Читать интересную книгу Журавлиная родина - Алексей Ливеровский

Близко к полудню пришел в лес старый охотник. Он был без ружья — выбирал для ребят новогоднюю елку.

Обманывали елки. Стоит красавица, пышная, ровная, снегом украшенная.

Бух обухом по стволику!

Берегись — обвал! Стала елка тоненькая, реденькая, и сук кривой. Перебрался к другой. Хлоп обушком! Опять не то.

Десяток забраковал, подошел к осине с обломанной верхушкой. Глянул на снег — и топор за пояс; тянутся куньи следы к осине, а дальше хода нет. Поднял голову — дупло.

Заговорило охотничье сердце:

«Ты спишь здесь, большой кун! Мы знакомы. У тебя рыжее, как зимнее солнце, горло и очень темный мех. Я узнал тебя по длинным прыжкам. Ни одна куница в округе не ходит так. Мы встречались, но ты был хитрее меня. Ты попался наконец, Желтогорлый!»

Охотник вырубил невысокую жердь, воткнул в снег прямо против дупла. Повесил на жердь куртку; снял шарф, завернул в него несколько еловых веток и приладил на сучке сверху. Усмехаясь в бороду, охотник налегке побежал в деревню за ружьем.

Желтогорлый проснулся от шороха шагов. Очень близко кто-то ходил, стучал и кашлял.

Когда все стихло, Желтогорлый, не высовываясь, глянул из дупла. Внизу молча стоял человек и смотрел вверх.

Кун спрыгнул на подстилку и затаился.

Время шло. Еще и еще раз выглядывал Желтогорлый. Страшный человек не уходил; покажешься — пропадешь!

Синяя туча что-то шепнула самой большой ели. Ель согласилась, кивнула соседке, соседка — другой, и все загудели вершинами, закачались, роняя белые комья.

Ветер спустился вниз, откинул полу куртки у страшного человека, показал деревянную ногу. Дунул еще раз, сбил шапку и повалил чучело.

Снова из дупла показались круглые уши, черные глаза и оранжевое горло. Человека не было.

…Горячий, весь в снегу, прибежал охотник к заветной осине. Глянул на голую жердь, на след беглеца — понял, что опоздал.

На снегу лежал странный помет куницы — почти чистый воск.

Весело рассмеялся старик:

— На этот раз мы честно поделимся, Желтогорлый: тебе останется жизнь, а мне — пчелиная семья.

Охотник накинул на плечи куртку, поднял шарф и зашагал по куньим следам в пяту: от еловой гривы, сквозь занесенный снегом сосняк — на вырубку, по берегу реки — к одинокой липе, где в дупле хоронился пчелиный рой, найденный куном.

Зеленые глаза

Жадай сменил голос. По зайцу у Жадая голос баритональный, с грустноватой второй, а тут совсем другой — частый, резкий, с азартным привизгом, рубит и рубит без перемолчек. Павел Кузьмич улыбнулся и посвистал условным двойным посвистом. Из ельника, озираясь и прислушиваясь, вышел на просеку Алеша:

— Что с Жадаем?

— По красному гонит. Думаю, на лисицу перешел… Посмотрим.

Охотники пошли вперед и наткнулись на свежий след. Павел Кузьмич наклонился, рассматривая:

— Вот так лисица! Рысь, и здоровенная. Гляди.

Алеша увидел незнакомые следы — круглые, большие — почти с блюдечко, и тянутся ровной цепочкой.

— Что делать?

— Рысь стрелять. Она будет в ельнике крутить небольшими кругами, как беляк, а потом, потом… В общем постарайся ее заметить и сразу стреляй, хоть на сто шагов. Только бы дробь около чиркнула — сразу подеревится…

— На дерево заберется?

— Ага… Постой! Если на дереве бить придется, через сучья нельзя. Зайди поудобней и бей намертво. Подранишь — собаку покалечит. Видел, у Жадая щека порвана? Был такой случай. Иди…

Выпавший за ночь снег совсем задавил ельник. Там, в снежной крепости, под еловыми лапами, по заячьим тропам, по извилистым ручьевинам шел гон. Подстоять зверя было невозможно. Поди сунься в чапыгу — наберешь снегу за шиворот и в карманы, голоса собаки не слышно, а рысь? Рядом пройдет — а не заметишь.

Павел Кузьмич вышел на высокий берег речки. С опушки, роняя ледяную пыль, с шумом взлетела стая тетеревов. Охотник проводил их взглядом, потом посмотрел вниз и вздрогнул. По нетронутой пелене снега, осторожно обходя полынью, шла рысь. Рыжий бок зверя светился, как солнечный блик, на синеве пороши.

Стрелять далеко, но Павел Кузьмич прицелился чуть вперед и повыше и нажал на спуск. Крупная дробь вздыбила белые фонтанчики рядом с целью. Рысь, мягко изогнув спину, подскочила на месте и в три прыжка скрылась в кустах.

