ли читал их Дружку, или Дружок декламировал. Увидела лишь, что пёс счастливо улыбался, и тихонько отошла на цыпочках.
Покорность охлаждает гнев и даёт размер взаимным чувствам. Проснувшаяся в бабке внезапная нежность подвигла её на небывалый поступок. Она захотела сделать себе и мужу приятное, разнообразить супружеские отношения и купила светящиеся в темноте резиновые изделия анатомичекой формы.
– Хорошо тебе? – привычно спросил Юрико.
– Хорошо, – привычно соврала бабка и чего-то завозилась впотьмах, попросила посветить. Дед посветил, но при этом чуть не свалился от хохота с кровати. Производители не обманули: сияющий мм… фрагмент тела произвёл на обоих супругов незабываемое впечатление.
– Я хочу, чтобы у нас родилась внучка, – сказал вдруг Юрико.
– Внучка? Так у нас же дочки нет! – прыснула жена. – Да и сына тоже…
Продолжать смеяться легче, чем окончить смех. Дед и бабка сели рядом, стали думать о разных смешных вещах и ещё очень долго смеялись.
В спорах рождается истина. От смеха рождаются внучки.
Наконец, у них родилась внучка.
Юрико всегда думал, что дети – это гадость: сопли, визг и другие проблемы. Поэтому у них не было детей. Теперь дед с умилением смотрел на прыгающего на одной ножке пухленького ребёнка с любопытными глазами и огрызком огурца в руке.
– Машенька, зачем тебе ушки?
– Очки носить, как у деды.
– А зачем тебе щёчки? – Бабушка слегка ревновала.
– Чтоб деда целовал! – честно отвечала внучка.
– А животик зачем?
– Чтоб майку надевать. – Девочка не понимала, как можно не знать таких элементарных вещей. – Некогда мне с вами!
Торопясь жить, она смачно выплёвывала на грядку огуречную жопку и убегала играть с Тимошей.
Большой рыжий кот был Машиным любимцем. Дружок тоже ценил его за честность и дружбу.
Всякий раз, когда хозяйка, приготовив завтрак, отлучалась, чтобы позвать хозяина, Тимоша запрыгивал на обеденный стол, подцеплял когтем верхний блин из высокой горки и бросал его на пол. Первый – Дружку, потому что из-за врождённой деликатности пёс не мог брать вкусное, пока его не угостили. Следующий масляный кружок Тимоша скидывал Маше, потому что малая ещё пешком ходила под стол и доставать еду не умела. Третий блин Тимоша неторопливо поедал сам, прямо здесь, не отходя от кассы. Вдруг кому-то понадобится добавка! А он начеку.
Бабушка почему-то воспринимала добрые дела рыжего Тимоши как мелкие пакости и пыталась растрепать компанию. Выгнав четвероногих на улицу, начинала рьяно кормить голодного ребёнка. Внучка орала и отбивалась: ежу понятно, что ворованный блинчик в сто раз вкуснее самой распрекрасной еды за столом.
– Нельзя есть с полу, – ругалась бабка.
– Оставь её. – Юрико вмешивался, зная, что чрезмерное усердие превозмогает рассудок.
– Но он же грязный! – возражала бабушка.
– Не отдам! Блинчик хороший! Мне его Тимоша дал, – кричала внучка, крепко сжимая кулачок.
Кот и собака наблюдали экзекуцию из угла и изо всех сил сочувствовали подружке.
– Не трогай её. Она счастлива.
– Что такое счастье? Грязный блин, выпавший из пасти кошки?
– Счастье – это когда не надо врать, что тебе хорошо, – сказал дед и спросил: – А ты видела, Маша, грязь под микроскопом? Это же россыпь самоцветов. Зелёные, красные, белые кристаллы. Прозрачные и сверкающие, точь-в-точь рубины и изумруды!
Приятно поласкать дитя или собачку, но всего необходимее полоскать рот. У деда сломался передний зуб. А у внучки выросло уже двадцать новеньких.
А что же репка? – спросите вы.
Выросла репка, как и положено, большая-пребольшая. С крутыми боками, круглая. Как земной шар. Как сама жизнь. И продолжает ещё расти.
Глядя на мир, нельзя не удивляться.
Однако была в сказке и мышка. На кухне пряталась, как скелетик в шкафчике. Сидела, костлявенькая, как игла в яйце, в стеклянной банке и точила зубы на репкин хвост. Прыгала от нетерпения. Однажды выскочила, прокатилась серым комочком под ногами и вцепилась в репкин бочок. Бабка взвизгнула. Замахала руками. Мышь с выкушенным куском в зубах рванула прочь, норовя юркнуть в норку. Но кот на страже сидел – караулил. Подцепил когтем безносую и съел с аппетитом.