Ближе и ближе голос Жадая. А вот и он — горячий, шумный, грудью пробивается сквозь прибрежные надувы. Миновал полынью, примолк там, где рысь метнулась после выстрела, и вот зачастил, загамил, погнал вниз по реке и опять смолк — резко, как оборвал.

Из лесу показался Алеша, подошел вплотную и почему-то шепотом сказал:

— Как сильно порохом пахнет — это на морозе. Попали?

— Не думаю. Далеко. Может быть, крайними дробинами зацепил, только вряд ли.

— Почему молчит? Бросил?

— Черта с два он бросит. Скололся. Слушай, сейчас опять загремит.

Но лес молчал. Попискивали синицы, кувыркаясь в еловых лапах, где-то далеко пробасил заводский гудок, ближе, за рекой, нервно пропела электричка, а гона все нет и нет. Охотники тронулись к следу. Широкая, голубая на изгибах борозда протянулась вдоль речки. Прохлестнула кустарник, пробилась на пойменную луговину, опять нырнула в кусты, пошла на бугор и… пропала, да, пропала — исчезла под землей на крутом склоне берега. Черная дыра, края заиндевели, и тут обрывается след.

Алеша опустился на колени, нагнулся к норе и прислушался. Далеко внизу слышался лай.

— Жадай там. Что это, барсучья нора?

— И хуже и лучше — старые каменоломни. Сто лет назад для петербургских тротуаров плиту ломали. Постоим, может, выпрет ее оттуда, а? Отойдем в сторонку, чтобы не слышала.

— Постоим.

Время было за полдень. Низкое солнце пыталось пробиться сквозь тучи — бледный диск скользил за туманной дымкой. По кустам, грустно посвистывая, перепархивали снегири. Присаживались на снег, проваливались до самого брюшка и, недовольные, взлетали. Алые грудки птиц в этот пасмурный день казались темными.

Из норы донесся визг, посыпались камешки, выскочил Жадай и затряс головой. Из порванного уха брызнули на снег капельки крови.

— Стоять! — строго крикнул Павел Кузьмич, схватил собаку за загривок, вынул из кармана ошейник с поводком и с трудом надел на вырывающегося пса.

— Привяжи его, Алеша, к ольшине, я руки оботру, закровянил все, хорошо, что только ухо.

Охотники стояли на речном откосе, смотрели на темное отверстие у ног и молчали.

Алеше ничего не надо было решать, он подручный в этой охоте, ученик. Странно все обернулось. Поехали на выходной зайчиков пострелять, а тут рысь, хищник. Опасный или нет? Спрашивать неловко. Дядя Павел подумает, что трушу. Не пришлось видеть живую рысь даже в зоологическом. На картинках видел: уши кисточками и хвост короткий, глаза злые. Жалко, что ушла! Ребятам бы сказал — так, небрежно: вчера с дядей Павлом рысь стукнули, порядочную. Мама сначала бы удивилась, а потом испугалась. Наденька — сестренка, поди, не знает, что такие и звери есть под Ленинградом. Вспомнил! В газете было: «Происшествие… Смертельная схватка. Разъяренный хищник бросился на охотника, оскалив клыкастую пасть…» Ну ее к черту! Хорошо что ушла в эту дыру.

— У тебя фонарик с собой? — спросил Павел Кузьмич.

Он думал иначе. Бывал в каменоломнях. Если второго выхода у шахты нет — рыси деваться некуда. Затаилась где-нибудь. Надо сразу стрелять, навскидку, как на стенде. Алеша в поезде фонариком хвастался, особенным — можно и красный и зеленый свет дать. Мальчишка еще совсем. Пригодится фонарик. Только одному и светить и стрелять не выйдет. Пусть парень идет позади и светит. Жадая надо оставить. Хозяин рядом — бросится сразу, склубятся… как стрелять? Противно, конечно, в подземелье лезть. Оставлять тоже нельзя. Когда еще такой случай выйдет?

— Есть фонарик — в рюкзаке.

— Достань-ка. Пойдем.

— Куда?

— Туда, — показал на пещерку Павел Кузьмич, — иди сзади. Вперед не суйся, свети внимательно во все щели и не торопись. Жадая хорошо привязал? Не сорвется?

Вход в каменоломню оказался узким. Пришлось откинуть несколько камней. Глыбы плитняка, как живые, грохоча и подпрыгивая, катились вниз по склону и затихали на речном льду. Павел Кузьмич лег на снег и стал прилаживаться, как бы удобнее спуститься в пещеру. Жадай завыл в полный голос и завертелся на привязи. Не поднимаясь, охотник повернулся и прикрикнул на собаку.

Высокие резиновые сапоги смешно поболтались в воздухе и скрылись. Алеша просунул голову в яму.

— Спускайся смело, тут невысоко, только встать, — глухо донеслось из черноты.

Пещера начиналась узким коридором. Алеша засветил фонарик. Охотники миновали коридор и попали в высокую пещеру, похожут на комнату. Здесь было душновато и неприятно пахло. При входе на большом камне стояла керосиновая лампа. Пыльная, ржавая, но со стеклом и остатками керосина.